Мари - Хаггард Генри Райдер. Страница 25

Она была истощена до предела, но я не мог ошибиться, что это она, по ее глазам, этим огромным мягким глазам, которые казались неестественно большими на бледном, худом лице. Затем, бросив ребенка, она подняла вверх руки, сквозь которые солнечный свет проникал, как сквозь пергамент, и медленно упала на землю.

— Она умерла тоже, — сказал один из мужчин равнодушным голосом. — Я так и думал, что она не протянет до следующего дня.

Теперь в первый раз человек, стоявший в головах могилы, обернулся. Подняв руку, он указал на меня, в то время как и двое других также обернулись ко мне.

— Всемогущий, — сказал он, задыхаясь, — наконец я совсем сошел с ума. Смотрите!.. Там стоит привидение юного Аллана, сына английского проповедника, который жил рядом с Крадоком…

Как только я услышал этот голос, то сразу же узнал говорившего.

— О, минхеер Марэ! — воскликнул я. — Я не призрак, я Аллан собственной персоной, прибывший сюда, чтобы спасти вас…

Марэ не отвечал, он казался обезумевшим. Но один из мужчин выкрикнул, как сумасшедший:

— Как ты можешь спасти нас, юноша, если сам не готов быть съеденным? Разве ты не видишь, что мы умираем от голода?..

— У меня есть фургоны и пища, — ответил я.

— Всемогущий! Анри! — вскричал тот человек с диким хохотом. — Ты слышишь, что говорит твое английское привидение? Оно говорит, что у него есть фургоны и пища, пища!..

Тогда Марэ залился слезами и бросился мне на грудь, едва не повалив на землю. Я вырвался из его цепких объятий и бросился к Мари, лежавшей лицом вверх. Она, казалось, услышала мои шаги, Потому что глаза ее открылись и она попыталась занять сидячее положение.

— Это правда ты, Аллан, или я вижу это во сне? — прошептала она.

— Это я, это я, — ответил я, поднимая ее на руки и ощущая, что она весит не больше, чем ребенок.

Ее голова упала на мое плечо, и она тоже начала плакать. Я обернулся к мужчинам и сказал:

— Почему вы умираете от голода, когда кругом полно дичи? — и я показал на двух жирных антилоп, видневшихся среди деревьев ярдах в ста пятидесяти.

— А разве камнями дичь убьешь? — спросил один из мужчин. — Месяц назад сгорел весь порох. Эти антилопы, — добавил он с дикой улыбкой, — дразнят нас каждое утро, но не желают попадать в наши волчьи ямы. Они уже хорошо знают их, а рыть новые у нас нет сил.

Когда я побежал сюда, то взял с собой ружье, из которого стрелял во время состязания с Перейрой, потому что оно легкое. Я поднял руку, призывая всех к молчанию, осторожно усадил Мари на землю и начал подкрадываться к антилопам… Я уже добрался до сотни ярдов от них, когда их вспугнули появившиеся зулусы, наконец догнавшие меня.

Антилопы помчались галопом и скрылись за деревьями. Я прикинул, что они должны появиться среди кустарника, примерно в двухстах пятидесяти ярдах от нас. Я установил максимальный прицел, поднял ружье и стал ждать, моля Бога, чтобы он не позволил моему искусству изменить мне.

Вот появился, наконец, самец. Голова его была вытянута вперед, а длинные рога лежали на спине. Я прицелился и нажал на спусковой крючок.

Выстрелил, но самец прыгнул вперед, словно еще быстрей, чем раньше. Я промахнулся! Но что это? Внезапно самец крутнулся и помчался галопом прямо на нас. Ярдах в пятидесяти он рухнул безжизненной массой, перевернувшись дважды, подобно подстреленному кролику, и остался лежать неподвижным. Пуля была в его сердце.

Я обратился к запыхавшимся от бега и обливающимся потом зулусам:

— Отрежьте мясо с боков антилопы, не тратьте время на сдирание шкуры, — сказал я на ломаном зулусском, помогая словам знаками.

Они поняли меня и уже минутой позже заработали своими ассегаями. Тогда я посмотрел вокруг. Рядом находилась большая куча сухих веток, явно предназначенных для топлива.

— А огонь у вас есть? — спросил я истощавших буров, которых иначе как скелетами, пожалуй, и назвать нельзя было.

— Найн, найн, — ответили они, — наш огонь погас.

Я достал трутницу, которую всегда носил с собой, и кремень. Через десять минут у нас уже ярко полыхало пламя, а через три четверти часа был готов чудесный бульон, так как железные посудины только и ожидали, чтобы их наполнили пищей. По-моему, весь остаток этого дня бедные изголодавшиеся создания только и делали, что ели, засыпая между очередными приемами пищи. О! Я чувствовал радость при кормлении их, особенно после того, как прибыли фургоны, привезя с собой соль, — как они истосковались по соли! — сахар и кофе.

ГЛАВА IX

Обещание

Из тридцати пяти душ, не считая туземцев, которые сопровождали Анри Марэ в его злосчастной экспедиции, теперь осталось только девять живых в Новом Марэсфонтейне. Это были: он сам, его дочь, четверо Принслоо — семья исключительной жизненной силы, — трое Мейеров, — один муж той бедной женщины, похороны которой я видел, и двое из его шести детей. Остальные, исключая Эрнана Перейру, отдали Богу душу от лихорадки или от голода. Так случилось, что они сложили все запасы пороха в специально построенное помещение, находившееся на безопасном расстоянии. Вспыхнувшая трава подожгла это строение и порох взорвался.

После этого они некоторое время добывали пищу, используя оставшиеся заряды. Когда и они кончились, начали копать ловушки, в которые ловили дичь. Со временем антилопы узнали эти места и больше туда не попадались. Затем, израсходовав все запасы билтонга, они познали ужас медленного умирания от голода… Перепробовано было все, от диких клубней до ящериц. Я допускаю, что они ели даже гусениц и земляных червей. Но после того, как пропал их последний огонь из-за небрежности гнусного кафра, который был приставлен для наблюдения за ним, не имея трута, они не смогли снова зажечь его путем трения и лишились даже такой пищи, как вареная трава. Когда прибыл я, они практически уже три дня ничего не ели, за исключением листьев и травы. В последующее двое-трое суток они, несомненно, все умерли бы.

И вот теперь они довольно быстро стали приходить в себя, ибо те, кто выжил, приобрели иммунитет к лихорадке.

Как можно выразить радость, какую я испытывал, когда видел, как Мари, уже стоявшая на краю могилы, возвращалась к жизни, к состоянию чудесной женственности?.. В конце концов мы не так уж далеки от первобытного человечества, когда первой обязанностью мужчины было кормить женщин и детей, и я думаю, что кое-что от этого инстинкта осталось у нас и сейчас. Во всяком случае я уверен, что никогда не испытывал большего удовольствия, чем тогда, когда любимая мною женщина, бледная, умиравшая от голода женщина, ела и ела пищу, которую давал ей я, которая на протяжении недель питалась Бог знает чем…

Первые несколько дней мы не разговаривали много, только на насущные темы дня. Впоследствии, когда Марэ и его дочь достаточно окрепли, мы завели серьезный разговор. Начал его он с того, что спросил меня, как мне удалось отыскать их.

— Счастье ваше, что вам не подчинились, минхеер, — сказал я, на что он ничего не ответил.

Тогда я рассказал историю получения письма и о моей отчаянной гонке в Порт-Элизабет, где мне удалось поймать бриг «Семь звезд» до его отплытия. Также я рассказал об удачной покупке фургонов и о находке проводницы в их лагерь, которого мне удалось достичь буквально за несколько часов до того, когда было бы слишком поздно…

— Это великий подвиг, — сказал Анри Марэ, вынимая трубку изо рта, ибо среди привезенных мною товаров был и табак. — Но… скажи мне, Аллан, почему сделал ты все это ради спасения того, кто так невежливо обошелся с тобой?

— Я это сделал ради той, которая всегда обращалась со мной вежливо, — и я кивнул в сторону Мари, занятой мытьем посуды на некотором расстоянии от нас.

— Я понимаю, Аллан… Но ведь ты знаешь, что она обручена с другим…

— Я знаю, что она обручена со мной и ни с кем другим, — горячо ответил я, добавив:

— Умоляю, скажите, где этот другой? Если он жив, то почему я не вижу его здесь?