Мари - Хаггард Генри Райдер. Страница 26

— Нет, его здесь нет, — ответил Марэ странным голосом. — Правда то, что Эрнан Перейра оставил нас за две недели до того, как прибыл сюда ты. У него оставалась лошадь и он с двумя принадлежавшими ему готтентотами поехал назад по тропе, по которой мы сюда прибыли, чтобы попытаться найти помощь. С того времени мы ничего о нем не слышали.

— Действительно, странно… А как же он предполагал найти по дороге пищу?

— У него было ружье, вернее, у всех троих были ружья и около сотни патронов, которые избежали действия огня.

— С сотней патронов, экономно их расходуя, ваш лагерь мог бы быть обеспечен пищей в течение месяца, а может быть и двух, — заметил я. — Однако он ушел прочь со всем этим снаряжением, чтобы найти помощь?

— Это именно так, Аллан… Мы умоляли его остаться, но он не хотел… И кроме всего, ведь патроны являлись его личной собственностью… Вне всякого сомнения он думал, что поступает как можно лучше, в особенности поскольку Мари не чужая для него, — добавил многозначительно он.

— Ладно, — ответил я, — но ведь, кажется, это я оказал вам помощь, а не Перейра. Также, между прочим, минхеер, я принес вам деньги, снятые моим отцом с вашего счета, и каких-нибудь 500 фунтов моих собственных денег, или вернее то, что осталось от них в товаре и золоте… Кроме того, Мари не отказывает мне. Скажите тогда, кому из нас она принадлежит?

— Должно бы казаться, что тебе, — медленно сказал он, — потому что ты проявил себя таким верным и не будь тебя, она лежала бы теперь там, — и он указал на могильные холмики, покрывавшие кости большинства участников экспедиции. — Да, да, казалось бы, что она должна быть твоей, кто дважды спас жизнь ее, а один раз также и мою…

Теперь я думаю, что он заметил на моем лице радость, которую я не мог скрыть, ибо он тут же торопливо добавил:

— Однако, Аллан, несколько лет назад я поклялся на Священной Книге перед Богом, что никогда по моей воле моя дочь не выйдет замуж за англичанина, будь он даже самым лучшим из всех англичан… К тому же, как раз перед выездом из Колонии, я снова поклялся в присутствии ее и Эрнана Перейры, что не отдам ее замуж за тебя, так что разве я могу нарушить мою клятву, не правда ли? Если бы я это сделал, добрый Бог отомстил бы мне…

— Кое-кто может подумать, что, когда я пришел сюда, добрый Бог уже был на пути мести вам за то, что вы придерживались этой зловещей клятвы, — ответил я горько, в свою очередь бросив многозначительный взгляд на могилы.

— Да, вполне возможно, что и так, Аллан, — ответил он без гнева, ибо все эти переживания пробудили в нем рассудительное расположение духа, по крайней мере, на некоторое время. — Однако, пути его неисповедимы, не правда ли?

Теперь мой гнев выплеснул из меня и, вставая, я сказал:

— Вы думаете, минхеер Марэ, что, несмотря на любовь между нами, которая, вы знаете это, является верной и глубокой, и несмотря на то, что я один, только я один сумел вырвать вас обоих, да и остальных, из когтей смерти, вы надеетесь, что я никогда не женюсь на Мари? И вы уверены, что она будет выдана замуж за хвастуна, который бросил ее в беде?

— А что, если я думаю именно так, Аллан?

— А то: хоть я еще и молод, что вам прекрасно известно, я являюсь человеком, способным думать и действовать самостоятельно. Кроме того, здесь я — хозяин: у меня и скот, и ружья и слуги. Итак, я возьму Мари, а если кто-нибудь попытается остановить меня, я сумею защитить себя и ее!

Эта смелая речь, казалось, не удивила его и не заставила дурно обо мне подумать. Он смотрел на меня некоторое время, поглаживая в раздумье свою длинную бороду, затем ответил:

— Я осмелюсь сказать, что в твоем возрасте я играл бы такую же игру, и это правда, что все имущество здесь находится в твоем кулаке… Но, как бы сильно ни любила она тебя, Мари не уедет с тобой, бросив своего отца умирать от голода.

— Тогда вы можете ехать с нами, как мой тесть, минхеер Марэ. Во всяком случае уж наверняка я не уеду отсюда, оставив ее умирать голодной смертью.

Теперь я понял, что нечто, увиденное в моих глазах, подсказало ему, что я говорил серьезно. Внезапно он изменил свой тон и начал уговаривать меня, почти умолять.

— Будь рассудительным, Аллан, — сказал он. — Как можешь ты жениться на Мари, когда здесь нет ни одного проповедника, чтобы обвенчать вас? И если ты любишь ее так сильно, разве сможешь ты забрызгать грязью ее доброе имя даже в этой дикой глуши?

— Она даже и не подумала бы, что это грязь, — возразил я. — Мужчины и женщины до настоящего времени вступают в брак и без помощи попов, путем открытых деклараций и публичных рапортов, к примеру, и дети их считаются рожденными в супружестве. Я знаю об этом, потому что читал закон о браке.

— Это возможно, Аллан, хотя я не считаю женитьбу хорошей, если она не освящена святыми словами. Однако, почему ты не позволяешь мне подойти к концу моей истории?

— Потому что я подумал, что она закончена, минхеер Марэ.

— Вот и нет, Аллан. Я сказал тебе о своей клятве, что она по моей воле никогда не выйдет замуж за тебя. Но когда она достигнет совершеннолетия, что произойдет через каких-нибудь шесть месяцев, моя воля больше не будет идти в расчет, учитывая, что тогда Мари станет свободной женщиной, которая сама сможет распоряжаться собой. Тогда и я буду чист перед своей клятвой, ибо ничто не потревожит мою душу; если случится то, чему я не смогу помешать. Ну, теперь ты удовлетворен?

— Я не знаю, — ответил я с сомнением в голосе, так как почему-то вся казуистика Марэ не убеждала меня в том, что он говорил искренне. — Я не знаю, — повторил я, — многое может произойти в течение шести месяцев…

— Конечно, Аллан… Мари, например, сможет изменить свое мнение и выйти замуж за кого-нибудь другого.

— Или я могу не оказаться там, чтобы жениться, минхеер. Несчастные случаи происходят с мужчинами, которые для кого-либо являются нежелательными, особенно в диких странах…

— Всемогущий!.. Аллан, ведь ты не имеешь в виду, что я…

— Нет, минхеер, — прервал я его, — но в мире кроме вас имеются и другие люди, например, Перейра, если только он еще жив. Однако, в этом деле замешан не я один. Вон там Мари… Могу я позвать ее?

Он кивнул головой, явно предпочитая, чтобы я разговаривал с нею в его присутствии, нежели наедине. Так что я позвал Мари, которая наблюдала за нашей беседой с заметным любопытством, занимаясь своими делами. Она немедленно подошла. Теперь Мари уже не походила на умирающую от голода девушку, хотя она и теперь еще оставалась худой и истощенной, однако юность и красота возвращались к ней быстро под влиянием хорошей пищи и счастья.

— Что случилось, Аллан? — нежно спросила она.

Я рассказал ей все, повторив содержание нашего разговора и аргументы, выдвинутые обеими сторонами, слово за словом, насколько точно я мог их вспомнить.

— Правильно я изложил это? — спросил я у Марэ, когда закончил.

— Да, все правильно, у тебя хорошая память, — ответил он.

— Очень хорошо. А теперь, что ты можешь сказать по этому поводу, Мари?

— Я, дорогой Аллан? Что ж, моя жизнь принадлежит тебе, кто дважды спас меня от смерти, как и моя любовь и душа принадлежат тебе. Поэтому я не посчитала бы стыдным, если бы отдалась тебе, здесь, перед людьми, а потом обвенчалась, если бы удалось найти священника. Но мой отец дал клятву, которая давит ему на мозги, и он уверил тебя, что через шесть месяцев, — коротких шесть месяцев! — эта клятва отомрет сама собой, ибо по закону он не сможет больше распоряжаться мною… Итак, Аллан, поскольку я не хотела бы… огорчать его, я полагаю, что нам лучше подождать эти шесть месяцев, если со своей стороны он пообещает, что не будет предпринимать ничего, чтобы предотвратить нашу свадьбу…

— Да, да, конечно, я обещаю, — с жаром ответил Марэ, как некто, внезапно увидевший лазейку для бегства из невозможного положения, добавив, как бы для себя:

— Но Бог может сделать кое-что, дабы предотвратить это, все это…

— Каждый из нас в руках Бога, — ответила Мари милым голосом. — Аллан, ты слышишь, мой отец пообещал?