Десятый круг ада - Виноградов Юрий Александрович. Страница 31

— Я ученый. И то оружие… — Штайниц пугливо обернулся, опасаясь, не подслушивает ли их кто, — оружие, которое я вскоре создам, обеспечит Германии полную победу над всем миром.

Регина растерялась, не зная, как реагировать на слова Штайница. От отца она слышала, что доктор — большой ученый. Очень большой. Но над чем работает сейчас его бывший ученик, отец толком не знал. Какое же это должно быть сверхмощное оружие, если с его помощью можно завоевать весь мир! От одной только мысли становилось страшно. А если к тому же рядом с тобой еще и создатель такого оружия… Зачем она взяла его на свою полянку…

— Вы… вы гений, доктор Штайниц?! — вырвалось у нее.

— Мы же договорились по имени… как друзья, — схватил Штайниц руку девушки и притянул к себе. Регина с каким-то удивлением почувствовала, что грубые объятия доктора для нее приятны. Руководитель бактериологического центра нравился ей как умный, волевой, сильный человек. Он по крайней мере не походил на тех словоохотливых пустых офицеров, без конца певших ей одни дифирамбы.

Если бы профессора Шмидта спросили, доволен ли он своим новым положением, старый ученый ответил бы положительно. В самом деле, в химической лаборатории центра ему отвели просторные помещения, дали опытных талантливых помощников, способных решать любые научные проблемы. В его распоряжении находилась уникальная исследовательская аппаратура, о которой раньше приходилось лишь мечтать. Правда, химическая лаборатория еще не полностью вошла в строй, монтировались новые приборы, оборудовались специальные помещения, но работа в ней уже шла полным ходом. Профессора не интересовало, что происходит в соседней бактериологической лаборатории, он ни разу не заглянул туда, хотя доктор Штайниц и приглашал посмотреть на свое хозяйство. Старого ученого полностью занимали собственные изыскания. Ведь с таким богатейшим оборудованием и с такими мыслящими помощниками можно сделать не одно открытие. Руководитель бактериологического центра совершенно не вмешивался в исследовательские работы химической лаборатории, чему профессор был очень рад. Доктор Штайниц просил лишь побыстрее выработать сверхмощное отравляющее вещество, необходимое для эксперимента некоторых биологических процессов в бактериологической лаборатории. Зачем нужно было смешивать ОВ с микроорганизмами, Шмидт не знал, спрашивать же об этом бывшего ученика считал ниже своего достоинства.

В конце концов, проблематичные эксперименты доктора Штайница мало интересовали профессора. Каждый из них перед немецкой нацией и народами мира отвечал сам за себя. А сверхмощное отравляющее вещество было предметом мечтаний самого Шмидта. Такое ОВ требовалось ему для создания эффективнейшего ядохимиката против полевых грызунов и совершенно иного вида гербицидов, что навсегда обессмертило бы его имя. Профессор был на верном пути к получению в чистом виде уникальнейшего ОВ, об этом ему говорил многолетний опыт исследовательской работы и подсказывала интуиция ученого. Новое, сверхмощное отравляющее вещество, которое мысленно он уже назвал Ш-3, станет в несколько раз сильнее ранее выработанных им двух ОВ и будет превышать по токсическим свойствам всем известный иприт в несколько десятков тысяч раз. Само собой разумеется, что последующие ОВ Ш-4, Ш-5, Ш-6 будут еще сильнее.

Параллельно Шмидт продолжал вести разработку гербицидов, регуляторов роста растений и дефолиантов, экспериментируя их действие в своей огромной теплице и на открытом участке. Доктор Штайниц нисколько не возражал против второго направления исследовательской деятельности старого химика-органика. Наоборот, он даже подчеркивал иногда завидное постоянство учителя в своей любимой теме. Ведь гербициды и дефолианты Шмидта войдут в арсенал общего бактериологического оружия как тактическое средство массового уничтожения или поражения сельскохозяйственных культур, что вызовет голод в стане врага или в неугодных нацистскому режиму рейха странах.

Из химической лаборатории профессор всегда возвращался довольным результатами прошедшего дня. Да и чувствовал он себя бодрым и жизнерадостным. Вокруг него на работе и в семье царило полное спокойствие. Он и дочь всем обеспечены, точно и войны никакой нет. В доме достаточно слуг, Регина теперь свободна от хлопотливых забот по хозяйству. Правда, и ему она стала меньше помогать. Девушка была в центре внимания веселой офицерской компании, молодые люди стали постоянными гостями дома Шмидтов. Регина часто выезжала с ними в лес на пикники или веселилась на приятельских вечеринках. Профессор не стеснял дочь, хотя ему и неприятны были некоторые из ее гостей — например, эсэсовец Грюндлер. Понимал: Регина в зрелых годах, ей надо искать спутника жизни. Возможно, среди этой компании и окажется тот, кому она отдаст свое сердце. Желание профессора иметь своим зятем любимого ученика Юргена Лаутербаха теперь не сбудется. Регина не переписывается с ним, даже не ответила на три письма, присланные Юргеном.

Регину в последнее время словно подменили. Она сделалась взрослой, серьезной, перестала принимать гостей, ссылаясь на недомогание, исключение составлял лишь доктор Штайниц. Их отношения казались Шмидту странными. Профессор слышал, как неделю назад его дочь резко за что-то отчитала руководителя бактериологического центра, запретив ему появляться в доме. Тот пришел на другой день с белыми розами, был немедленно прощен и обласкан. А Регина так и светилась от радости.

Быстрые смены настроения дочери пугали и настораживали Шмидта. Он по-прежнему мечтал выдать Регину за своего любимого ученика, умного и доброго Юргена Лаутербаха. Тогда и умирать можно спокойно — дочери обеспечена счастливая жизнь.

16

Этот день Настя запомнит навсегда как самый счастливый за все время войны. Пани Елена сказала, что ее, Настю, срочно отзывают в партизанскую бригаду. Она радовалась, как ребенок. Наконец-то сбывается ее мечта и она будет драться против фашистских оккупантов с оружием в руках.

Толстому Хушто, директору могилевской конторы по вербовке рабочей силы в Германию, который после отъезда в фатерланд своего помощника Циммермана стал постоянным клиентом заведения пани Елены, хозяйка ларька по продаже поношенных вещей сообщила, что Настя уезжает в Минск. Девушка очень любит Генриха Циммермана и постарается выпросить у главных немецких оккупационных властей Белоруссии разрешение на право въезда в Германию…

Командир партизанской бригады Ефимчук встретил Настю как самую дорогую и желанную гостью, усадил на самодельную табуретку, стал расспрашивать о работе в Могилеве.

— Да какая уж там работа! Надоели мне эти грязные тряпки, во! — девушка провела рукой по горлу. — Спасибо вам, что вспомнили обо мне.

Из-под густых, нависших над темными глазами бровей с отцовской теплотой смотрел Ефимчук на юную партизанку. Настя со своей привлекательной внешностью — находка для Ефимчука. И родит же белорусская земля таких красавиц! Глаз не оторвешь! Этой бы дивчине гулять сейчас с хлопцем до зари, слушать горячие, вдохновенные слова о своей красоте, о любви, а она вынуждена жить среди врагов, подвергаясь смертельному риску быть разоблаченной. И вот теперь ей предстоит более сложное задание.

— Бабушку давно не видела?

— Два года скоро будет.

— Хочешь побывать у нее?

— Война же идет! Какие могут быть поездки?

Ефимчук замолчал, не решаясь сразу же заговорить о причине отзыва Насти из Могилева в партизанскую бригаду. Девушка рвется в бой, а ее опять посылают в логово врага.

— Вот что, дочка, — начал он, — фашиста нам одного треба взять. Капитана. Целого и невредимого. Только ты его, сукина сына, можешь привести к нам. Его, почитай, целый взвод охраняет.

— Я? Одна? — Настя даже привстала с табуретки.

— Зачем же одна! Вдвоем. — Ефимчук лукаво улыбнулся: — Вдвоем… со своей красотой.

В первое мгновение старая Василиса не могла поверить своим подслеповатым глазам: не привидение ли какое? Перед ней стояла ее любимая внучка Настенька. Старушка трижды перекрестилась: