Птица солнца - Смит Уилбур. Страница 24

– Я тебя люблю, Салли. Помни об этом. Если я чем-то могу помочь…

Вероятно, это было лучшее, что я мог сказать, потому что лицо ее смягчилось, а глаза затуманились.

– Бен, ты очень хороший человек. Не обращай на меня внимания. У меня просто хандра, и тут никто мне не поможет. Она пройдет, если ее не замечать.

На мгновение она стала прежней Салли, легкая улыбка дрожала в углах рта и в больших зеленых глазах.

– Дай мне знать, когда она пройдет. – Я встал.

– Конечно, доктор. Вы узнаете первым.

На следующей неделе я вернулся в Йоханнесбург. Предстояло ежегодное собрание попечителей Института, на котором я не мог не присутствовать; кроме того, я должен был прочесть несколько лекций на археологическом факультете университета Витвотерсренда.

Я улетал на одиннадцать дней. Взяв с Питера Уилкокса слово, что он немедленно известит меня, если будет открыто что-то новое, я оставил все в его надежных руках.

Три женщины суетились вокруг меня, собирали чемодан, готовили бутерброды и целовали перед взлетом. Должен признать, что такое отношение мне нравилось.

Я часто обнаруживал, что слишком тесный контакт сужает поле зрения. Через три часа после отлета из Лунного города я сделал небольшое открытие. Если на этих фундаментах когда-то возвышались стены и башни, камень для их сооружения должны были добывать где-то по соседству. Очевидно, где-то в утесах, неподалеку от города, должен был быть карьер.

Я отыщу его и по его размерам определю величину города.

Впервые за несколько недель я почувствовал себя хорошо, и последующие дни оказались плодотворными и радостными. Собрание попечителей превратилось в праздник, какого только и можно ожидать, если субсидии не ограничены, а перспективы благоприятны. Лорен из кресла председателя очень похвально отозвался обо мне, возобновляя мой контракт директора Института на следующие двенадцать месяцев. Чтобы отпраздновать тридцатипроцентное повышение моего жалованья, он пригласил меня на обед к себе домой, где за желтым деревянным столом в столовой сидели сорок человек, а я был почетным гостем.

Хилари, в платье из желтой парчи, со знаменитыми фамильными бриллиантами Стервесантов, на протяжении вечера почти все свое внимание уделяла мне. У меня слабость к прекрасному, особенно к красивым женщинам. Их в этот вечер было не менее двадцати, и я в их обществе чувствовал себя королем. Вино развязало мне язык и унесло проклятое смущение. Неважно, что хозяева, вероятно, предупредили гостей, как себя держать со мной: когда в два часа ночи в сопровождении Хилари и Лорена я спускался к «мерседесу», то чувствовал себя семи футов ростом.

Вновь обретенная уверенность не покидала меня и на протяжении четырех лекций в университете Витвотерсренд. На первой присутствовали двадцать пять студентов и преподавателей, на следующей вдвое больше. Распространились слухи, и последнюю лекцию я читал в главном лекционном зале, вмещающем шестьсот человек. Успех был несомненным. Меня уговорили повторить курс в удобное для меня время, и вице-канцлер университета ясно намекнул, что место декана археологического факультета в следующем году будет вакантно.

Последние три дня отлучки я провел в Институте. Я с облегчением обнаружил, что мое отсутствие не слишком скверно сказалось на нем и мой многочисленный штат справляется с обязанностями.

Бушменская выставка в зале Калахари была полностью оформлена и открыта для посещений. Прекрасная работа – а центральная фигура главной группы напомнила мне моего маленького друга Ксаи. Ее изобразили за расписыванием стены пещеры. Я подумал, что именно так, используя оленьи рога как вместилище красок и тростинки в качестве кисточек, рисовал моего белого царя первобытный художник. У меня было странное впечатление, будто два тысячелетия исчезли и я вижу ожившее прошлое. Я сказал об этом Тимоти Магебе.

– Да, мачане. Я и раньше говорил вам, что мы с вами отмечены. На нас знак духов, и мы можем видеть.

Я улыбнулся и покачал головой.

– Не знаю, как ты, Тимоти, но я никогда не мог заранее определить, кто победит на скачках…

– Я серьезно, доктор, – прервал меня Тимоти. – У вас есть дар. Просто вас не научили им пользоваться.

Я признаю гипноз, но разговоры о ясновидении, некромантии и прочих оккультных предметах приводят меня в замешательство. Чтобы увести разговор от себя и моего дара, я сказал:

– Ты говорил мне, что тоже отмечен духами…

Тимоти воззрился на меня своими беспокоящими темными глазами, и я уж было решил, что оскорбил его своим едва замаскированным вопросом, но он вдруг кивнул похожей на пушечное ядро головой, встал и запер дверь своего кабинета. Потом быстро снял ботинок и носок с правой ноги и показал ее мне.

Деформация поражала, хотя я видел такое и раньше, на фотографиях. Это уродство встречается в племенах батонга в долине Замбези. В 1969 году в «Британском медицинском журнале» даже публиковалась статья на эту тему. Это так называемая «страусиная лапа», заключается она в сильном отделении большого пальца ноги от следующего. Ступня при этом начинает напоминать лапу страуса или хищной птицы. Тимоти, вероятно, очень чувствительно относится к этому уродству: он почти сразу снова надел носок и ботинок. Я понял, что он сделал сознательную попытку заручиться моей симпатией, установить между нами более тесный контакт.

– Обе ноги? – спросил я, и он кивнул. – В долине Замбези у многих такие ноги.

– Моя мать была из племени батонга, – ответил он. – Именно благодаря этому знаку меня отобрали для участия в мистериях.

– Тебе это не мешает?

– Нет, – отрубил он и продолжил на языке батонга: – Мы, люди с расщепленными ногами, перегоняем антилопу.

Значит, это благоприятная мутация, и я готов был обсуждать ее дальше, но выражение лица Тимоти остановило меня. Я понял, какое усилие ему потребовалось, чтобы показать мне ногу.

– Хотите чаю, доктор? – Он перешел на английский, закрыв обсуждение. Когда один из его молодых африканских помощников налил нам крепкого черного чая, Тимоти спросил: – Не расскажете ли, доктор, как продвигается работа в Лунном городе?

Мы разговаривали еще с полчаса, потом я попрощался.

– Извини, Тимоти, но завтра рано утром я улетаю, а мне еще многое предстоит сделать.

Меня разбудил негромкий, но настойчивый стук в дверь моей комнаты в Институте. Я включил лампу на столике у кровати и увидел, что всего три часа ночи.

– Кто там? – спросил я, и стук прекратился. Я выбрался из постели, надел халат и тапки и уже двинулся к двери, как вдруг понял, что рискую. Вернувшись в спальню, я достал из ящика большой автоматический пистолет 45-го калибра. Чувствуя себя отчасти как в мелодраме, я прошел к входной двери.

– Кто там? – повторил я.

– Это я, доктор. Тимоти!

Я немного поколебался: всякий может назвать себя Тимоти.

– Ты один? – спросил я на языке бушменов Калахари.

– Да, один, Птица Солнца, – ответил он на том же языке, и я сунул пистолет в карман и открыл дверь.

Тимоти был в темно-синем костюме и белой сорочке, через плечо переброшена ветровка. Я сразу заметил пятна крови на его рубашке и неряшливую повязку на руке. Он, очевидно, был сильно возбужден, глаза широко раскрыты, движения резкие и нервные.

– Боже, Тимоти, ты ранен?

– У меня была ужасная ночь, доктор. Я должен был увидеть вас немедленно.

– Что с твоей рукой?

– Порезался о дверное стекло. Я упал в темноте, – объяснил он.

– Позволь-ка взглянуть, – я направился к нему.

– Нет, доктор. Это просто царапина. Я пришел к вам по более важному делу.

– Для начала сядь, – сказал я. – Хочешь выпить?

– Спасибо, мачане. Вы видите, я расстроен и нервничаю. Поэтому и порезался.

Я налил нам обоим виски. Он взял стакан в правую руку и продолжал беспокойно расхаживать по гостиной, а я сел в кожаное кресло.

– Что случилось, Тимоти?

– Трудно начать, мачане, потому что вы неверующий. Но я должен вас убедить. – Он замолчал и отпил виски, прежде чем повернуться ко мне. – Вчера вечером мы с вами говорили о Лунном городе, доктор, и вы сказали, что многое в нем для вас – загадка.