Посол Урус Шайтана(изд.1973) - Малик Владимир Кириллович. Страница 87

— Спасибо, братья! Вот так ответили! Писарь, записал?

— Записал, батько!

— Ну-ка, прочитай! Как это вышло по-ученому?

Запорожцы вновь разразились хохотом. А писарь встал, заложил перо за ухо, поднял руку. Постепенно шумливая толпа угомонилась.

— «Запорожские казаки турецкому султану, — начал читать писарь. — Ты — шайтан турецкий, проклятого черта брат и товарищ и самого Люцифера секретарь. Який же ты, к черту, рыцарь, ежели голым з…м даже ежа не убьешь? Не будешь ты достоин сынами христианскими владеть! Твоего войска мы не боимся, землей и водою будем биться с тобою! Вавилонский ты кухар, македонский колесник, иерусалимский броварник [124], александрийский козолуп [125], Большого и Малого Египта свинарь, татарский сагайдак [126], каменецкий кат, подолийский ворюга, самого аспида внук и всего света и подсвета скоморох, а нашего бога дурень, свиное рыло, кровожадная собака, некрещеный лоб, чтоб забрал тебя черт! Вот тоби казаков ответ, плюгавец!.. Числа не знаем, бо календаря не маем [127], месяц на небе, год в книге, а день — такой у нас, как и у вас, поцелуй за то вот куда нас!»

Последние слова потонули в буйном реготе, вырвавшемся из тысяч крепких казацких глоток.

Часовые на башнях, пушкари у пушек, не зная, что случилось на раде, удивленно и тревожно всматривались в грохочущее товариство. Однако, разглядев, что ничего опасного нет, а наоборот, Сечью овладело буйное веселье, сами начали улыбаться. Но смех, как и болезнь, заразителен. Видя, как товариство поголовно корчится от гогота, часовые и пушкари тоже схватились за животы. Смех потряс крепостные стены и башни. Спыхальский, который стоял в дальнем углу при пушке, задремал было на солнышке. Неожиданный взрыв смеха разбудил его. Не уразумев, в чем дело, думая, что на Сечь напали татары, он схватил факел и пальнул из пушки.

Выстрел вмиг отрезвил всех. Серко погрозил пушкарю булавой.

— Кто там дурит? Захотел, сучий сын, чтоб погладил тебя булавою пониже спины?

Спыхальский покраснел, захлопал глазами. Пушкари заступились за него:

— Это мы, батько, на радостях! Привет султану посылаем!

— Ну разве что! — остыл кошевой и повернулся к писарю: — Подписывай: кошевой атаман Иван Серко со всем Кошем Запорожским. Подписал?

— Подписал, батько.

— Вот теперь хорошо! Перепиши начисто и отнеси послам султана. Пускай везут на здоровьичко!

— Батько, среди послов мой лютый враг Гамид. Дозволь с товариством перехватить их в поле и отбить его, — обратился к кошевому Звенигора.

— Нет, нет, мы не татары! — запретил Серко. — Встретишь в другом месте — делай с ним что хочешь, а сейчас не тронь! Особа посла неприкосновенна!

Звенигора недовольно почесал затылок, но перечить кошевому не посмел.

Серко поднял булаву. Его загорелое, изборожденное шрамами и морщинами лицо сразу посуровело. Выразительные темно-серые глаза под изгибом густых бровей блеснули, как сталь.

— Братья, атаманы, молодцы! А теперь слушай приказ: делом подтвердим наш ответ чертову султану! Пока Кара-Мустафа под Чигирином стоит, потреплем турецкие и татарские силы возле моря!.. Кириловский, Донской, Каневский и Полтавский курени пойдут с наказным атаманом Рогом промышлять под Тягин. Корсуньский и Черкасский — на Муравский шлях [128] татар поджидать. А я с куренями Батуринским, Уманским, Переяславским, Ирклиевским вниз по Днепру пойду. Землею и водою будем биться с проклятыми басурманами!..

Флотилия запорожских судов-чаек, подняв около двух тысяч казаков — по полусотне на каждом судне, — приближалась к острову Тавань.

Под сильными взмахами весел чайки быстро плыли по одному из бесчисленных рукавов Днепра. Вокруг все заволокло утренним туманом. Запорожцы торопились, чтобы до восхода солнца незаметно подойти к турецко-татарской крепости Кызы-Кермен.

На передней ладье стоит Серко и пристально всматривается в неясные очертания берега. За бортом плещется теплая мягкая вода, пахнущая рогозой и кувшинками. Тихо опускаются и поднимаются стройные ряды длинных весел.

Чайки плывут вплотную друг за другом, чтобы не растеряться в рукавах и протоках. На носах стоят атаманы — ничто не укроется от их зоркого взгляда!

Вот кошевой подал знак, и передняя чайка замедлила ход.

— Суши весла! Суши весла! — послышался приглушенный говор. — Собраться в круг!

Гребцы прижали весла к бортам. Ладьи медленно появлялись из розовой дымки и становились на широком плесе в тесный круг. Ни разговоров, ни кашля, ни бряцания оружия. Запорожцы были опытными воинами и подкрадывались к вражеской крепости, как осторожный охотник к дичи.

— Братья! — произнес Серко тихо. — Напротив нас, за этой косой, — Кызы-Кермен. Крепость мощная, говорят, неприступная! В ней много пушек, большой гарнизон. Стены каменные, высокие — не перепрыгнешь!.. Так вот, чтобы взять ее, надо, стало быть, не головой стены пробивать, не переть на рожон, а пошевелить мозгами…

Над чайками, как дыхание утреннего ветерка, прошелестело всеобщее одобрение. Казаки верили: Серко что-нибудь придумает.

А кошевой вел дальше:

— Нам надо, браты-молодцы, обмануть врага. Наши лазутчики узнали, что, кроме часовых на крепостных башнях, турки выставили стражу на ближайших островах. В том числе трое татар охраняют этот остров, что перед нами, как раз напротив главных ворот крепости. Пока не снимем их, нечего и думать об успешном нападении. Но убрать их нужно без шума, чтоб и не встрепенулись! Метелица, трогай!..

Одна из чаек тихо выплыла из круга и, таща за собой на привязи небольшой, но высокобортный челн, поплыла вниз по течению. Вскоре она завернула за поросший ракитником мыс острова и исчезла из виду.

Проводив ее взглядом, Серко продолжал пояснять свой замысел:

— Если Метелица с товарищами удачно снимет стражу, то это будет только доброе начало. Главное — захватить ворота!.. Тут уже поработает Звенигора со своими хлопцами…

Все невольно взглянули на татарский каюк [129], один среди казацких чаек, на котором в татарских бешметах и лисьих шапках-малахаях сидели их товарищи. А Звенигора был одет как янычар: на голове у него красовался белый тюрбан, а на боку дорогая, инкрустированная серебром и перламутром сабля. Только теперь становилось понятием, зачем они так вырядились и какое рискованное дело им предстоит.

С Метелицей должны были идти всего пятеро казаков: Секач, Товкач, Шевчик и два брата Пивненки. Братья Пивненки, которых казаки для удобства называли Пивнем и Когутом [130], как раз и были теми запорожскими лазутчиками, что разведали подступы к Кызы-Кермену.

Все они молча сидели рядом на скамье, всматриваясь в туманную мглу. Когда чайка миновала крутой изгиб песчаного мыса, Пивень подал знак рулевому пристать к берегу.

— Сразу за этими кустами начинается песчаная коса. Плыть дальше нельзя — татары заметят.

Чайка мягко врезалась в прибрежный ил. Гребцы оставили весла, мигом отвязали челн, подтянули его и, прыгнув в воду, перевернули вверх днищем. Потом подняли над водой и осторожно опустили, чтобы из-под бортов не вышел воздух.

— Давай грузила! — прошептал Метелица.

С чайки подали несколько больших тяжелых камней, связанных попарно, и казаки перекинули их через мокрое днище. Челн погрузился в воду.

— Готово! Раздевайся, хлопцы! — приказал Метелица.

Он первым сбросил с себя одежду. Секач, Товкач, Пивненки и Шевчик не заставили себя ждать. Оставив на чайке нехитрое казацкое одеяние, они с одними ятаганами в руках попрыгали в воду, стали по трое вокруг погруженного в воду челна и осторожно повели его вдоль берега.