Русский легион Царьграда - Нуртазин Сергей. Страница 42

– Я не знаю, как отблагодарить вас и вашу матушку, я даже не знаю ваших имен, – сказал Мечеслав.

– Вы уже отблагодарили нас, когда выгнали из нашего дома насильников, – сказала она, смущенно опустив глаза. – Матушку мою зовут Минодора, она гречанка с острова Крит, а меня при крещении назвали Фессалоникией, но вы можете называть меня просто Мануш, так зовет меня моя матушка, так называли меня отец и брат.

– А где они сейчас?

– Мой отец происходил из знатного армянского рода. Мой дед прогнал из дома моего отца, когда узнал, что он женился на моей матери, бедной гречанке. Хотя случалось, что даже базилевсы брали в жены женщин незнатного происхождения. Например, Анастасия, дочь харчевника, принявшая имя Феофано, стала женой императора Романа, а затем Никифора Фоки. Деда это не убедило. Он нашел отцу богатую невесту из влиятельного рода, но отец пошел наперекор ему и лишился дома, поддержки семьи и наследства. Тогда он поселился вместе с матерью неподалеку от города Клиат, на озере Ван, построил дом, поступил на службу в войско базилевса и многого добился. Он был большим другом Варды Склира, который высоко ценил его как воина и советника и даже называл его вторым Птолемеем. Но Варда Склир поднял мятеж против Василия и Константина, и наша семья была вынуждена искать спасения в этом селении. Отец погиб в битве где-то под Лампаском, сражаясь на стороне мятежников, а брат был убит на границе в стычке с арабскими всадниками. Их клисура попала в засаду недалеко отсюда, там, за горами, но теперь, когда агарян прогнали еще дальше, жить станет спокойнее, – вела девушка свой рассказ.

«Может быть, там, на полях сражений, воюя на стороне базилевса Василия, я был причиной гибели отца этой девушки и мужа ее матери», – с горечью подумал он.

– Тебе плохо, Мечеслав? – спросила Мануш.

– Нет, хорошо! – ответил, улыбнувшись, он. – А откуда ты знаешь мое имя?

– Так называл тебя твой красноволосый друг, – ответила она.

Шли дни. Мечеслав, просыпаясь, с нетерпением ждал появления Мануш. Когда она, освободившись от работы по дому и хозяйству, приходила к нему, начинались долгие беседы, сближая их с каждым разом все больше и больше. С увлечением рассказывали они друг другу о своей жизни, о местах, где бывали, о том, что видели и слышали. Мануш с восхищением и интересом слушала рассказы Мечеслава о далекой земле, называемой Русь, о лесах и удивительных животных, их населяющих, о людях, живущих в этих местах, и их обычаях. Он рассказывал ей о древлянах, называемых так, потому что строят они из древа грады свои в лесах дремучих, о полянах, живущих по соседству с полем Диким, где кочуют воинственные печенеги, о дреговичах, живущих на болотах, называемых дрягвами. Поведал Мечеслав и о граде Киеве, в котором живет базилевс руссов Владимир, женившийся на сестре императора Василия Анне. Узнала она из уст славянина о широкой и могучей реке Днепр с ее порогами, через которые люди севера, называемые варягами, а иногда варангами, да и сами славяне перетаскивают по суше, на катках, свои суда и через Понт Эвксинский добираются до Константинополя. Рассказывал он и о самом Царьграде, в котором Мануш никогда не была, о его чудесах, красоте, величии, о великолепных храмах, об ипподроме, о соревнованиях и представлениях, которые там происходят, о жизни в городе и во дворце императоров. Поведал также о других краях, где побывал в походах. Умолчал он только о кровавых сражениях, грабежах, жестокостях и насилии, о лишениях, ранах и смерти.

Мануш приносила ему новости о том, что происходит за пределами комнаты. Она рассказывала ему о погоде, про то, что делается в селении, о том, что созрел виноград и скоро будет сбор урожая, что их коза родила маленького беленького и очень забавного козленка. Сообщила, что войска базилевса снова разбили арабов, и граница империи отодвинулась еще дальше. Говорила и о своей семье, вспоминала времена, когда они были все вместе, война – где-то далеко, все были живы, и было им радостно и весело. Часто с грустью вспоминала она Гектора, щенка, привезенного отцом из Анатолии, со временем выросшего и превратившегося в огромного и сильного пса, к которому она была очень привязана. Ворвавшиеся в селение арабы убили собаку, пытавшуюся защитить двор и хозяев. Рассказывала она и смешные истории, заставляя улыбаться Мечеслава, представлявшего, как хозяйская коза прогнала со двора пришедшего по делу соседа, старика Георгия, или слушая истории о другом их соседе, старом Мардарии. Особенно нравилась Мечеславу одна из них.

Как-то раз Мардарий собрался на рыбалку, о чем известил свою старуху. Взяв снасти, он решил прихватить с собою вина и спустился за ним в погреб. Пробуя вино, Мардарий так увлекся, что после обильных возлияний уснул в пустой винной бочке, возомнив себя Диогеном Синопским. Старуха Мардария, не знавшая, что ее муженек расположился в погребе, спустилась туда, чтобы взять круг сыра. И вот когда она оказалась в погребе, Мардарий захрапел, старуха, услышав рычание, раздававшееся из бочки, от неожиданности завопила. Мардарий пробудился от крика, он был весь в паутине и запутался в рыболовной сети, которой укрывался. Кряхтя, чихая и откашливаясь, он полез из бочки. Увидев, что из нее выползает невиданное существо, издавая страшные звуки, старуха еще больше испугалась. Метнув в него круг сыра и кувшин с кислым молоком, выбежала из погреба и призвала на помощь соседей. Сбежавшимся на крик сельчанам она рассказала о страшном чудовище, поселившемся в их погребе. Соседи, вооружившись тем, что попалось им под руку, собрались у входа в погреб, и когда они были уже готовы ворваться внутрь, перед ними внезапно предстал грязный, запутавшийся в сетке, облепленный паутиной и облитый кислым молоком Мардарий. Лицо старика было в крови от раны на лбу, нанесенной глиняным сосудом, брошенным в него перепуганной старухой. Соседи попятились от страшилища, но затем опомнились, и самый смелый из них, старик Георгий, размахнувшись, со всей своей старческой силой нанес удар по чудовищу, которое повалилось на землю и голосом старого Мардария стало проклинать растерянного Георгия. Старуха, признав в неизвестном существе своего мужа, бросилась к нему, старик же, узнав, кто виновник его бед, кинулся к ней, но уже с палкой, которую вырвал у старика Георгия. Соседи, смеясь, еле успокоили старого Мардария, гонявшегося за женой и грозившего утопить ее в пифосе с вином. Вскоре он, помытый и переодетый в чистое, сидел со своими друзьями за столом, воздавая должное вину, которое так подвело его.

Мечеслав, морщась от боли в груди, заливисто смеялся всякий раз, когда Мануш по его просьбе пересказывала эту историю. Но больше всего ему нравилось, когда она читала ему рукописные тексты стихов Иоанна Геометра, «Илиаду» Гомера и особенно поэму, повествующую о жизни Василия Дигениса Акрита, сына арабского эмира и византийки из знатного рода Дуков. Он долгими часами мог слушать о детстве Дигениса, его подвигах, совершенных в отрочестве, о том, как бежал он со своей возлюбленной Евдокией от ее отца, правителя, убивавшего всякого, кто сватался к ней, как преодолели они многие трудности, убегая от погони, посланной родителем, и как были прощены им. Несколько раз просил он Мануш перечитать ему, как Дигенис Акрит победил дракона и как бился с Максимо, индийским потомком великого Александра, царя македонцев, завоевавшего полмира. Но велико было его разочарование, когда узнал он о том, что герой поэмы ушел из жизни не как воин, сложив голову на поле битвы, а умер, искупавшись в ледяной воде.

Славянского воина, очутившегося волею судеб в Византии, носительнице древних культур Эллады и Рима, удивляло, как люди сумели на этих, теперь уже пожелтевших, листах начертать непонятные знаки и передать через них печаль и радость, ненависть и любовь людей, давно сошедших с лица земли. Мечеслав глядел на Мануш, упиваясь каждым ее словом, каждым жестом, ее смехом и улыбкой, голосом, напоминавшим звонкое журчание ручейка, и любил, любил, любил.