Золотые Антилы - Северин Тим. Страница 24

Громогласные претензии на Гвиану как на английское владение были задуманы как ложный след, предназначенный вовлечь короля Якова в территориальные споры с Испанией. Гораздо более интересны для нас — поскольку показывают новый взгляд Рэли на Золотые Антилы — были доказательства того, что он отправился на Ориноко в абсолютной уверенности, что найдет там богатые залежи золота.

«Какое безумие, — писал сэр Уолтер, — подвигло бы меня предпринять это путешествие (на Ориноко), если бы не уверенность в копях?» Только сумасшедший стал бы рисковать здоровьем, уже подорванным длительным заключением, и всем состоянием ради проекта, который заранее считал бы безнадежным. Несомненно, продолжал Рэли, было бы «странной фантазией… убедить сына, которого я потерял, убедить жену, вложившую восемь тысяч фунтов… а когда они были потрачены, убедить ее продать дом в Мичеме в надежде обогатить их от копей Гвианы, если бы сам я не видел их (золотых копей) собственными глазами». Золото Ориноко, упрямо утверждал Рэли, существует в действительности. Только нерешительность Кеймиса лишила экспедицию сказочного богатства. Те, кто сомневается в Золотых Антилах, либо «последние дурни», либо «щенки».

Итак, — Рэли до конца цеплялся за веру в невиданные богатства Гвианы. Двадцать пять лет назад он ухватился за золотой миф, используя его как блестящую приманку, чтобы завлечь англичан в заморскую империю, и уже не оглядывался назад. А кончилось тем, что миф одержал победу над человеком, который пытался его использовать. Увлекшись образом Золотых Антил, он околдовал сам себя. Правда, он пережил крушение мифа об Эльдорадо, но провал поисков обещанных золотых копей был слишком удручающим. Король Яков уже не надеялся на обещанные слитки и — вот ирония судьбы — обратился к Испании за займами и финансовой помощью. Одним из достоинств задуманного брачного союза с Испанией было, с точки зрения короля, то, что этот союз облегчил бы получение испанских займов. Неотступная погоня Рэли за гвианским золотом не только оказалась тщетной, но и превратила сэра Уолтера в помеху для международной политики. Пора было от него избавиться.

История последних недель жизни Рэли не зря получила широкую известность: путешествие из Солсбери в Лондон, попытка бегства морем, передача в руки «сэра Иуды» Стакли и новое заключение в Тауэре, где за ним шпионили и подвергали беспощадному перекрестному допросу, выжимая признания в противозаконных действиях. При этом обвинения понемногу смещались от конкретных событий в Гвиане в сторону расплывчатых «заговоров против престола» и столь же туманных обвинений в измене сюзерену. Однако обвинители не решились провести открытый суд над Рэли, опасаясь предоставить этому златоусту и остроумцу трибуну, с которой он мог бы завоевать сочувствие общества. Дело рассматривала особая комиссия, которая нашла его виновным в государственной измене; чтобы избежать юридических затруднений, судьи воскресили старый приговор 1603 года. Рэли, решили они, совершил достаточно новых преступлений, которые «разбудили королевское правосудие и заставили возвратиться к прежнему законному приговору против».

Смертный приговор был приведен в исполнение в девять часов утра в пятницу 29 октября 1618 года. С эшафота палача в Олд-Пэлас-Ярд в Вестминстере Рэли позволили выступить с последним словом. Пользуясь приготовленными заранее для этого случая заметками, он вновь отверг выдвинутые против него обвинения, причем счел важным в свой последний час опровергнуть обвинение в том, что «вовсе не намеревался отправиться в Гвиану, и не знал ни о каких копях, и ничего подобного не задумывал, как только получить свободу, которую не сумел сохранить… Но я действительно намеревался добыть золото для блага его величества и тех, кто отправился со мной, как и прочих моих соотечественников», — писал он.

Рэли искренне верил тому, что говорил. Вещи, найденные при нем после повторного ареста при неудачной попытке бежать, составляют микрокосм его жизни и амбиций. Опись включает пятьдесят фунтов золотом, «одно кольцо с бриллиантом, носимое на пальце, полученное им от покойной королевы», кусок магнетита в красном кошеле, несколько образцов серебряной руды и — из Гвианы — золотые и медные фигурки, несколько грубых набросков местности, один или два маленьких слитка золота (возможно, захваченных в Сан-Томе) и образец знаменитой гвианской золотоносной породы.

Глава 7. Любитель шоколада

Когда сэр Уолтер Рэли со своей тысячей «мерзавцев» в составе второй экспедиции тщетно бросал вызов испанцам, претендовавшим на владение неуловимыми золотыми приисками Гвианы, следующий великий пропагандист мифа о Золотых Антилах среди англичан был еще школяром. Мальчику, который позже назовет себя «англо-американцем», предстояло первым из англичан посетить испанскую империю в Америке и первым в Северной Европе описать увиденное там. Его живой отчет об американских колониях Испании подхватил тему Золотых Антил с того места, на котором оборвал ее Рэли в «Открытии», и он, подобно Рэли, сознательно побуждал англичан искать себе места под карибским солнцем. Однако на этом его сходство с Рэли оканчивается, поскольку если Рэли был блестящим гением, прибегавшим к обходным путям ради исполнения великих замыслов, то новый герой оказался его «соломенным подобием»: человек с низкими целями, который лгал, мошенничал и угодничал, писал и проповедовал только ради наибольшей выгоды в любой ситуации. Он был мелким игроком и никогда не метил высоко, а попросту старался всегда выбирать и поддерживать победителя. И все же он больше, чем Рэли, способствовал продвижению англичан на Карибы.

Томас Гейдж, «англо-американец» был отступником и ренегатом, фатом и гурманом. Но именно в этих пороках его характера кроется некоторое очарование. Гейджа при жизни поносили и преследовали за все его грехи, как совершенные, так и задуманные, да и позднейшие комментаторы либо выносили ему беспощадный приговор, либо смотрели на него с пренебрежением, как на сбившегося с пути неудачника. Кажется, лишь немногие готовы были увидеть светлую сторону в жизни и приключениях Томаса Гейджа и признать его тем, чем он был — прирожденным фигляром. Главной слабостью Гейджа была безошибочная способность портить все, чего касалась его рука. Это свойство навлекло на него множество несчастий и заставляло его неизменно идти чуть-чуть не в ногу с событиями. Он безуспешно пытался упорядочить свою жизнь и силился поспевать за событиями, но успевал только метаться от неудачи к неудаче. Ему каждый раз удавалось выкрутиться, но спасение оказывалось временным, а прекратить неуклонное скольжение под гору жизни он не мог. Если взглянуть на него в этом свете, мы увидим «англо-американца» не злобным негодяем, а просто немного неумелым и безнадежно заурядным искателем счастья.

Жизнь Томаса Гейджа пришлась на время религиозных смут XVII века, и все его беды и странствия коренятся в том обстоятельстве, что он родился в Англии, в строго католической семье. Его прадед, заложивший фундамент фамильного состояния, сэр Джон Гейдж, числился ярым приверженцем римской католической церкви. При королеве Марии он стал констеблем Тауэра, и в его обязанности входила охрана принцессы Елизаветы, когда сводная сестра посадила ту под замок. Кроме того, сэр Джон Гейдж играл ведущую роль в подавлении антииспанского восстания Уайетта и активно выступал в поддержку брака Марии с Филиппом Испанским. Короче, все деяния сэра Джона выказывали в нем убежденного паписта и стойкого сторонника испанской партии, и наследники в свой черед следовали его примеру. Один внук, Роберт Гейдж (дядя Томаса), зашел так далеко, что принял участие в пресловутом заговоре Бабингтона. Заговорщики намеревались убить королеву Елизавету и посадить на ее место Марию Стюарт. Когда заговор разоблачили и большую часть заговорщиков, как и следовало ожидать, казнили, семья Гейдж приобрела первого мученика. С той поры, более, чем прежде, единоверцы гордились ими, а протестанты смотрели на них с подозрением. Когда католическая партия при дворе была в силе, Гейджи процветали; когда правили протестанты, они попадали под подозрение и подвергались гонениям. Отец Томаса, взявший жену из столь же непримиримого католического семейства, был арестован дважды: первый раз по подозрению в соучастии в заговоре Бабингтона, а второй — за укрывательство священника-иезуита. В результате он лишился большой доли богатства и вынужден был удалиться во временное изгнание в испанские Нидерланды. Мать Томаса тоже не боялась навлечь на себя беду: незадолго до рождения Томаса ей предъявили стандартное обвинение в укрывательстве иезуита, и хотя могущественные друзья, заступившись, добились ее освобождения, иезуит и второй обвиняемый по тому же делу были повешены. Разумеется, детство Томаса Гейджа прошло под впечатлением этих религиозных приключений.