По воле Посейдона - Тертлдав Гарри Норман. Страница 79
Триера догоняла «Афродиту» с поистине ужасающей скоростью. Римляне — если это были они — взяли паруса на гитовы и убрали грот- и фок-мачты. Как и эллины, они шли в атаку только на веслах.
Экипаж триеры наверняка не был самой лучшей командой в мире. Время от времени пара весел сцеплялись друг с другом или какой-нибудь гребец сбивался с ритма. Их келевст, вероятно, орал на людей до хрипоты, пытаясь выжать из них как можно больше. Но у римлян на веслах было столько человек, что маленькие ошибки едва ли играли роль. В бою против другой триеры такие детали, может, и были бы важны, но против акатоса, имевшего на борту вчетверо меньше гребцов? Едва ли.
«Какая разница, хорошо или плохо они гребут, если они все равно нас догонят», — подумал Менедем.
Его люди гребли как одержимые, пот струился по их обнаженным плечам. Невозможно долго выдерживать такой темп, и даже самая замечательная гребля лишь на некоторое время отсрочит неизбежное.
«Они догонят нас, если мы будем продолжать удирать. Но что, если мы вместо этого развернемся им навстречу?»
И тут Менедем громко расхохотался.
То был слегка сумасшедший смех. А может, и не слегка — во всяком случае, Соклей и Диоклей пристально на него посмотрели. Но сам Менедем в точности знал, что это было такое: смех человека, которому уже нечего терять.
— Левый борт! — крикнул он, и головы всех гребцов левого борта повернулись к нему.
— Левый борт! — еще раз повторил он, чтобы гребцы были готовы выполнить любую его команду. Потом закричал снова, на этот раз отдавая приказ:
— Левый борт, греби назад!
Менедему захотелось весело закричать, когда он увидел, как слаженно, послушно действуют его люди. У него была хорошая, спаянная команда, которой он мог гордиться. Большинство моряков успели приобрести опыт, работая веслами на родосских военных кораблях, Менедем с Диоклеем сумели сплотить их в экипаж. Менедем не сомневался: преследующие их римляне, попытавшись повторить их маневр, просто опозорились бы.
Он потянул назад рукоять одного из рулевых весел, а другую подал вперед, еще больше понуждая «Афродиту» развернуться навстречу своему преследователю. Когда судно повернулось, Менедем выкрикнул тем немногим морякам, что не сидели на веслах:
— Парус на гитовы!
Они тоже все как один ринулись выполнять команду.
Менедем действовал, полагаясь исключительно на интуицию, потому что до сих пор не знал точно, какие силы ему противостоят.
— Ты ведь не собираешься на них напасть? — спросил Соклей. Его голос по-мальчишески сорвался на последнем слове: он едва ли мог поверить в такую перспективу.
— Они догонят нас и протаранят, если мы попытаемся бежать, — ответил Менедем. — Это наверняка. А так у нас будет шанс.
— Крошечный шанс, — добавил Соклей.
Менедем думал точно так же, но ощерил зубы, изображая улыбку, и поинтересовался:
— У тебя есть идея получше, милый братец?
Помедлив мгновение, которое показалось ему вечностью, Соклей покачал головой.
Однако Менедем уже забыл о нем.
Все его внимание было теперь приковано к римской триере: полоса воды между двумя судами быстро сокращалась — теперь их едва ли разделяло несколько стадий. Менедем оторвал взгляд от триеры, чтобы быстро посмотреть — как там остальной римский флот. Другие суда по-прежнему плыли к устью Сарно. Их капитаны наверняка считали, что одной триеры с лихвой хватит, чтобы справиться с торговой галерой.
«Вот и прекрасно, мне это только на руку, — подумал Менедем. И вдруг усомнился: — А что, если они правы?»
Но тут же решительно тряхнул головой.
Он не мог сейчас позволить себе усомниться в победе, каким бы крошечным ни был шанс «Афродиты» против этого большого корабля. Если бы на его месте сейчас стоял Соклей, как бы он поступил? Менедем снова покачал головой. У него не было времени размышлять об этом.
Он наблюдал за римской триерой. То была катафракта: судно, имевшее полную палубу, какую имели большие суда — пятиярусники и четырехъярусники. Воины в бронзовых шлемах и корселетах и почти голые моряки бегали по палубе. Некоторые из них показывали на «Афродиту». Через разделяющее их водное пространство до Менедема слабо доносились их крики.
«Они гадают — что, Тартар, я затеваю? Может, думают, что я потерял рассудок. Я и сам хотел бы это знать. Вдруг я и впрямь его лишился?»
Приближаясь, триера с каждым биением сердца казалась все больше и свирепее. Ее таран, нацеленный прямо на судно Менедема, вспарывал море гладко, как рыло акулы. Весла вздымались и падали одновременно — почти гипнотическое зрелище. Однако наверняка этим гребцам далеко до его экипажа. Гребцы Менедема были куда искусней — но опять-таки у него всего сорок человек против ста семидесяти римлян.
Это позволяло варварам безнаказанно совершать множество ошибок… Тогда как у Менедема не было права ни на одну.
На палубу поднялись новые римские воины. Два судна теперь были так близко, что Менедем мог видеть, что эти воины вооружены луками. Поскольку лучники тоже нервничали, они начали стрелять задолго до того, как суда сошлись на расстояние полета стрелы. Одна за другой стрелы плюхались в море перед «Афродитой».
Но Менедем знал — обстрел не прекратится.
— Если кого-нибудь ранят и раненому будет трудно грести, — крикнул он своим людям, — пусть он бросит весло! А кто-нибудь из тех, что не на веслах, пусть заменит его как можно скорей! И, ради богов, все — слушайте мои команды и немедленно повинуйтесь! Тогда мы обязательно одолеем эту большую, уродливую, неуклюжую триеру! Вот увидите, мы сможем!!!
Гребцы приветственными криками встретили эту краткую речь.
Прежде чем заговорить, Соклей подошел поближе к Менедему (на этот раз он выказал больше здравого смысла, чем обычно) и негромко спросил:
— И каким образом мы сможем одолеть эту большую, уродливую, неуклюжую триеру?
— Увидишь.
Менедем изо всех сил старался выглядеть уверенно и чувствовать себя соответственно. Он похлопал двоюродного брата по руке.
— А теперь, о почтеннейший, будь добр, не путайся под ногами. Не закрывай мне обзор.
Случилось чудо — Соклей без споров отодвинулся.
Стрелы начали барабанить по доскам «Афродиты». Теперь корабли разделяло расстояние всего лишь в три плетра, и триера с акатосом быстро сближались.
Хотел бы Менедем иметь на баке катапульту, а не груду птичьих клеток. Несколько дротиков заставили римлян призадуматься! Конечно, катапульта слишком утяжелила бы нос акатоса, даже триера не могла позволить себе иметь на палубе машину такого веса.
Один из гребцов «Афродиты» взвыл от боли и рванулся прочь со скамьи; из его руки торчала стрела. Другой тут же занял его место.
«Афродита» едва ли замедлила ход.
Менедем потихоньку облегченно вздохнул.
От одного биения сердца до другого, казалось, проходила целая вечность. Взгляд Менедема был прикован к тарану римской галеры. Он почти мог прочесть мысли другого капитана.
«Если эти сумасшедшие торговцы хотят лобового столкновения, сейчас мы им такое столкновение устроим, — наверняка думал варвар. — Мое огромное судно легко опрокинет их суденышко, в этом нет сомнений».
Менедем меньше всего хотел лобового столкновения. Но он должен был заставить римского капитана думать так именно сейчас — думать так до самого последнего мгновения… Которое должно было наступить… примерно через… нет, прямо сейчас!
Закричал еще один раненый гребец, потом еще один.
Менедем не обратил на это внимания.
Он вообще ни на что больше не обращал внимания: лишь видел корпус атакующей вражеской триеры и чувствовал ладонями рукояти собственных рулевых весел.
Менедем едва заметно потянул за рукояти, повернув «Афродиту» влево как раз перед тем, как они с триерой должны были врезаться друг в друга, и в тот же миг оглушительно закричал:
— Весла правого борта убрать!
Так же слаженно, как они это делали во время тренировок, гребцы втянули весла внутрь. Вместо того чтобы врезаться в римскую триеру, «Афродита» скользнула вдоль ее борта, так близко, что можно было плюнуть с одного судна на другое. И корпус торговой галеры прошел по веслам правого борта триеры, ломая их, как нога человека ломает прутики на гриве игрушечной лошадки.