Огненная дорога - Бенсон Энн. Страница 16

Потенциально очередную небольшую долю сугубо личного, неприкосновенного — если вообще что-то такое осталось. В организации «Получи грант» не удовлетворились ее электронным адресом и описанием предполагаемой работы; они пожелали узнать о ней все, разве что размером обуви не поинтересовались.

— Тебя не волнует, что приходится сообщать им всю эту информацию о себе? — спросил Джон.

Допечатав последние данные, она ответила:

— Обо мне уже столько сведений в разных базах данных, что это почти не имеет значения. Вряд ли моя жизнь сколько-нибудь заметно изменится, если я отошлю еще и эту анкету.

«Хотя кто знает?» — добавила она мысленно.

Пять

Стук копыт достиг зарослей, где, сидя на корточках, прятались Кэт и Каль. Они в ужасе прислушались. Цоканье с каждой секундой становилось все громче, постепенно заглушая щебет птиц над головой.

Потом стук превратился в настоящий грохот, сквозь который тем не менее донесся сигнал Алехандро. Птицы тоже расслышали шум и на мгновение смолкли, но потом взлетели повыше и разразились такими громкими криками, что, наверное, смогли бы разбудить и беднягу, похороненного сегодня утром.

— Ох, pere… — простонала Кэт.

Гильом Каль схватил ее за руку и попытался потащить в глубь леса.

Она, однако, сопротивлялась, выворачивала руку, и в конце концов ему пришлось тащить ее силой. Правда, когда фырканье и ржание коней раздалось, казалось, всего в нескольких шагах, до нее дошло, что у них нет выбора. Больше она не сопротивлялась, и они начали продираться сквозь чащу в направлении от дома, избегая полянок и троп. Кустарник подлеска в клочья рвал одежду, до крови царапал руки и ноги. Они бежали так долго, что стали задыхаться. Кэт с силой потянула Каля за рукав, чтобы задержать, потому что не могла бежать дальше без передышки. Сила ее рывка удивила его, и он так резко остановился, что она врезалась в него. Они зашатались, хватая ртом воздух и вцепившись друг в друга, чтобы обрести равновесие, а потом рухнули на колени, по-прежнему не разжимая рук и жадно вдыхая теплый, напоенный запахом сосны лесной воздух.

Человек, в облаке пыли спрыгнувший с коня, мог бы стать королем Франции, если бы все пошло в соответствии с его планами или, как он выражался в минуты раздражения, сталкиваясь с ограничениями своей власти, если бы только его мать была личностью. Однако его мать, дочь Луи X, была отстранена от центральной власти; ей отдали управление Наваррой, горной провинцией Франции, королем которой сейчас мог назвать себя и Карл, — королевство слишком незначительное и окраинное, чтобы удовлетворять его высокие амбиции.

Маленького роста, он тем не менее всем своим обликом внушал страх и, казалось, всегда был окружен атмосферой порочности, как будто постоянно замышлял какую-то пакость. Рассказывают, что, впервые услышав, как его называют Карлом Злым, молодой король Наварры улыбнулся.

— Пусть считают меня злым, — в восторге взревел он, — так будут больше бояться!

Это лишь поможет осуществлению его планов. Он ничего не добьется, если дворяне сочтут его слабым и уязвимым.

Он распахнул дверь и, с мечом наготове, вошел в маленький каменный дом. Во всем его облике ощущалась королевская самоуверенность, он даже не позволил сопровождавшему его рыцарю проверить сначала, нет ли внутри опасности. Бросив быстрый, пренебрежительный взгляд на распростертого на столе раненого, Карл Наваррский обошел все небольшое помещение, наугад тыча кончиком меча то туда, то сюда, и с удовлетворением пришел к выводу, что, кроме однорукого человека, здесь никого нет.

Подойдя к столу, он остановился над испуганным раненым, злобно усмехаясь ему.

— Так-так-так, ты только глянь-ка, — окликнул он своего спутника. — Похоже, Каль позаботился о том, чтобы мне было чем заняться. А я ведь не считал, что он способен на такое великодушие. — Он ткнул в кровоточащий обрубок кончиком меча, и раненый вскрикнул от боли. — Хотя, признаюсь, я предпочел бы выпытать его местонахождение у целого крестьянина, а не у какого-то жалкого калеки.

— Свинья, — сквозь зубы, но с вызовом прошипел раненый.

Наварра снова ткнул его, и человек заплакал от боли. Король наклонился над ним и понюхал воздух.

— От тебя смердит страхом, мсье Жак. [9] Точнее, от твоих штанов, так мне кажется. — Он злобно ухмыльнулся. — Не стоит бояться меня; я исполнен жалости и сочувствия. Расскажи все, что знаешь, и я позабочусь о тебе.

— Я ничего не знаю…

— Ох, брось! Ты что, считаешь меня тупицей? Даже жаки не станут ввязываться в сражение, не имея заранее разработанного плана бегства. Или этот сукин сын Каль так же самонадеян, как его пикардийские собратья, и вообразил, будто ему не понадобится такой план?

Сквозь тюфяк и деревянные планки до Алехандро донеслись рыдания и стоны несчастного.

— Ничего…

— Как? Ничего? Совсем ничего? Тогда я сообщу тебе кое-что новенькое. Отныне ты будешь лишен удовольствия почесать собственную задницу.

Алехандро услышал, как меч со свистом разрезал воздух и треснула кость, когда Наварра отсек лежащему на столе человеку вторую руку. Ударившись о стол, прекрасный клинок зазвенел, словно колокол. Раненый издал долгий, душераздирающий крик и смолк.

Рукавом отрезанной руки Карл Наваррский вытер кровь с меча, с силой воткнул его в набитый соломой тюфяк и выругался так нечестиво, что Алехандро в своей подземной темнице подумал, что одно это существенно уменьшает его шансы когда-нибудь попасть на христианские небеса.

Кончик меча застрял в деревянной планке. Алехандро отчаянно искал, за что бы удержать ее, а не то, когда Наварра будет вытаскивать меч, планка может подняться, открыв тайное убежище. В глаза попала пыль, просочившаяся сквозь трещины в планке, и он зажмурился, продолжая шарить в темноте. Нащупал отверстие от выпавшего сучка, сунул в него палец и изо всех сил потянул вниз, как раз перед тем, как Наварра выдернул меч. Милостью судьбы меч легко освободился, а Алехандро справился с непреодолимым желанием чихнуть из-за набившейся в нос пыли.

Наварра осмотрел кончик меча, убедился, что клинок не пострадал, и сунул его в богато украшенные ножны, пристегнутые к поясу. Его смуглое лицо исказилось, выражая отвращение.

— И снова этот негодяй ускользнул от нас, — сказал король рыцарю. — Сюда он не вернется, помяни мои слова. Понимает, что здесь для него теперь небезопасно. И в Мо возвращаться ему тоже нет смысла, поскольку его люди разбежались во все стороны! Почему они не стояли насмерть и не сражались как истинные рыцари? Почему трусливо сбежали и попрятались?

— Сир, они люди необученные, лишенные воинского духа, незнакомые с этикетом сражений… скверно экипированные, перепуганные…

— И тем не менее они каким-то образом сумели причинить нам серьезный вред! Мне стыдно, что мои лорды упорно проявляют такую почти сверхъестественную безмятежность, тем самым позволяя повстанцам добиваться успеха.

— Сир, о каком успехе вы говорите? — запротестовал рыцарь. — Мы разгромили их у Мо! Теперь, конечно, они оставят всякую надежду собрать сколько-нибудь значительные…

— Прежде чем мы «разгромили» их, как ты выражаешься, они чуть не захватили замок! Когда мы «громили» их, они, можно сказать, уже колотили в дверь! И, не появись неожиданно капитан де Бюш и граф Феб, они, может, ворвались бы внутрь и славно попировали бы с тремястами леди и детьми! И я был бы опозорен перед всей Францией! Если бы они захватили заложников, все отшатнулись бы от меня.

— Но, к счастью, сир…

— Не смей говорить о счастье — мне не знать его, пока Гильом Каль не будет мертв. Когда он попадет ко мне в руки, мы провозгласим его королем Жакерии и тут же свергнем, и его коронованная голова упадет к моим ногам, и я буду иметь удовольствие топтать ее. — Он хлопнул затянутыми в перчатки руками по столу, где лежал изувеченный человек, теряющий последние жизненные силы. — Этот нам больше ничего не скажет.