Огненная дорога - Бенсон Энн. Страница 17

Наварра принялся вышагивать туда и обратно, в страшном возбуждении. Рыцарь, явно нервничая, напряженно провожал его взглядом и вздохнул с облегчением, когда Карл наконец остановился.

Его взгляд был прикован к предмету, неуместному в этой обстановке, — массивной, окантованной медью книге, лежащей у камина. Он опустился рядом с ней на колени, открыл и сделал рыцарю знак подойти.

— Что ты думаешь об этом?

— Сир, что я могу о ней думать? Это какой-то варварский язык. Я таким вещам не обучен.

Карл Наваррский перевернул страницу.

— Мне уже приходилось видеть такие записи. Это рука еврея.

— Разве они тут остались? — недоуменно спросил рыцарь.

— Я не знаю ни одного, — ответил Наварра. — А вот Каль, похоже, сумел найти какого-то и пришел к нему за поддержкой. Очень подходит тому человеку, в которого Каль превратился, — друг пахарей, нищих и поденщиц уж конечно должен был стать и другом евреев.

Однако книга не могла сообщить, где находится его враг, и Карл Наваррский оставил ее лежать, где лежит. В конце концов, пнув несколько раз ногой отрезанную руку и плюнув на умирающего солдата, он покинул дом, одним грациозным движением вскочил в седло, натянул поводья и пустил коня в галоп.

Молодой рыцарь со страхом наблюдал за ним. Он знал, что допустил ошибку, и не одну, за что будет наказан и очернен: позволил Карлу отправиться на поиски Гильома Каля, не поставив об этом в известность военных советников короля; более того, допустил, чтобы тот подвергал себя риску, обыскивая дом, где, возможно, укрылся бунтарь. Торопливо, даже не закрыв дверь, рыцарь выбежал из дома, сел на коня и поскакал следом за Наваррой, держась на расстоянии от вздымаемого им облака пыли. Что же делать, пусть бранят его — он не тот человек, чтобы удержать подверженного порывам Карла от совершенно безумных действий, на которые его толкало негодование. Даже передвигаясь со скоростью улитки, они добрались бы до крепости гораздо быстрее, чем хотелось рыцарю.

Алехандро осмелился поднять деревянную крышку своего подземного убежища лишь после того, как все смолкло и долгое время стояла тишина. Выбравшись на свет, он тут же удостоверился, что бедняге на столе ничем не поможешь. Несчастный теперь скорее походил на ствол дерева, чем на человека. Рука, которую Карл Наваррский так умело отсек, валялась в пыли под столом и уже начала привлекать к себе мух. Лишенный обеих рук воин побледнел и лежал почти без движения, но удивительным образом все еще дышал.

«Даже когда всякая надежда потеряна, мы продолжаем цепляться за ее иллюзию, — с грустью подумал Алехандро. — Какой ужас сейчас владеет им?»

Он стоял над изувеченным солдатом, который, возможно, проявил выдающуюся доблесть, раз сумел пережить то, что, по словам Гильома, было жесточайшим сражением.

«Бог даст, мне не придется испытать подобное».

Он — в который раз — отложил в сторону клятву Гиппократа и вытащил из сапога нож, давным-давно в Испании подаренный отцом.

— Я замолвлю за тебя словечко перед твоим богом, — прошептал он и нанес быстрый удар в сердце несчастного.

Жизнь покинула тело еще до того, как Алехандро вытер нож и сунул его за голенище сапога.

— А теперь в Париж, — громко произнес он, и звук собственного голоса удивил его.

Если Бог будет милостив и Гильом Каль окажется человеком слова, Алехандро найдет Кэт в Париже, в городе, где они часто бывали в пору ее детства. Он достал из подвала сумку и положил ее на пол. В ней находилось его богатство: золото семьи, золото, полученное от Папы, и золото, которым наградил его король Эдуард; за десять лет, пока они с Кэт находились в бегах, он практически к нему не прикасался. Этого золота хватило бы, чтобы покрыть все улицы Парижа изящными, прекрасно сотканными женскими сорочками — если только их наберется в достаточном количестве. Он положил в сумку немного еды, в последний раз оглянулся вокруг и увидел, что тяжелая рукописная книга все еще лежит около камина.

Не стоит оставлять ее здесь, как он поступил с другой книгой, убегая из Англии. Нельзя, чтобы описанные тут секреты попали не в те руки.

Когда Кэт сообщила, что местом встречи будет Париж, Гильом удивился, но не огорчился.

— Почему именно там? — спросил он. — Насколько я понял, вы и ваш отец в бегах, как и я. Мне Париж представляется опасным местом.

— Так оно и есть. Однако в наши времена нельзя быть уверенным, что любое другое место встречи вообще уцелеет. Сколько сожженных деревень и разрушенных замков разбросано по всей стране? Множество. Может то же самое случиться с Парижем? Никогда. Он всегда будет стоять. И я всегда смогу найти дорогу туда. Все дороги ведут в Париж, говорит pere.

— Все дороги ведут в Рим, так говорит легенда.

— Ну, это же было сказано много веков назад, в пору расцвета Рима. В наше время Париж центр мира. И некоторые кварталы этого города я знаю очень хорошо.

— Откуда же, интересно?

— Мы подолгу жили там, когда я была девочкой.

— А мне показалось, что вы и сейчас еще девочка, — заявил Каль. — Боюсь, Париж сильно изменился с тех пор, как вы были там в последний раз.

— Мне семнадцать, — она вздернула подбородок, — и я веду хозяйство pere.

— Хм-м… Какое там хозяйство!

Она погрозила ему пальцем.

— Какое-никакое, а мы сумели помочь вам и вашим людям. И теперь, из-за того, что вы тут появились, нам с pere придется искать новый дом.

Каль счел упрек уместным и промолчал. Они отдыхали на берегу ручья, из которого сейчас пили кони — те, которые были им похищены из конюшни местного помещика. Кэт не хотела участвовать в таком деле, как воровство, но совсем устраниться не могла и стояла на страже снаружи. Пока все это происходило, Гильом сильно нервничал, не зная, как девушка поведет себя, если их схватят. Задушит ли разъяренного конюха белыми, длинными, красивыми пальцами? Или врежет ему в пах изящной ногой?

«Вряд ли, — думал он. — В лучшем случае предостережет меня криком».

Все, однако, прошло гладко, и сейчас Каль не спускал глаз с украденных коней, поскольку они не знали их с Кэт и потому были непредсказуемы. Дождавшись, пока кони хорошенько напились, он привязал их к дереву и решил сам освежиться.

Он набрал в пригоршню чистой, быстро бегущей воды, но не успел поднести ее ко рту, как Кэт остановила его, взяв за руку.

— Только умойтесь. Прежде чем пить, воду надо процедить сквозь ткань.

Он разжал пальцы, и вода пролилась на землю.

— Чушь какая-то.

— Вовсе не чушь. Напротив, очень мудро.

— Любопытная мудрость, — заметил он. — И явно нездешняя.

— В воде живут крошечные животные. Так pere говорит. И еще он говорит, что люди часто страдают животом из-за того, что неосторожны с водой, которую пьют.

Гильом вперил в нее недоверчивый взгляд.

— Он что, видит этих животных или только воображает их?

— Он знает, что они там есть.

— Как он может это знать?

— Pere изучает все, что видит. И не только то, что видит, но и то, что может вообразить, глубоко размышляя над увиденным. Он очень ученый человек, как он сам вам сказал. Он служил Папе, учился у лучших профессоров и заботился о здоровье… ну, многих важных особ.

Едва не проговорившись, она отвернулась, чтобы скрыть свое замешательство. Ее слова разожгли любопытство Гильома, но он постарался скрыть это. Снова повернувшись к нему, Кэт показала ему квадрат искусно вытканного шелка.

— Каждый из нас носит с собой такой платок, чтобы очищать воду, которую пьем. Если удается, мы даже кипятим воду.

— Господи, с какой стати? От этого вся жизненная сила из нее уходит.

— Как, по-вашему, есть на свете животное, все равно, большое или маленькое, способное пережить кипячение? — с улыбкой спросила она.

— Хм… Нет.

Теперь его одолевали вопросы. Это были очень смелые утверждения — что в воде живут какие-то маленькие животные, что ее отец служил Папе. Похоже, он человек очень необычный. Однако Гильом решил отложить свои расспросы до того времени, когда девушка проникнется к нему большим доверием. Он задумался над тем, как ускорить этот процесс.