Гарри Поттер и Обитель Бессмертия - akchiskosan. Страница 122

Глава 22. Свидание в Запретном лесу

Позднее, вспоминая встречу у Фаджа, Гарри пришел к выводу, что не сцепиться с Малфоем и Ноттом в коридоре было не так уж плохо. Касательно последнего гриффиндорец вообще не был уверен, что с ним стоило заговаривать; до сих пор он казался лицом слишком незначительным, невзирая на родословную, богатую Упивающимися смертью. Нет, Гарри не испытывал желания поближе познакомиться с Теодором Ноттом. Что касается Малфоя, теперь он сомневался, что лучше — вывести его все-таки на чистую воду или никогда больше не видеть. Тем более что теперь жгучая неприязнь усилилась, распространившись на незримо присутствующих, как бы прилагающихся к образу слизеринца, родителей Драко.

Некоторое время Гарри угрюмо развлекал себя различными версиями, почему он все-таки не желает с ними встречаться, но правда была слишком очевидной. Малфой с присущей ему наглостью мог бы заговорить с ним сам, а для самолюбия гриффиндорца вряд ли публичные упреки в неблагодарности прошли бы безболезненно. И если то, что он обязан спасением Нотту, Гарри, приложив должные усилия, сумел бы забыть, то в отношении Малфоя и его семьи собственный долг казался гриффиндорцу просто отвратительным. Он соглашался с Роном, что Драко не знает подробностей; и от этого в нем просыпался противный страх, что может и узнать.

При всем этом в его сознании начал смутно вырисовываться ночной кошмар, о котором он вспомнил ближе к обеду, придя на урок к профессору МакГонагол. Во сне он видел Хвоста; произошедшее в доме Блэков, временно отступив под наплывом других проблем, вновь напомнило о себе. Гарри знал, что в смерти Петтигрю не было его вины; Малфои и вовсе не имели к ней никакого отношения. Однако знал он и Министерство, и понимал, что никакая слава не защитит Гарри Поттера от необходимости давать объяснения. Можно было не сомневаться, что то же самое придется делать всем, кто сам признался, что находился в то время в доме.

Пересилив себя, Гарри покосился в сторону слизеринцев. Они ничего не обсуждали и казались странно притихшими. И, если раньше внимание их чаще всего сосредотачивалось на Малфое, то теперь бросалось в глаза, что они как будто бы сгруппировались вокруг Нотта, окружая и поддерживая его. У Гарри было время понаблюдать за ним, и теперь он определенно был уверен, что ему не кажется: Нотт действительно выглядел так, словно его гнетет сильный страх. Остальные слизеринцы, впрочем, выглядели немногим лучше. Гарри так и не научился читать мысли, и все же интуитивно почувствовал, что среди них нет никого, кто был бы озабочен смертью Хвоста.

О Питере Петтигрю в «Пророке» ничего не писали, Фадж о нем даже не упоминал, так что Гарри не знал, что и думать. Поэтому он воспользовался тем, что профессор МакГонагол оставила его после урока для беседы.

Гарри имел все основания этого ожидать. Когда класс опустел, и Гермиона, выходя последней, ободряюще кивнула ему, Гарри прошел вперед и сел за первую парту, напротив учительского стола. Профессор заговорила первой.

— Поттер, должна сказать, что благодаря Вам снова удалось обнаружить местонахождение Темного лорда. Министр намерен лично выразить вам благодарность при случае. Обидно то, что это почти ни к чему не привело; только шестеро преступников были задержаны, — она покачала головой. — Я даже не знаю, станут ли об этом писать в «Пророке», слишком уж незначителен результат.

— Но теперь они должны сесть Лорду на хвост, я хочу сказать… — Гарри осекся.

Он отдавал себе отчет, что это не посиделки, и цель происходящего — не похвалить его. Завуч «Гриффиндора» сурово взирала на него, и внутренне он приготовился к взбучке.

— Я пригласила тебя не затем, чтобы обсуждать успехи Министерства. При других обстоятельствах ты получил бы взыскание. Но, учитывая близость экзаменов… И потом, профессор Слагхорн, мой уважаемый коллега, проявил снисхождение к своим подопечным. Я не хочу, чтоб твои шансы были хуже, чем у этих двоих. Но, Поттер, — она встала и подошла вплотную, заставляя смотреть прямо в глаза. — Я — тот человек, который отвечает за тебя, пока ты в школе. Я рассчитывала, что ты будешь ставить меня в известность.

— Понимаю. Но только Вы не позволили бы мне выполнить все самому, — сказал Гарри.

— Конечно, не позволила бы! — воскликнула, легонько хлопнув ладонью по столу, завуч «Гриффиндора». — Ты, возможно, уже не ребенок, но маги специально обученные…

— А Вы не думали, — перебил ее Гарри, — что никто не сумеет сделать это так, как я? Ведь именно меня терзает связь с сознанием Темного лорда! И потом, Вы знаете, у меня есть своя война, профессор, — жестко произнес он.

Глаза МакГонагол болезненно расширились. Она медленно вздохнула, так, словно без слез оплакивала потерю. И он понял, что все это время она старалась его оберегать, насколько это было возможно для нее.

— Это твое право, Поттер, — сказала она и чуть заметно махнула рукой.

Гарри отвел взгляд. Против воли, ему становилось стыдно.

— А что будет с… делом Петтигрю? — спросил он поспешно. — Ведь о нем — ничего! Ни в газетах, нигде.

И он заставил себя вновь поглядеть на нее. МакГонагол снисходительно улыбнулась, в ее глазах все еще светилась горечь.

— Как мало ты понимаешь, Поттер! Этого скорее следовало ожидать. Я и не думаю, что его станут громогласно разоблачать, во всяком случае, не сейчас. Ведь Питер Петтигрю, не надо забывать, получил орден Мерлина первой степени.

Гарри не мог не усмехнуться, ведь в этом ирония судьбы проявилась в превосходной степени. В свое время Северус Снейп мечтал об этом ордене, но так и не добился. А у Сириуса орден имелся, но он его просто выкинул.

— Можете идти, Поттер.

Гарри помедлил; он думал о том, что сказал ему Рон. Он вполне отдавал себе отчет, что боится услышать правду, если она неприятна. Но он не собирался жить с этой трусостью.

— Профессор, у меня есть к Вам вопрос, — твердо произнес он.

МакГонагол показала, что внимательно слушает.

— Почему Дамблдор отправил меня к Дарсли? — спросил Гарри.

Профессор МакГонагол раздраженно дернула плечом, и одно это достаточно красноречиво сказало Гарри, что вопрос ей, как минимум, неприятен.

— Я была против, — сказала она после непродолжительной внутренней борьбы. — Но, учти, они все-таки твои единственные родственники, и никто не ожидал, что там станут дурно с тобой обращаться.

Гарри нахмурился. Не для того он затеял эту беседу, чтобы профессор МакГонагол вздумала его жалеть.

— А что, у моего отца не было семьи? — спросил он.

Профессор МакГонагол отложила перо и очень тщательно закрыла чернильницу. Это позволило ей ответить не сразу.

— Разве тебе не известно, — спросила она, — что к тому моменту, как ты осиротел, из Поттеров никого не осталось в живых?

— А до того? — с нажимом произнес Гарри. — Они что, не одобряли мою мать?

— Кто тебе этим голову морочит? — потребовала МакГонагол.

Гарри пожал плечами.

— Тетя Петуния рассказала, что мамины родители не желали знать моего отца, — ответил он, — вот я и подумал, что возможен и вариант наоборот.

— Вот как, — кивнула сама себе профессор МакГонагол. — Даже не знаю, я ведь никогда не была членом семьи Поттеров. Но вот что я тебе скажу: они были хорошими людьми, но больше, увы, ничем не примечательны, — внезапно отрезала она. — И на твоем месте, Поттер, я сосредоточилась бы не на прошлом, а на настоящем. Не хочу быть банальной, но Вы должны закончить школу и достойно сдать экзамены!

И Гарри покинул ее кабинет, изнемогая от стремления подлить признавалиум и ей тоже.

— Ты слишком много себе позволяешь! — возмутилась, услышав об этом, Гермиона. — В этом году в тебе проявляется прямо-таки слизеринская вседозволенность! И это тебя не украшает.

— По-твоему, признавалиум в кармане меня портит? — усмехнулся Гарри. Он очень хорошо понимал, что она имеет в виду. Однако ему уже не раз приходилось проникать, в том числе и помимо воли, в мир чужих переживаний, и, увы, он не представлял, как без этого обойтись. Учитывая, что он все же намеревался победить Волдеморта.