Невольники чести - Кердан Александр Борисович. Страница 51

Бывает, и сокол в силок влетает. А уж ласточка и подавно… Долетался соколик ясноглазый Серафим Ласточкин – грозный лесной атаман Крест – до недоброго часа, когда, уготовляя ловушку для других, сам угодил в западню. Видать, и впрямь есть предел Божьему терпению и человеческим слезам.

Седьмицу спустя после той ночи, когда супруга камчатского губернатора встретилась в саду комендантского дома с графом Толстым, деташемент – сводный отряд из гренадер, полусотни казаков и моряков-добровольцев «Надежды», – ведомый неугомонным капитаном Федотовым, вышел на поляну у подножия Черных скал, укрывающих логово атамана Креста.

Перед рассветом опытные казаки-пластуны без шума сняли у скального прохода дозорных ватажников. Служивший проводником петропавловский кабатчик, за посулы оставить его в живых приведший сюда врагов своего атамана, указал скрытую кустами щель в скалах – единственный путь к лагерю разбойников.

Опасливо протиснулись в нее служивые люди – не окажется ли каменный мешок гробом для них, нет ли тут засады? И, подбадриваемые командиром, осторожно двинулись вперед.

К небольшой долине, словно частоколом, окруженной лесистыми горами, отряд вышел, когда уже рассвело. В лагере посреди долины шла обычная утренняя жизнь. Кто-то пытался раздуть костер. Кто-то умывался, обливаясь водой из ковшей… По неторопкому ладу лагерного быта, по спокойному виду лесных обитателей, по отсутствию часовых чувствовалось: никто не ждет нападения.

Как гром среди ясного неба раздался залп гренадеров. Свинец смел почти всех ватажников, кто был вне землянок и шалашей. А взорам тех из них, кто оказался ранен или уцелел, предстало смертное видение: на лагерь четким шагом, ощетинясь штыками, под грохот армейского барабана двигалось солдатское каре, по обе стороны которого россыпью бежали казаки с саблями и шли люди с тесаками в руках, в незнакомых ватажникам мундирах.

Разбойники, которым чаще приходилось нападать из укрытия и, как правило, на необученных ратному делу людей, побежали. Нападавшие дали им вослед еще один залп и вступили в лагерь, добивая замешкавшихся и раненых штыками и тесаками. Уцелевшие умоляли о пощаде или кидались куда глаза глядят.

Единственным в стане, кто не потерял голову, оказался атаман Крест. Он забаррикадировался в своем жиле вместе с Хакимом и пятью преданными ватажниками, и теперь они из окон барака прицельно палили по нападавшим.

Выстрелы были столь метки, что гренадеры, казаки и матросы залегли.

Однако атаман, озирая поле битвы, понимал, что долго продержаться не удастся. Атакующие возьмут барак штурмом или просто сожгут вместе с защитниками. Очутиться же раньше времени в аду на сковородке Кресту не хотелось…

Надо уходить… Но куда? Бежать в сторону гор по открытому месту под градом пуль – дело почти столь же бессмысленное, как ожидание кончины в этом убежище. Долину окружают такие кручи, что, прежде чем вскарабкаешься, получишь в спину не один заряд свинца. А если и удастся залезть на скалы, то спасение все равно судьбой не обещано, ибо спуститься на другую сторону хребта еще труднее, чем взобраться наверх. К тому же загнанных в горы ватажников преследователям легче обложить со всех сторон и уморить голодом, как волка, попавшего в яму.

Нет, спастись можно, только пробившись сквозь строй нападавших к единственной дороге из долины – проходу в скалах, по которому пришли враги. Это кажется невозможным, но… Тут атаману пришла спасительная мысль – одно из тех внезапных озарений, которые не единожды выручали его из безвыходных положений.

– Станишники, братцы! Обложили нас! Нам теперича терять неча! Будем биться не на живот, а на смерть! Потому – целься лучше, штоб ни одной пули даром! А ты, Хакимка, валяй за мной! Мы щас энтим сукам феерверку устроим…

Атаман сдвинул тяжелый топчан и, поддев за металлическую скобу деревянную крышку, распахнул вход в подземелье. Стал спускаться по шаткой лестнице. Хаким последовал за бачкой Крестом.

Добравшись до пещеры, служившей сокровищницей и пороховым складом, татарин не сдержал возгласа восхищения, точно никогда впредь здесь не бывал. Коптилка с тюленьим жиром, зажженная атаманом, слабо освещала подземелье. Но даже этот неровный свет позволял разглядеть богатства, которые были собраны здесь за годы разбойничьей жизни. Большую часть пещеры занимали тюки с пушниной, связки ковров и дорогих тканей. Они лежали в пещере годами, как будто хозяина сокровищ вовсе не волновало, что подземная сырость может оказаться губительной для добычи. Сундуки, окованные медью, корзины, в которых насыпаны монеты разной чеканки…

Сколько бы раз ни видел это Хаким, у него всегда дух захватывало! Но что же хочет сделать бачка со всем этим добром?

Однако атаман направился не к сокровищам, а в дальний угол, где, накрытые просмоленной парусиной, теснились бочонки с порохом.

– Открывай, живо! – приказал он Хакиму, кивнув на один из бочонков.

Пока татарин возился с крышкой, Крест протиснулся к стене пещеры, завешенной циновкой, и сорвал эту занавеску. Открылась черная дыра высотой в человеческий рост.

«Потайной ход… – догадался Хаким. Он, несмотря на близость к атаману, ничего об этом лазе не знал. – Ай, хитрый бачка Крест! Все предусмотрел, слава Аллаху!»

Между тем атаман вернулся к помощнику, снял у того с головы малахай и наполнил его порохом. Потом взял в свободную руку коптилку и стал продвигаться к лазу, высыпая порох из шапки непрерывной полосой.

Только теперь до Хакима дошло: «Бачка хочет взорвать жило! А как же меха, золото, ковры, мечты о богатой жизни?» Ему захотелось броситься к сундукам, набить карманы монетами…

– Хакимка! – донесся из подземной галереи сердитый голос. – Ты че застрял, чертова кукла! Порох неси, живее! – И, догадавшись о мыслях помощника, атаман добавил: – Шут с ним, с добром, не до того щас! Чай не о двух головах на свет родимся – свою поберечь надо!

– У, шайтан! – сплюнул в сторону сокровищ татарин. Не раздумывая больше ни о брошенном богатстве, ни об оставленных наверху сотоварищах, схватил бочонок и полез за своим повелителем.

Когда атаман и Хаким, передвигаясь по проходу – где в полный рост, где на карачках, – выбрались на белый свет саженях в шестидесяти от атаманова жила, барак уже был окружен нападавшими. Из него еще раздавались редкие выстрелы, но было ясно, что скоро конец.

– Прости меня, Господи, грешника! – широко перекрестился атаман и поднес пламя коптилки к пороховой ленте, убегающей в подземелье. – Слушай, Хаким, татарская твоя башка! Как только рванет, беги за мной со всей мочи к скальному проходу… Там, у океана, – брат Иннокентий и шхуна Барбера! В них наша надежа, понял?

Хаким преданно кивнул, растянув в улыбке гнилозубый рот и раздувая рваные ноздри.

«Этот точно не предаст», – что-то похожее на признательность промелькнуло в душе атамана.

Взрыв потряс долину. Земля под Крестом и его помощником заходила ходуном, как это бывает при землетрясении. Взлетели в воздух остатки жила и всех, кто находился в нем и поблизости.

Крест и Хаким кинулись напрямик, в гущу ошарашенных взрывом врагов, – атаман с саблей и пистолетом, татарин – с подхваченным на бегу чьим-то пехотным ружьем.

Бросок разбойников был столь неожиданным и стремительным, что им удалось прорваться, не столкнувшись напрямую ни с одним из нападавших.

Когда же дым и пыль развеялись, беглецы были далеко. Их заметили у скального прохода, открыли пальбу, но расстояние было слишком большим.

– Ну-ка, глянь-ка, кто убег? – протянул зрительную трубу петропавловскому кабатчику капитан Федотов.

Бывший крестовский соглядатай приложил волшебное стекло к глазу и злорадно заметил:

– Никак сам атаман в бега подался, вашбродь!

– Чего лыбишься, гад! – Федотов сунул кулаком кабатчику в губы и, стряхивая капли крови с перчатки, бросил казачьему старшине: – Твои упустили! Раззявы… Чего стоишь? Догнать и доставить мне живым или мертвым!