Наместница Ра - Ванденберг Филипп. Страница 11

В торце палаты поднялся тяжелый занавес, и оттуда вышла вдова царя Яхмос в сопровождении Тутмоса, нового фараона, и Хатшепсут, его супруги. Остановившись перед мумией, они склонили головы, а жрецы положили забальзамированного фараона в саркофаг. Тхути собственноручно забил его золотыми гвоздями.

Глухие удары литавр и звонкие цимбал с зубцов храма возвестили о погребальном шествии. Подданные из всех земель царства собрались, чтобы от большого храма в Карнаке до восточного берега Нила проводить в загробный мир своего царя. Здесь толпились крестьяне из дельты на севере, кочевники с верхних порогов на юге; ученые из древнего Мемфиса и жрецы из величайших храмов страны: из Саиса и Буто, из Гелиополя и Бубастиса, из Тиниса и Коптоса, Абидоса и Гермонтиса.

— Он был хорошим богом! — восклицали все, обращаясь друг к другу, и добавляли: — Ра нисходит к западному небосклону!

Множество плакальщиц, юные и старые, простоволосые, с обнаженными грудями, шли впереди процессии. Илом обмазывали они себе головы, дикими воплями оглашали окрестности. Лепестками лотоса, синего и белого, был усыпан последний путь фараона. Жрецы, курившие благовония, пели: «О, Осирис, прими фимиам, оживляющий части твоего тела!..» А между молитвенными песнопениями снова и снова вступали певцы и музыканты, танцовщики и танцовщицы.

Яхмос, Хатшепсут и Мутнофрет, укутанные в покрывала, шли перед гробом. Один лишь Тутмос был в торжественном одеянии: в схенти с искусной плиссировкой и в золотых браслетах. В скрещенных на груди руках он держал плеть и царский скипетр — посох, крюком изогнутый сверху.

Саркофаг с мумией усопшего фараона покоился на четырех шестах, которые несли на вытянутых руках по четыре жреца на каждый. Позади дворцовые слуги и рабы тащили столы, стулья, ложа, дорогую посуду, ценное оружие, украшения, золото и драгоценные камни. Еще никогда египтяне, сопровождавшие царя в последний путь, не видели подобной роскоши.

У мраморных ступеней, ведущих к Нилу, поджидали две сверкающие золотом барки по восемьдесят локтей в длину. Их высоко поднятые носы отражались в бирюзовых водах Великой реки, как пылающие факелы. Саркофаг фараона подняли на возвышение посередине первой барки, позади него заняли место члены царской семьи. Жрецы и вельможи расположились на втором судне.

— На ту сторону, к западу! — провозгласил жрец Ур. — К западу — на барке отца богов Амона, на ту сторону — на барке Нехбет! [25]

Народ пал ниц, касаясь головой земли. Гребцы разом опустили весла в бурные воды Нила, и над его просторами полетел многоголосый плач.

Никто не знал, где погребут фараона Тутмоса. Но поговаривали, что гробницу ему выбили в скале, в тайном месте.

В каменоломнях Асуана стояла звенящая жара, обычная для первого месяца времени Засухи пахон. Длинные цепочки нагих рабов тянули по каменистой земле установленные на полозья глыбы розового гранита. Канаты толщиной в руку трещали и скрипели; из-под волокуш вылетали осколки камней с острыми краями и подобно стрелам впивались в потные тела; рабы то и дело со стоном падали наземь. Каждый тесаный камень оставлял после себя кровавый след до того, как был поднят с помощью специального устройства на борт ожидающей барки.

Повыше котловины с ее немилосердной жарой, там, где гулял легкий ветерок, уже не первый день зодчий Инени и его смышленый ученик Сененмут состязались, кто из них выдолбит более тонкий блок из скальной породы розового гранита.

— Ах ты, дерзкий мальчишка! — посмеивался Инени. — Я двум фараонам служил архитектором, я построил святилище для барки Амона в Карнаке. Я возвел пилон перед Большим храмом и обелиски. Отец Хатшепсут пожаловал мне за это титулы начальника житниц Амона и начальника работ. Я тесал камень, когда тебя еще не было на свете. А теперь вдруг являешься ты и начинаешь поучать меня, как ломать гранит!

— О нет, — смутился Сененмут. — Твои искусные постройки знамениты не меньше ступенчатой пирамиды Имхотепа. Торговцы на рынках Фив режут масло не легче, чем ты камень. Но знаешь ли, учитель, я заметил, что твои квадры всегда различны по сечению.

— Конечно! Ведь каждый добытый камень отличен по величине!

— Так-то оно так, учитель. Только вот почему?

— Что значит почему?

— Помнишь, как в Фивах, посвящая меня в тайны нашего дела, ты говорил, что и камни произрастают по воле богов подобно плодам на полях?

— Говорил, ну и что?

— Так разве рост плодов земных не зависит от того, возделано ли поле на южных косогорах и на плодородных почвах Нила или на скалистых откосах пустыни?

Инени призадумался, стараясь понять, к чему клонит ученик.

— Это, без сомнения, так. И посему ты полагаешь, что существуют не только различные виды горных пород вроде гранита, известняка и песчаника, но и разные сорта гранита, например?

Сененмут кивнул.

— Возможно, — без особой охоты согласился Инени, хотя так и не понял, что из этого следует.

А Сененмут схватил учителя за рукав и потащил его через всю каменоломню к высокой скале, в гранитную стену которой он вбил множество деревянных клиньев.

— И что особенного в твоей технике? — удивился Инени. — Тысячу лет египтяне добывали горные породы, забивая в расщелины клинья, которые затем обильно поливали водой, чтобы набухшее дерево раскалывало камень.

— Дело не в технике, господин, — взволнованно возразил Сененмут. — Главное — направление, в котором я ломаю породу. Твоя выработка идет с востока на запад, а моя — с юга на север, ибо, как я определил, именно так выросла эта скала. Возьми эбеновое дерево. Если будешь нарезать его поперек на слишком тонкие плашки, то оно попросту разлетится на мелкие кусочки, а станешь продольно снимать щепу, сможешь ее даже гнуть, и она не сломается.

Инени выглядел озадаченным.

— О Великая Эннеада! — наконец воскликнул он. — Твои наблюдения не лишены смысла. Но пока что, сынок, это не более чем голый вымысел. Подкрепи свою теорию практикой, и я вознагражу тебя не хуже, чем царь награждает своих храбрейших воинов.

Он покачал головой и ушел, не слишком веря в успех начинаний юного подопечного.

К вечеру, когда пришла долгожданная прохлада, Инени снова появился в каменоломне. Сененмут в молчании сидел у расселины, подперев голову руками. Окинув критическим взглядом стену, учитель изрек:

— Тутмос, дабы жил он вечно, и отец его Аменхотеп, да будет он благословен, были моей службой довольны. Я возводил колонны высотой до неба, я вырубил в скале гробницу на глубину вод морских, и никогда не требовалось мне гранитных плит тоньше, чем в ладонь!

— Расскажи, расскажи о гробнице Тутмоса! — пристал Сененмут.

Инени воздел руки.

— Я — хранитель царских тайн. Я ел за его столом и пил с ним вино со склонов плодородных земель. Я любил его, и он отвечал мне любовью. И никогда уста мои не выдадут последнюю тайну фараона.

— Чудные вещи рассказывают люди, — не унимался Сененмут. — Будто бы маги там плавили камень небесным огнем. Во всяком случае ни один раб со всего Верхнего Египта не участвовал в строительных работах.

Инени молчал. Но, поняв, что ученик не успокоится, пока не дождется ответа, назидательно промолвил:

— Не дело смертных совать нос в свершения богов.

— Тихо! — Сененмут вдруг прижал палец к губам. Учитель вопросительно посмотрел на него. — Инени, слышишь? Неужели нет? Послушай же!

Сквозь скалу пробивались натужные стоны вперемежку со звучной дробью, будто в серебряную чашу сыпали гальку. Сененмут отвел Инени в сторону. Звук, превращаясь в треск, стал громче, и внезапно от стены отделился ровный тонкий блок розового гранита высотой с быка.

— О Амон, Мут и Хонсу! — воскликнул Инени и хлопнул себя по ляжкам. — Кто тебя научил этому?!

— Ты, учитель, и никто иной.

— Я?

— Ну конечно! Ты сказал, что камень растет, как стволы наших деревьев. А я только сделал выводы.