Батарея держит редут - Лощилов Игорь. Страница 39

– Что тут происходит?

– Сам не пойму, ваше превосходительство. Толчем воду до мелкой пыли...

Видя, что Паскевич начинает закипать гневом, пояснил, что по приказу господина Трузсона здесь возводится редут для артиллерийской батареи, и добавил:

– Впрочем, совершенно, на мой взгляд, бесполезный.

Когда Паскевич потребовал объяснений, Пущин повторил все то, что говорил накануне Красовскому.

– В таком случае соблаговолите показать на местности все ваши предположения, – объявил Паскевич.

Главнокомандующий со своей свитой продолжил объезд позиций, и странно было видеть, что блестящую кавалькаду ведет за собой неприметный всадник в грязной солдатской рубахе. А Пущин, достигнув выжженного плато на юго-востоке от крепости, исползанного и исхоженного им во время многочисленных вылазок, с большим воодушевлением показывал места, наиболее целесообразные для расположения батарей.

– Позвольте, – подал голос кто-то из свиты, – но ведь здесь крепость имеет, кажется, наиболее толстые стены, которые нельзя разрушить нашими полевыми пушками.

– Точно так-с! – отозвался Пущин. – Для сего дела надобна осадная артиллерия...

Это означало, что нужно ждать по крайней мере месяц, чтобы ее доставили из Тифлиса, и свита Паскевича, зная о намерениях своего начальника о быстрейшем покорении крепости, стала выражать несогласие. Правда, делала она это довольно вяло, чему способствовала, видимо, удушающая жара.

– Так что вы предлагаете, уйти? – вскинулся Паскевич.

– Отойти, но только временно. Сейчас, когда половина солдат после ночи, проведенной на работах, отправляется в госпиталь, осада нам станет дорого. Зато через пару месяцев жары спадут, а с ними, дай бог, падет и крепость, без особенных наших усилий и жертв. Пока же следует отойти в горы, в места с более прохладным климатом, где войска смогут отдохнуть...

– Может быть, их еще на воды послать? – раздраженно проговорил Паскевич.

Пущин промолчал. Он уже знал, что в минуты, когда принимаются решения, генерал бывает очень раздражителен и от него лучше всего держаться подальше. Впрочем, так или иначе, никакого спора на этот раз не вышло, потому что Паскевич почувствовал себя плохо – начала сказываться удушающая жара. Возле него засуетились, и волей-неволей обсуждение проблем дальнейшего продолжения кампании пришлось приостановить. Происшедшее поколебало намерение Паскевича. На военном совете, происходившем на следующий день, большинство высказалось за то, чтобы отложить штурм крепости до подхода осадной артиллерии, и это мнение уже не считалось вздорным. Но раз так, не было никакого смысла морить людей на солнцепеке.

После недолгих раздумий Паскевич решил временно снять блокаду и отвести часть войск под командованием генерала Красовского в горы, где достаточно воды и подножного корма. Оттуда продолжать блокаду Эривани и соседнего Сардарабада, оказывая при необходимости помощь Эчмиадзину. Сам же Паскевич с главными силами двинулся в юго-восточном направлении, чтобы преградить путь полчищам Аббас-Мирзы, если тот вздумает прийти на выручку Эриванской крепости. Его ближайшей задачей явился захват Нахичевани – крепости на берегу Аракса.

Быстрый марш русских войск, совершенный при сорокаградусной жаре, оказался совершенно неожиданным для неприятеля. 26 июня Паскевич без боя занял Нахичевань – город, разрушенный персами в ходе недавней войны с турками, и остановился у крепости Аббасабад. Крепость эта, построенная с помощью европейских инженеров на левом берегу Аракса, считалась оплотом персидского владычества на юге Эриванской области. Защищал ее гарнизон в четыре тысячи человек под началом Махмет-Эмин-хана, зятя персидского шаха.

Готовясь к штурму Аббасабада, Паскевич приказал построить редуты для двух сильных артиллерийских батарей. Строительство должно было происходить под руководством полковника Литова и рядового Пущина. Между ними сразу же возникли разногласия, поскольку разница в звании и положении никак не настраивала на дружную работу. Пущин взял на себя руководство строительством артиллерийского редута на правом фланге для батареи 12-орудийного состава и для ускорения дела разделил обязанности по подготовке позиций с поручиком Климовым. Чтобы скрыть ведущиеся работы, батарею решено было расположить на обратном склоне холма и вести обстрел крепости с так называемых закрытых позиций. Для Пущина, имевшего немалый опыт подготовки таких позиций, это не составляло трудностей. Сделав необходимые измерения и выставив маячки, он произвел разметку, пообещал, как водится, дать рабочим на водку и с легкой душой отправился к соседу, вполне уверенный в своевременном завершении работ.

То, что он там увидел, озадачило. Туры, то есть набитые землей плетеные короба, были поставлены вверх ногами и не допускали установку на них фашин, как предусматривалось правилами фортификации. Но самое главное, амбразуры для пушек были направлены в неверную сторону, так что пушечные ядра вряд ли бы достигли стен неприятельской крепости. Климов оправдывался, что такое направление, несмотря на его возражения, определил сам Литов, и ему оставалось только выполнить начальственные указания.

Пущин посоветовал переделать работу, Климов заупрямился, сам знаешь, сказал, с нашим полковником не станешь играть, как хочется. «Так ведь в войне чина нет, одна голова», – сказал ему Пущин. Но спорить им не пришлось, поскольку тут появился Литов и стал придирчиво проверять сделанную работу. Почему-то его особые нарекания вызвала позиция, подготовленная под руководством самого Пущина. Осмотрев ее, он нашел, что как раз она оборудована неверно. Начался спор. Пущин доказывал свою правоту и предлагал произвести пробные выстрелы. Но Литов не хотел устанавливать орудия на неправильно подготовленную позицию. Накал спора повышался, дошел до повышенных тонов, а Литов стал даже кричать, чем привлек внимание Паскевича, совершавшего со своим штабом обход артиллерийских позиций. Тот поинтересовался предметом спора. Литов пожаловался на то, что Пущин не хочет выполнять его приказания и переменить направления амбразур. Паскевич обратился к Пущину и, выслушав его объяснения, спросил, уверен ли он в правильности своего решения.

– Совершенно уверен, ваше превосходительство, – ответил Пущин, – и могу доказать это на практике.

– В таком случае зачем спорить? Пусть каждый установит орудия по своему разумению и завтра утром докажет свою правоту. Вспомните, что практика – ultima ratio regum. [6]

На рассвете Паскевич со всем своим штабом явился на позицию Пущина и, расположившись на вершине холма, дал команду на открытие огня. Пушки, сделав несколько пристрелочных выстрелов, начали крушить крепостные стены. В рассветной дымке были отчетливо видны вздымаемые вверх облака белесой пыли, в самой крепости сыграли тревогу. Паскевич повернулся к Литову:

– Что вы на это скажете?

Тот не нашелся что ответить.

– Мы же еще не видели стрельбу его пушек, – подсказал кто-то из свиты, и Паскевич взмахнул рукой. С позиции Климова прозвучал одинокий выстрел – пущенное оттуда ядро взорвалось в стороне от крепостных стен, ближе к расположению наших войск.

Паскевич съехидничал:

– Не послать ли к коменданту, чтобы крепость переставил? – Свита ответила услужливым смехом. – Ну-ка позовите сюда артиллерийского офицера!

Явился Климов.

– Поручик! Кто же научил вас так стрелять?

– Виноват, ваше превосходительство, – пробормотал он.

Литов решил по-своему выручить поручика и подал робкий голос: наши-де молодые офицеры пока не имеют достаточной практики. Но, кажется, только подлил масла в огонь, Паскевич побагровел, что служило признаком наступающего гнева. Если он опалит бедного Климова, всю его судьбу поломает. Пущин выступил вперед.

– Ваше превосходительство, профиль огневой позиции наметил лично полковник Литов.

– Это так? – повернулся тот к нему.

– Правила полевой фортификации требуют...