Шестая жена короля Генриха VIII - Мюльбах Ф.. Страница 60

Одна партия находила доступ к королевским ушам посредством королевы, другая – посредством его фаворита, графа Дугласа.

Никогда еще король не был милостивее и благосклоннее к королеве и никогда еще он до такой степени не нуждался в графе Дугласе, как в эти дни болезни и телесных страданий.

Но была еще и третья партия, которая занимала значительную часть королевского благоволения и обладала могуществом, внушавшим тем больше опасений, что оно использовалось совершенно независимо и вне каких?либо посторонних влияний.

Это был Джон Гейвуд, королевский шут и эпиграммист, которого боялся целый двор.

Только один человек мог иметь влияние на него: Джон Гейвуд был другом королевы. Благодаря этому казалось, что в данный момент «еретическая» партия, главой которой считали королеву, преобладала в влиянии при дворе, и совершенно понятно, что паписты питали к королеве пламенную ненависть, и вполне естественно, что они неутомимо сплетали все новые и новые сети и планы, которые должны были погубить ее и лишить короны.

Но Екатерина слишком хорошо знала об опасности, угрожавшей ей, и была настороже. Она следила за каждым своим взглядом, взвешивала каждое слово, и сам Гардинер или Дуглас не могли бы придирчивее оценивать каждый день и каждый шаг королевы, чем это делала она сама. Она видела меч, ежедневно нависавший над ее головой, но, благодаря своему уму и рассудительности, благодаря постоянной тщательной осмотрительности и хитрости ее друга Гейвуда, ей удавалось пока еще предупреждать падение этого меча.

Со времени прогулки верхом в лес Екатерина никогда более не говорила с Томасом Сеймуром, потому что отлично знала, что, куда бы ни направила она свои стопы, за ней неминуемо последует шпион, что в любом укромном уголке она могла быть подслушана любопытным ухом и что сказанные ею слова повторят там, откуда на нее низвергнется смертный приговор. Поэтому она отказалась от счастливой возможности встречаться с своим возлюбленным иначе, как в присутствии свидетелей, и разговаривала с ним только во всеуслышание пред всем двором.

Да и к чему нужны были ей тайные свидания? Ведь она могла видеть его и впивать радость и надежду при виде его гордой, прекрасной фигуры! Ведь он мог, несмотря ни на что, быть с нею рядом и она имела возможность прислушиваться к музыке его голоса!

Екатерина, двадцативосьмилетняя женщина, сохранила в себе невинность и мечтательность молодой четырнадцатилетней девушки. Томас Сеймур был ее первой любовью, и она любила его той стыдливой, полной невинности страстью, которая свойственна первой любви. Поэтому ей было совершенно достаточно видеть Сеймура, быть около него, знать, что он любит ее, что он верен ей, что ей принадлежат все его помыслы и желания, как ему – ее!

И Екатерина знала это. Ведь для нее оставалось сладкое наслаждение переписки, пламенных признаний в любви, и если она не смогла сказать Сеймуру, как страстно и пылко отвечает она на его чувства, зато могла написать ему это.

Джон Гейвуд, верный, молчаливый друг, приносил ей письма графа и передавал ее ответ, выговорив в награду за это опасное посредничество, чтобы оба они смотрели на него как на единственного поверенного их тайн и немедленно жгли полученные письма. Он не мог воспрепятствовать Екатерине сгорать этой злосчастной страстью, но хотел по крайней мере предупредить кровавые последствия ее, а так как он знал, что любовь нуждается в поверенном, то взял на себя эту роль, чтобы Екатерина в несдержанности страсти и в простоте невинного сердечка не выбрала кого?либо другого участником этой страшной тайны.

Таким образом Джон Гейвуд наблюдал за безопасностью и счастьем Екатерины, как она сама стояла настороже счастья Томаса Сеймура и его друзей. Он защищал и выгораживал ее пред королем, как она защищала Кранмера от постоянно возобновляющихся нападок его врагов.

А последние не могли простить королеве, что она вырвала из их петли благородного и свободомыслящего архиепископа кентерберийского. Неоднократно Екатерине удавалось разрушать их хитроумные планы и разрывать сети, которые с изысканной ловкостью расставляли Гардинер и граф Дуглас. Поэтому для того, чтобы погубить главных врагов, надо было первым делом погубить королеву. Но откуда взять необходимые улики?

Будь у них эти улики, короля можно было легко побудить на смертный приговор. Король крайне скучал, а кроме того в его душе таился неисчерпанный родник раздражения.

Раздражение вызывали в нем величие и могущество Говардов.

Генрих с бешеной ненавистью думал о том, что герцог Норфольк, проезжая верхом по улицам Лондона, вызывает повсеместно дружные крики восторга и приветствий народа, тогда как он, король, осужден сидеть, словно узник, в своем дворце. Это Говарды были теми, кто постоянно и везде оспаривали у него королевскую славу. Говарды вытеснили его из народного сердца, узурпировав его любовь в свою пользу. Он лежал на мучительном одре болезни, и народ наверное давно забыл бы о нем, если бы о короле ему не напоминали ежедневно воздвигаемые костры и эшафоты. Он, Генрих, лежал на мучительном одре болезни, тогда как герцог показывался в ослепительном блеске и пышности народу, снискав его восторги королевской расточительностью, с которой разбрасывал народу деньги. Да, герцог Норфольк был опасным соперником королю! Корона недостаточно прочно сидела на голове Генриха, пока Говарды были живы, и кто мог бы сказать с уверенностью, не выберет ли после его смерти восторженный народ на престол герцога Норфолька или его сына, графа Сэррея вместо законного наследника, единственного сына Генриха – Эдуарда?

Когда король думал об этом, ему казалось, словно к его мозгу приливает какой?то огненный поток, и, судорожно сжимая руки в кулаки, он кричал и ревел о мести.

– Погибель этим ненавистным Говардам, которые замышляют похитить корону!

Эдуард, маленький, несовершеннолетний мальчик, один был благословенным Богом, законным наследником престола, и его отцу стоило большой жертвы дать народу наследника. Ради этого ему пришлось пожертвовать собственной любимой женой, Иоанной Сеймур, которой он дал умереть, только чтобы сын и наследник остался в живых. А народ даже не отплатил благодарностью королю за жертву, принесенную ему супругом Джейн Сеймур. Народ криками восторга приветствовал герцога Норфолька, отца той самой клятвопреступной королевы, которую Генрих страстно любил и которая поразила его отравленным кинжалом измены.

Вот какие мысли мучили короля на его болезненном одре, и с упрямством и раздражительностью больного он всецело уходил в них.

– Нам придется пожертвовать ему этих Говардов! – сказал граф Дуглас Гардинеру, когда они как?то раз были свидетелями нового взрыва бешенства короля. – Если мы хотим когда?нибудь добраться до королевы и иметь возможность погубить ее, то сначала мы должны уничтожить Говардов.

Архиепископ удивленно и вопросительно посмотрел на графа Дугласа. Тот улыбнулся и произнес:

– Ваши мысли слишком возвышенны и благородны, ваше высокопреосвященство, чтобы иметь возможность постоянно и достаточно понимать запутанность положения земных вещей. Ваш взгляд постоянно ищет только небес и Бога, так что часто не замечает мелких и незначительных вещей на земле.

– О, помилуйте, – с жестокой улыбкой ответил Гардинер. – Я вижу все, и мой взор полон восхищения, когда я взираю на Божью месть, обрушивающуюся на земле на главы врагов церкви. Поэтому благословляю вас воздвигнуть эшафот или костер для этих Говардов, если их смерть послужит средством к тому, чтобы привести в исполнение наши благочестивые намерения. Можете всегда быть уверены в моей помощи и пастырском благословении! Но я не совсем понимаю, каким образом Говарды могут мешать нашим планам, направленным против королевы, раз они считаются тоже ее врагами и верными сынами нашей святой церкви?

– Граф Сэррей – отщепенец, который дал доступ учению Кальвина в свое сердце!

– Так пусть падет его глава, так как он – преступник против Господа, и никто не посмеет сожалеть о нем! Но что можем мы поставить в вину его отцу?