Шестая жена короля Генриха VIII - Мюльбах Ф.. Страница 61

– Герцог Норфольк еще опаснее, чем сын, так как, хотя он и остается католиком, но не имеет достаточно чистой веры и его душа полна неправедной жалости и опасного милосердия. Он сожалеет о тех, чья кровь проливается из?за преданности учению вааловых жрецов, а нас обоих он называет королевскими палачами!

– В таком случае, – воскликнул Гардинер с циничным, жестким смехом, – мы докажем ему, что он назвал нас настоящим именем, и уничтожим его!

– К тому же, как я уже сказал, Говарды стоят нам непосредственно поперек дороги в наших намерениях относительно королевы, – серьезно продолжал граф Дуглас. – Душа короля настолько переполнена одной этой ненавистью и завистью, что в ней нет больше места для других чувств, для другой ненависти. Правда, он достаточно часто подписывает смертные приговоры, которые мы подносим ему, но делает это так разъяренно и равнодушно, как лев, который раздавливает мышь, случайно забежавшую под его лапу. Если же льву надлежит разорвать подобного себе, то его следует сначала привести в ярость, а когда он достаточно взбесится, ему надо подсунуть добычу. Первой добычей короля должны стать Говарды, затем мы должны постараться, чтобы в тот момент, когда король снова будет потряхивать гривой, его гнев поразил Екатерину и Сеймуров.

– Господь Бог поможет нам найти настоящее средство, которым мы наверняка поразим наших врагов! – воскликнул Гардинер, набожно складывая руки в молитвенном экстазе.

– Мне кажется, что эти средства уже найдены, – улыбаясь сказал Дуглас, – и не успеет еще этот день склониться к закату, как ворота Тауэра широко распахнутся, чтобы пропустить гордого и мягкосердечного герцога Норфолька и этого отщепенца графа Сэррея. А может быть, нам даже удастся поразить тем же ударом заодно с Говардами и королеву! Глядите?ка, там, пред главным порталом, останавливается экипаж, и я вижу, как из него выходят герцогиня Норфольк с дочерью, герцогиней Ричмонд. Посмотрите?ка, они кивают нам. Я обещал проводить обеих дам к королю и сделаю это. А пока мы будем там, молитесь за нас, ваше высокопреосвященство, чтобы наши слова, словно хорошо направленные стрелы, поразили короля в самое сердце и чтобы последствия пали на головы королевы и Сеймуров!

IV

ОБВИНЕНИЕ

Напрасно надеялся король, что ему удастся преодолеть свои страдания или по крайней мере настолько забыть о них, чтобы заснуть. Сон окончательно сбежал от королевского изголовья, и, устало и мрачно сидя на своем колесном стуле, он с проклятиями вспоминал, как еще только вчера герцог Норфольк рассказывал о своем спокойном сне, говоря, что сон вполне в его власти и он мог вызвать его, когда ему это заблагорассудится.

Эта мысль доводила Генриха VIII до бешенства, и он, скрипя зубами, пробормотал:

– Норфольк может спать, а я, король и повелитель, напрасно, словно последний нищий, вымаливаю у Бога хоть немного сна, хоть немного отдыха от этих страданий! Но это предатель Норфольк мешает мне спать! Мысль о нем лишает меня покоя и не дает отдохнуть. И я даже не могу разорвать своими руками этого предателя!… Я – король, но все же так слаб, так беспомощен, что не могу найти средство предать в руки правосудия преступника и покарать его за греховодные и богохульные дела! О, где я найду такого верного друга, настолько преданного слугу, который осмелится понять мои невысказанные мысли и исполнить желания, для которых я не нахожу слов?

Как раз в этот момент, когда Генрих думал об этом, сзади него открылась дверь и вошел граф Дуглас. Его лицо сияло гордостью и торжеством, а во взоре светилась дикая радость, так что даже король был поражен.

– Однако! – недовольно буркнул он. – Вы называете себя моим другом и позволяете себе быть веселым, тогда как ваш король является бедным узником, которого злая подагра приковала к этому стулу.

– Вы выздоровеете, ваше величество, и освободитесь из этих уз, чтобы предстать ослепительно сверкающим победителем, одно появление которого немедленно же повергает в прах всех его врагов и уничтожает всех, злоумышляющих против него!

– Значит, есть еще такие предатели, которые злоумышляют на короля? – сердито спросил Генрих, и его лоб мрачно омрачился.

– Да, еще есть такие предатели!

– Назовите мне их! – сказал король, дрожа от страстного нетерпения. – Назовите мне их, чтобы моя рука раздавила их и чтобы меч карающего правосудия снес головы виновных!

– Совсем излишне называть их, так как вы, ваше величество, слишком мудры и проницательны, чтобы не знать их! – Граф Дуглас ближе подошел к королю и, склонившись к его уху, продолжал: – Ваше величество! Я считаю себя вправе назвать себя самым верным, самым преданным слугой вашим, так как сумел прочитать ваши мысли. Я понял благородное страдание, разрывавшее вашу грудь и гнавшее сон от ваших глаз и мир от вашей души. Вы увидали врага, подкрадывавшегося во тьме; вы услыхали легкий шорох змеи, которая собиралась ужалить вас в ногу своим ядовитым жалом. Но вы настолько благородны, настолько бесстрашны, что не хотели сами стать обвинителем; вы даже не захотели отодвинуть ногу от змеи, собиравшейся ужалить вас. В дивном величии и милосердии вы улыбались тому, в ком знали врага. У меня же, ваше величество, другие обязанности; я – та верная собака, которая только и смотрит, что за безопасностью своего господина, и готова напасть на каждого, кто осмелится угрожать ему. Я видел змею, которая хотела бы умертвить вас, и теперь хочу раздавить ей голову!

– А как зовут змею, о которой вы говорите? – спросил король, и его сердце забилось с такой силой, что даже вздрагивали губы.

– Эту змею зовут Говард! – серьезно и торжественно сказал граф Дуглас.

Король испустил дикий крик и, забыв о подагре и страданиях, вскочил со стула.

– Говард? – сказал он с мрачной улыбкой. – Вы говорите, что Говард угрожает моей жизни? Который же именно? Назовите предателя!

– Я называю их обоих – отца и сына! Я обвиняю герцога Норфолька и графа Сэррея! Я утверждаю, что они – государственные преступники, покушающиеся на жизнь и честь моего короля и с богохульным высокомерием сами простирающие руки за королевским венцом!

– Ага, я знал это, знал! – крикнул король. – Вот от того?то я и не находил сна, оттого?то мое тело терзалось словно раскаленным железом! – Затем, уставившись сверкающими злобой глазами на Дугласа, он спросил с мрачной улыбкой: – И ты можешь доказать, что Говарды – предатели? Ты можешь доказать, что они домогаются моей короны?

– Надеюсь, что могу, – ответил Дуглас. – Конечно, это – не очень неоспоримые, веские улики…

– О! – перебил его король с необузданным смехом, – совсем и не потребуется слишком веских улик, дайте мне только самый крошечный кончик самой тоненькой нити, и я совью из нее такую прочную веревку, что на ней легко будет вздернуть на виселицу одновременно и отца, и сына!

– Ну, насчет сына доказательств совершенно достаточно, – улыбаясь сказал граф. – Что же касается герцога Норфолька, то я хочу привести вам, ваше величество, несколько обвинителей, которые наверное представят вам достаточно веские улики, чтобы довести герцога до эшафота. Позволите ли вы мне немедленно привести их?

– Да, ведите, ведите их! – воскликнул король. – Дорога каждая минута, когда речь идет о наказании предателей!

Граф Дуглас подошел к двери, открыл ее, показались три закутанные в густой вуаль женские фигуры, которые молча поклонились королю.

– Ага! – с жестокой улыбкой шепнул Генрих VIII, снова опускаясь на стул. – Так вот те три парки, которые держат в своих руках нить говардовской жизни и, можно надеяться, наконец?то оборвут ее!… Я дам им ножницы для этого, а если эти ножницы окажутся недостаточно острыми, то я готов своими королевскими руками помочь порвать ее!

– Ваше величество, – сказал граф Дуглас, в то время как по данному им знаку все три женщины сняли вуали. – К вам явились мать, дочь и возлюбленная герцога Норфолька, чтобы обвинить его в государственной измене; кроме того мать и дочь могут засвидетельствовать виновность в таком же преступлении также и графа Сэррея!