Шестая жена короля Генриха VIII - Мюльбах Ф.. Страница 77

– Поистине вашими устами глаголет Сам Бог! – воскликнул Гардинер, принимая бумагу. – Ангелы на небесах поют вам аллилуйю и с умилением смотрят на героя, который победил свое собственное сердце, чтобы быть угодным Богу и церкви!

– Поспешите! – торопливо сказал король. – Все должно быть сделано в несколько часов. Передайте эту бумагу графу Дугласу с тем, чтобы он отнес ее к лорд?лейтенанту тюремного замка и чтобы тот сам пожаловал сюда с необходимым конвоем. Эта женщина – королева, и я хочу даже в преступнице чтить ее королевский сан. Ее должен доставить в тюрьму лорд?лейтенант, чтобы никто ничего не подозревал до решительного момента. Ее друзья вздумали бы, пожалуй, просить моей милости; а я ненавижу эти вопли и слезы. Идите! Я утомлен и нуждаюсь в отдыхе и сне. Я совершил, как вы говорите, богоугодное дело; быть может, в награду за то Господь пошлет мне подкрепляющий сон, в котором я так нуждаюсь и которого я тщетно жду!

Король откинул полог своего ложа и, поддерживаемый Гардинером, лег на мягкие подушки.

Гардинер задернул полог и сунул роковую бумагу в карман, так как оставлять ее в руках было бы весьма опасно: чей?нибудь любопытный взор мог остановиться на ней и угадать ее содержание, или же какой?нибудь дерзкий друг королевы мог вырвать ее у него из рук, передать и предостеречь ее. Нет, так лучше, в кармане никто не найдет и не заметит бумаги.

Спрятав таким образом драгоценный документ в глубоких складках своей одежды, Гардинер поспешно вышел из комнаты, для того чтобы поделиться с графом Дугласом вестью об успешных результатах своих трудов.

Уходя он ни разу не оглянулся назад. А между тем, если бы он сделал это, то кинулся бы обратно в комнату подобно тигру, бросающемуся на свою добычу, или ястребу, кидающемуся на голубя. Как раз на том месте, где стоял Гардинер, когда прятал в карман приказ короля об аресте королевы, лежал на полу белый лист бумаги.

Увы, даже ряса священнослужителя не всегда достаточно надежна для опасных тайн, и даже карман архиепископа бывает иногда дырявым.

Гардинер уходил с гордым сознанием, что хранит в кармане приказ об аресте, а между тем роковая бумага осталась лежать на полу посреди королевского покоя.

Кто поднимет ее? Кто сделается соучастником ужасной тайны? Кто узнает о судьбе королевы, впавшей в немилость короля и осужденной на заключение в темницу?

Все было тихо в королевском покое. Ничто не шевелилось, даже тяжелый камчатный полог королевского ложа.

Ах, король должен был бы быть благодарен своей супруге. Досада за проигранную партию в шахматы и гнев, вызванный еретическими воззрениями королевы, возбудили и утомили его настолько, что он действительно уснул крепким сном.

Бумага продолжала лежать на полу.

Вдруг дверь тихо приоткрылась. Кто это осмелился входить в покои короля без доклада и без зова?

Только три человека имели право на то: королева, принцесса Елизавета и Джон Гейвуд, королевский шут. Кто из троих вошел теперь?

То была принцесса Елизавета, явившаяся, чтобы приветствовать своего короля?отца. Она всегда пред обедом находила его в этой комнате, и изумилась, что его не было на этот раз. С удивлением оглядывая комнату, она вдруг заметила бумагу на полу; она подняла ее и стала разглядывать с детским любопытством. Что могло содержаться в этом документе? Очевидно, ничего таинственного, в противном случае бумага не лежала бы на полу.

Принцесса развернула ее и прочитала, и тотчас же ужас и отчаяние отразились на ее прекрасном лице, а с ее уст сорвался легкий возглас. Но Елизавета была сильна душой; неожиданность и ужас не затуманили ее ясного взора и ума. Королева была в опасности; ей грозило заключение. Принцесса узнала это из бумаги. Но нельзя было предаваться смятению, нужно было действовать, нужно было предостеречь королеву.

Елизавета спрятала бумагу у себя на груди и легкими шагами вышла из комнаты.

С раскрасневшимся лицом и горящими глазами она вошла к королеве и в страстном порыве кинулась в ее объятия.

– Екатерина, моя королева и мать! – сказала она. – Мы поклялись защищать друг друга в опасности! Судьба милостива ко мне и дала мне сегодня случай исполнить мою клятву. Возьмите эту бумагу и прочтите ее! Это – приказ о вашем аресте, собственноручно написанный королем. Когда прочтете, обсудим, что предпринять, чтобы предотвратить грозящую опасность.

– Приказ об аресте? – содрогнулась королева. – Это – то же, что смертный приговор! Кто раз перешагнул порог ужасной тюрьмы, тот навсегда будет погребен в ней, будь то даже королева! О Боже, ужасно умереть, когда ты так молода и кровь горит в жилах!… Принцесса, вы понимаете, умереть, когда в будущем еще столько надежд, столько заманчивых желаний?! Спуститься в мрачную тюрьму, а потом в могилу в то время, когда жизнь манит тебя на тысячу ладов и в сердце едва лишь пробудилась весна?

Слезы неудержимо полились из глаз королевы, и она закрыла лицо дрожащими руками.

– Не плачьте! – прошептала Елизавета, которая сама дрожала и была бледна, как смерть. – Не плачьте! Лучше обдумайте, что предпринять. Опасность растет с каждой минутой и приближает к несчастью!

– Вы правы, – сказала Екатерина, поднимая голову и осушая слезы, – теперь не время предаваться слезам и печалям. Смерть подкрадывается ко мне, но я не хочу умирать и, пока я еще живу, буду бороться с нею до последнего вздоха! Бог – мой заступник; Он поможет мне победить опасность, как помогал мне уж не раз!

– Но что вы предпримете? Вам не известно обвинение! Вы не знаете, ни кто вас обвиняет, ни в чем вас считают виновной!

– Я догадываюсь! – произнесла королева в раздумье. – Когда я представлю себе гневное лицо короля и ехидную улыбку этого коварного священнослужителя, мне становится ясно, в чем могут обвинять меня! Меня хотят признать еретичкой и осудить на смерть. Но потерпите, ваше высокопреосвященство! Я еще жива, и мы посмотрим, кто из нас победит!

Гордой поступью и с пылающим лицом она направилась к дверям, но Елизавета удержала ее.

– Куда вы идете? – с изумлением спросила она.

– Иду к королю! – сказала Екатерина с гордой улыбкой. – Он выслушал архиепископа, теперь пусть выслушает и меня. Настроение короля непостоянно и легко изменчиво. Мы увидим, чья хитрость сильнее: хитрость священника или хитрость женщины. Елизавета, помолитесь за меня! Я иду к королю и или вернусь свободной и счастливой, или не вернусь совсем!

Она горячо поцеловала принцессу и поспешно вышла.

X

ПАРТИЯ В ШАХМАТЫ

Давно уже король Генрих не чувствовал себя так хорошо, как в этот день; давно уже не спалось ему так хорошо, как именно в этот день, когда он подписал приказ об аресте королевы. Но об этом он не думал; крепкий сон как будто изгладил из его памяти все происшедшее. Было какое?то мимолетное событие, как бы вскользь промелькнувший анекдот, – не более. Король хорошо поспал, а все остальное не имело никакого значения. Он потягивался на своем ложе и с восторгом думал о том, как хорошо было бы всегда так сладко спать, не видеть снов и не испытывать страха, не дающего возможности уснуть. Он чувствовал себя необыкновенно бодрым, хорошо настроенным; если бы в этот момент его попросил кто?нибудь о милости, он наверное не отказал бы. Но он был совершенно один, и благородный порыв его души, казалось, должен был остаться неудовлетворенным.

Однако что это? За пологом как будто что?то зашевелилось и послышалось чье?то дыхание.

Король откинул занавеску, и его лицо озарилось ласковой улыбкой: близ его ложа сидела королева. Бе глаза сияли, щеки горели, она плутовато улыбалась ему.

– Ах, Кэт, это ты? – воскликнул Генрих. – Теперь я понимаю, отчего мне удалось заснуть таким глубоким, подкрепляющим сном! Ты была подле меня и, как мой добрый ангел?хранитель, отгоняла страдания и злые сны!

Сказав это, он протянул к ней руку и стал нежно гладить ее бархатистую нежную щечку. Он совершенно не думал о том, что эта очаровательная головка почти приговорена им к эшафоту и что через несколько часов эти сияющие глазки уже не будут видеть свет Божий, находясь в мрачном заточении.