Рубин из короны Витовта - Дмитриев Николай Николаевич. Страница 29

– Пани Беата, я гранычар и не имею особых богатств, но я обещаю вам… У нас будет всё! А для того, чтобы вы поверили мне окончательно, в знак своей верности и любви я дарю вам это королевское ожерелье….

Беата неожиданно увидела в руках у Шомоши женское украшение, так и игравшее искристыми отблесками драгоценных камней, счастливо всхлипнула, сама того не замечая взялась рукой за локоть Ференца и прижалась лицом к плечу рыцаря…

Штурмбаннфюрер СС Вернер Минхель в полном восторге бегал по комнате. В руках он держал целую пачку документов и время от времени тряс ими в воздухе, обращаясь к Гашке и беспрестанно повторяя:

– Ты смотри, что получилось!.. Ты ж посмотри…

Гашке надоело, что ему почти в нос тычут какие-то бумаги, и он возмутился:

– Говори толком, что такое интересное ты узнал?

– А ты не забыл, что я тебе говорил о родовой памяти? – Вернер наконец-то прекратил беготню и плюхнулся в удобное кожаное кресло.

Стоит заметить, что последнее время, занимаясь одним делом, старые друзья виделись почти ежедневно, причём каждый раз Теодор шёл к Вернеру, а не наоборот. И происходило это так не потому, что у Минхеля была вполне приличная квартира в центре, а от того, что такая встреча давала возможность Гашке в очередной раз прогуляться городом, чтобы лишний раз убедиться в своей значимости.

Вот и сегодня, едва зайдя в комнату и увидев Вернера в таком возбуждённом состоянии. Гашке сначала решил, что произошло что-то неприятное, но, разглядев пожелтевшие бумаги, которые держал Вернер, он понял: дело в другом. Предчувствие не подвело, и как только Гашке уселся в кресло напротив хозяина и вопросительно глянул на Вернера, тот заговорил намного спокойнее:

– Смотри, Теодор! В твоём документе упоминался какой-то Ганс Минхель. Я тоже Минхель, только Вернер. И вот почему-то мне показалось, что тут есть родственная связь. По крайней мере, такое ощущение у меня сразу возникло…

– Ну, могло быть и то, что ты просто себя в этом убедил, – усмехнулся Гашке. – Разве других Минхелей нет?

– Нет, всё равно я уверен, – со странным упрямством отозвался Вернер. – Я это и впрямь ощущаю! И ты, Теодор, не смейся. Вот есть такой учёный, Карл Вилигут. Он утверждает, что у людей есть так называемая родовая память. Она означает, что мы при определённых обстоятельствах можем вспомнить не только происходившее с нами лично, а и то, что случалось с кем-то из наших предков…

– Не знаю, не знаю… – Гашке замолчал и, немного подумав, нашёл ответ, так сказать, в историческом смысле. – Если уверен, то проверяй… Ищи документы, может, что и сохранилось…

– А ты не забыл, где твой Минхель жил?

Походило на то, что Вернера таки здорово зацепило это предположение, потому Гашке ответил без задержки:

– Между прочим, не где-нибудь, а в Нюрнберге…

– Ты смотри… В Нюрнберге… – вслед за Гашке задумчиво повторил Минхель. – Это-то меня и поразило. Сейчас ты мне в который раз говоришь: ищи документы. Вот я и искал. Только в отличие от тех сведений и бумагах, за которыми мы сейчас охотимся вместе, я начал свой собственный поиск. И вот, смотри!..

Вернер привстал, выложил на небольшой столик, стоявший у кресла Гашке, бывшую у него в руках пачку документов и с видом победителя откинулся на мягкую спинку. Теодор без особого интереса начал перебирать бумаги. Но, когда он уже пересмотрел почти всё и дошёл до последних листков, то, отложив общую пачку в сторону, начал тщательно раскладывать на столе оставшиеся документы.

– Что именно тебя там заинтересовало? – спросил Вернер, заметив повышенное внимание Гашке к этим бумагам.

– Пока что то, как ты всё это раздобыл… – углублённый в чтение ответил Гашке, но Вернер был горд своим успехом и похвалился:

– Тебе же известно, какое значение у нас придают чистоте расы! Потому и на такие запросы отвечают быстро. Что же касается меня, то я очень доволен. По крайней мере, я теперь имею возможность поимённо назвать всех своих родичей за целых пятьсот лет!

– Ну да… Но и для нас тут есть кое-что весьма важное… – Гашке наконец оторвался от бумаг.

– Что именно? – заинтересовался Вернер.

– Вот смотри… – Гашке отложил бумаги, уселся поудобнее и рассудительно заговорил: – Тут в разных местах в той или иной степени упоминаются все ремесленники, чьи фамилии фигурируют в нашем «Свидетельстве» про «Королевский камень». К тому же все они, и это подтверждают записи, принадлежат к цеху мастеров не каких-то там, а именно золотых дел. Из этого я делаю вывод: речь идёт не просто о «Королевском камне», а об изделии с этим камнем. Возможно, сделанном ими по заказу какого-то владетеля тех времён. Логично?

– Вполне, – согласился Вернер.

– Теперь идём дальше, – Гашке увлечённо взмахнул рукой. – В тех документах, которые я изучал раньше, говорится об исчезновении чрезвычайно дорогой вещи. Могу я предположить, что это то самое изделие?

– Конечно можешь. – Теперь Вернер с повышенным интересом следил за ходом мыслей товарища.

– А теперь главное… – поднял палец Гашке. – Там же, в связи с этими событиями, постоянно упоминается некий, видимо хорошо известный на то время, чешский рыцарь Вацлав из Кралева.

– И что? – разочарованно пожал плечами Вернер. – Его уже ни о чём не спросишь…

– Конечно, – согласился Гашке и, хитро усмехаясь, добавил: – Но у него тоже могут быть родичи, и если они живут в наше время, у них обязательно что-то должно сохраниться или в виде каких-то записей, или просто в семейных преданиях…

– Ну, допустим, – поджал губы Вернер. – А как нам их отыскать?

– А как ты нашёл своего Минхеля?

– Я же шёл по записям, – Вернер не совсем понял, о чём речь.

– И мы тоже пойдём, – рассмеялся Гашке. – Только уже в обратном направлении…

– Постой… Сейчас в пражские архивы у нас свободный доступ, а то, что Вацлав был чешский рыцарь, мы знаем точно… Наверное, если его потомки есть там, в Богемии, то вполне возможно, что они ещё сидят в своём родовом гнезде и ждут нас! – воскликнул Вернер и от избытка чувств хлопнул товарища по плечу.

Глава пятая. Дальняя разведка

Богато украшенный византийский дромон [93], пользуясь боковым ветром, входил в Качибейскую бухту. Два косых «латинских» паруса, подвешенных на длинных реях, пока что обеспечивали движение, однако сопрокомит [94] Никола Спирос, громыхнув своим сипловатым басом так, что, наверное, слышали и игравшие вдалеке дельфины, уже посадил на вёсла половину команды. Такая предусмотрительность была своевременной. Едва дромон приблизился к обрывистому берегу, закрывавшему ветер, как оба паруса бессильно опали, и, снова оглушительно рявкнув, Спирос приказал опустить реи. Теперь, когда огромные полотнища не мешали смотреть вокруг, опытный сопрокомит быстро перешёл на корму дромона и, на всякий случай держась рукой за причудливо выгнутый брус, венчавший ахтерштевень [95], остановился рядом с обоими рулевыми.

Тут, на корме, для того чтоб рулевые вёсла требовали меньше усилий, в палубе были сделаны прорезы, а для красоты фальшборты с обеих сторон заканчивались такими же причудливыми загибами, как и ахтерштевень. Благодаря этим украшениям корабль сзади походил на дракона с тремя хвостами сразу.

Сейчас, стоя правее от сопрокомита, ворочал тяжеленное весло не кто иной, как Пьетро Мариано, который наконец-то добился нешуточного повышения и превратился из простого гребца в рулевого. Тогда, чудом спасшись во время нападения пиратов на «Сан-Себастиан», в первый момент Пьетро был безмерно благодарен судьбе, а вот позже…