Люди сорок девятого (СИ) - Минаева Мария Сергеевна. Страница 49

Руки Моргана сжались в кулаки в карманах, и он вдруг остановился, вспомнив о конверте с гениальным порождением опиумного бреда, зажатым в его ладони. "Неважно", - подумал он, глубоко вдохнув хрустящий морозный воздух, и быстро зашагал по направлению к почте.

* * *

Джонатан Линдейл лежал в одежде на постели в комнате за баром и, затягиваясь сигарой, глядел в окно. Он только что очнулся от краткого забытья, во время которого вновь маршировал босиком по Вирджинскому снегу, по тонкому льду, затянувшему лужи, почти не чувствуя боли в онемевших от холода, изрезанных и стертых в кровь подошвах, зато с ломотой в щиколотках. Тонкая пленка лопалась под его весом, острые, как бритва, осколки впивались в ноги, и кровавый след тянулся много миль не только за ним одним - за всей колонной, отмечая пройденный путь. Джона немного беспокоили раны, полученные вчера, после того как утром, когда салун еще был пуст, он, несмотря на протесты Алисы, перебрался в свое убежище. Из окон, расположенных с трех сторон, открывался замечательный вид на необъятную бесконечность небес и безымянную гору возле перевала Рэбит-Иарс, сверкающую под лучами солнца и угрожающе нависающую над городом темной глыбой сплошного мрака по ночам. При желании Джон мог видеть и задворки городской улицы, но его это мало интересовало; земля, вздыбившаяся отвесными языками, поросшая лесом, мелькающая в непостоянных тенях, быстро несущихся по воле ветра облаков, или застывшие молчаливыми истуканами утесы, охраняющие эту древнюю страну от непрошеных гостей, будили смутные детские воспоминания, и скалы, казалось, разговаривали с Линдейлом, будто старые друзья, на неведомом ему языке... Ненадолго он задремал, но мгновенно очнулся, глубоко втянув в себя воздух: ему привиделось, что он снова, всхлипывая от голода, будто голодный енот, рвет окоченевшими пальцами ранец еще не остывшего янки в поисках хоть какой-то еды, а в голове крутится до боли навязчивая мысль о том, как бы не забыть забрать и сапоги, которые, наверняка, будут адски жать, но налезть должны. Джонатан Линдейл несколько минут сидел неподвижно, пытаясь разобраться, где кончается сон и начинается реальность. В первые минуты после ночных кошмаров у него нередко возникала дикая мысль, что реален тот, другой мир, где война продолжалась, а нынешняя жизнь - всего лишь кратковременное забытье на привале где-то возле Атланты. За окном сгущались сумерки и глухо завывал ветер, вынуждая одинокую ветку клена, словно заплутавшего путника, стучаться в окно. Линдейл зажег керосиновую лампу и, протянув руку, взял с полки первую попавшуюся книгу. Это был "Грозовой перевал", казалось, еще хранивший смутный аромат его матери, как и паутинки давно засохших цветов, кое-где попадавшихся между страниц. Джон открыл роман на середине наугад. Он читал машинально, не сознавая смысла прочитанного, но и не думая о прошлом.

Осторожно открыв дверь так, что петли не издали ни звука, Алиса на цыпочках проскользнула в комнату и замерла с подносом в руках, разглядывая озаренные желтоватым светом лампы и, казалось, немного смягчившиеся черты склонившегося над книгой мужчины.

- Что тебе? - спросил Линдейл, не поднимая головы, мгновенно разрушив интимное ощущение обладания, созданное воображением женщины.

- Кофе... - тихо кашлянув, чтобы скрыть смущение, сказала она. - Я сделала кофе и пончики.

Осторожно поставив поднос на столик, Алиса замерла. Сердце ее часто стучало, отдаваясь в голове: "Это - твой шанс, не упусти его", - но ноги не двигались с места, будто приросли к полу. Линдейл отложил книгу и сел, аккуратно переместив простреленное бедро.

- Спасибо, - сказал он, и его лицо на мгновение осветила улыбка. - Никто не приносил мне кофе уже очень давно.

Улыбка угасла.

- Очень давно... - повторил он. Алиса налила ему кофе в кружку и присела на край кровати, притворившись, что ее интересует книга.

- Ты читаешь "Грозовой перевал"? - спросила она, беря в руки потертый, но еще крепкий переплет. Линдейл кивнул с набитым ртом.

- Этот роман был среди книг, которые мой отец погрузил в фургон, отправляясь на Запад, - сказал он, прожевав. - Кстати, я тебе не говорил, что мою мать звали Кэтрин Элианора?

Алиса томно прикрыла глаза и, придвинувшись ближе, положила ногу на ногу, позволив юбке скользнуть вниз, обнажая колено. Ее смуглая кожа резко контрастировала с тонким белым кружевом нижней юбки, но, казалось, Линдейл ничего не заметил. Она слегка наклонилась, ее волосы коснулись его щеки. "Ну почему... - хотелось ей закричать, - ты не обращаешь на меня внимание, какой намек тебе нужен еще, ты, тупая бесчувственная скотина?!" Но ничто не отразилось на ее лице, хотя в глазах пробежала молния.

- Хороший роман, - сказала она, листая книгу с наигранным интересом. - Любовь... Безумная страсть, все поглощающая, не знающая преград...

Линдейл допил обжигающий кофе, блюдо с пончиками опустело. Он взял книгу из рук Алисы, ее нога медленно двинулась вверх по его голени, зацепив штанину носком туфли из красного сафьяна.

- Представь, - говорила она, и голос ее чуть дрожал от напряжения. - Дикарь Хитклиф и с виду утонченная Катарина, сгорающие в огне своих желаний.

Линдейл с силой захлопнул книгу.

- Да, - отрезал он, и его лицо исказила гримаса боли, - и Катарина умерла.

Алиса вздрогнула. У него была отвратительная манера разрушать все ее чары, одним словом разрывать, казалось, намертво опутывающие его сети.

- Ты действительно готовишь отличный кофе, - сказал Джонатан, положив книгу на стол и прикрыв глаза. - Но вот тебе совет: найди какого-нибудь ковбоя помоложе, но с хорошими перспективами на будущее и жени на себе. Они часто влюбляются в...

Он осекся, щеки Алисы вспыхнули.

- Извини, я - идиот и подлец, - Линдейл крепко прижал ее голову к своей груди, она попыталась вырваться и залепить ему пощечину, но его сильные руки не выпустили ее. Когда приступ ярости и обиды миновал, он мягко отстранил ее от себя.

- Помни о Катарине... - тихо сказал Линдейл. - Ни на минуту не забывай о ней.

Алиса встала, одергивая юбку и смахивая слезы с уголков глаз. Она больше не злилась на Джона, теперь она точно знала, что это его прошлое не отпускало его, делая еще не старого мужчину мертвым. Алиса вышла, унося поднос с пустыми тарелками и кофейником, а Линдейл еще долго сидел и смотрел на закрывшуюся за ней дверь. Его губы беззвучно двигались, шепча имя Анабель, а в сердце снова возникло желание убивать давно сгнивших в могилах людей.

Через некоторое время Линдейл встал, протянув руку, снял со стены длинноствольное ружье и, опираясь на него, проковылял в помещение салуна. Он сел на табурет бармена, положил на стойку оружие и налил себе "индейского виски". Где-то бесконечно далеко наверху хлопнула дверь комнаты Алисы. Держа стакан в руке, Джонатан Линдейл поглядел сквозь него на пламя свечи и откинулся на спинку стула. На стойке, возле его левого локтя, лежал забытый клочок бумаги, исписанный ее рукой. Склонив голову набок, Линдейл прочитал: Уолт Уитмен. "Прощальное слово солдату".

Опять этот чертов янки! Фыркнув, Линдейл отвернулся, но затем любопытство взяло верх. Медленно, будто преодолевая сильное сопротивление, он притянул к себе бумагу указательным пальцем и отхлебнул виски. Джон медленно дочитал стихи до конца, его взгляд задержался подольше на паре строчек.

- Черт возьми... - невольно вырвалось у него. Минуты шли, Джонатан Линдейл глядел в стену. Мысли, будто вспуганные птицы, метались в его голове. Владелец салуна вернулся к выпивке. Опрокидывая в рот второй стакан, он заметил краем глаза Оуэна, торопливо идущего по улице, вытянув шею, будто собака, взявшая след.

"Никак подкрепиться пошел. Без этой китайской дряни жить уже не может. Его статейка очень не понравилась кое-кому, так что лучше бы ему в прачечную не соваться, а то, с помощью какого-нибудь "поборника нравственности" с насечками на рукоятке кольта, он легко может проснуться уже на небесах... Неважно. Это его выбор."