Пять баксов для доктора Брауна. Книга 6 - Маллоу М. Р.. Страница 19

— Потом я бросила Академию и уехала.

Прошло некоторое время.

— Что вы молчите? — поинтересовался коммерсант.

— А вы?

— Жду продолжения.

— Вам действительно интересно?

— Доктор Бэнкс, имейте, наконец, совесть! Заинтриговали и изгаляетесь!

— Обещайте, что никому не расскажете. Ни одной душе. Ни единого слова.

— Я выполню другое свое обещание: закопать вас под яблоней.

— Под ивой, мистер Саммерс.

— Ну, под ивой. Расскажете вы, наконец?

— В обмен на молчание. Обещаете?

— Обещаю.

Доктор все еще молчала. Коммерсант смотрел в камин.

— Забавно, — продолжал он. — Вы так кстати упомянули, что бросили учебу. Признавайтесь уже полностью, что ли.

Она ответила не сразу.

— Мне было тяжело.

— Вам?

— Да.

— Бросьте.

— Это вам кажется.

Коммерсант осторожно повернулся в ее сторону.

— Понимаете, он… профессор Шуман, я хочу сказать, все время находил каверзные вопросы, а тети уже почти два года, как не было в живых, и я так… я так…

Колеса стучали, экипаж трясся, запах табака и фиксатуара заглушал все остальные запахи. Раз за разом она цепенела, гладя этот блестящий напомаженный затылок, который видела даже с закрытыми глазами — так хорошо его знала, и притворялась вместо того, чтобы решительно протестовать, и ненавидела себя за эту неловкость, с которой стремглав выскакивала из экипажа, и то, как еще долго ей казалось, что каждый кучер смотрит на нее с пренебрежением.

Но хуже всего было то, что она терпела не только это.

— Вот, значит, что за бульдог, — медленно произнес коммерсант. — Я прав, да?

Она молчала.

— Но… — Саммерс запнулся, — ведь человек, который приснился вам в облике этой французской псины…

— Да, он не был красив в привычном смысле этого слова.

— Ну?

— Это мое частное дело.

Саммерс дымил трубкой.

— Слушайте, — произнес он, — я знаю, что вы невысокого мнения о моей… о моих достоинствах, но клянусь… э…Ну, расскажите! До смерти любопытно, что это был за человек, который… ну… показался вам не таким отвратительным, как все остальные.

Она смотрела в камин.

— Французский бульдог, — пробормотал коммерсант. — Поверить не могу. Зачем? Что вы в нем нашли-то?

Доктор сделала беспомощный жест.

— Он всегда видел суть вещей. Мог разобраться в любой проблеме. Умел доказать свою правоту. Он был удивительно… целеустремленным.

— Измором, значит, — усмехнулся коммерсант.

— У него было доброе сердце. Джеймс всегда помогал тем, кто приходил к нему с просьбой.

— Представляю себе эту помощь, — опять сказал коммерсант. — Под хороший процент, если просил парень, и под… особое обеспечение, если женщина?

Доктор Бэнкс не ответила.

— И он вам нравился? Такой тип вам нравился?

Она сжала пальцы.

— В нем была удивительная жажда жизни. Это было сродни искусству: заставить мир вращаться в нужную сторону. Он обладал талантом расположить к себе, окружить заботой и прийти на помощь. Никого из тех, кто дружил с ним, Джеймс никогда не бросал в беде. Не был снобом, хотя дружбы с ним добивались. У него были большие связи.

— Ну, еще бы. Знаю я этот тип.

— Мистер Саммерс!

— Зачем вы терпели все это?

— Мне казалось тогда, что любовью, что тем, что называют любовью, можно исправить.

Коммерсант предпочел воздержаться от высказываний.

— Я, — глаза доктора расширились, как если бы она смотрела драму в кинематографе, — я стала раздражительной. Начала плакать.

— Вы?

— Закатывать истерики.

— Вот это я представляю. «Ты меня не любишь» и все такое?

Она ощетинилась.

— Сейчас вы скажете: «все женщины одинаковы»?

— А вы ответите то же самое про мужчин, — отмахнулся он. — Ну, дальше?

Доктор Бэнкс встала, выглянула из-за занавески на улицу и осталась стоять, отвернув лицо.

— Вы проговорились потому, — произнес в наступившей тишине коммерсант, — что вам хотелось кому-то об этом сказать. Хоть кому-нибудь. Так говорите. Он вас…

Доктор вернулась на свое место и выпила все, что оставалось в бокале.

— Нет, — сказала она. — Это я. Я сказала ему, что нам нужно расстаться.

Саммерс поднял бровь.

— Обозлился? — поинтересовался он.

— Смеялся.

— Что же вы ему сказали?

— Правду.

Коммерсант налил ей еще.

— Правду, — жестко сказала она. — Я знаю о вас много плохого, мистер Саммерс. Может быть, поэтому мне хочется, чтобы вы знали: вам читает морали женщина, которая…

— Хватит, — оборвал он. — Не унижайтесь до оправданий. Ну? Вы сказали ему…? А почему, кстати? Что случилось?

Рюмка звякнула о ее зубы.

— У Джеймса была… он нравился женщинам. Я сказала ему, что люблю его. Что мне тяжело… выносить все это. Что я ухожу, чтобы иметь возможность с достоинством смотреть в зеркало.

— Господи, — Саммерс провел по лицу ладонью. — Вы бы лучше просто сказали, что… ну, влюбились в другого. Или нет, так не надо. Сказали бы, что хотите за него замуж. Знаете, как это делают: или я, или она — он и сам рад был бы оставить вас в покое. Ну, или пообещал развестись — дальше уж ваше дело, соглашаться или нет.

Доктор ничего не ответила.

— О, черт, — выговорил Саммерс. — Вы же на это и надеялись, да? Я идиот, простите.

Настала тишина. Она длилась, пока коммерсант не спросил:

— Что же вы сделали?

— Я, — вид у доктора был такой, словно она собиралась застрелиться, как только закончит, — я решила все бросить. Я уехала в Вену.

— Ну, и что вы там делали?

Она пожала плечами.

— Жила. Посещала лекции, выставки, изучала разные… интересные вещи в библиотеке, в целом — жила в свое удовольствие.

— Долго?

— Полгода.

— А потом?

— Потом выяснилось, что у меня кончились деньги. Мне было не на что вернуться домой.

— Дальше.

— Я работала. Я работала, мистер Саммерс, медицинской сестрой в психиатрической лечебнице.

— Почему я не удивлен… — пробормотал коммерсант. — Но неужели вы не нашли другого места? Или… вам так хотелось?

Она протянула руку к рюмке и коммерсант впервые заметил на ее запястье два тонких полукруглых шрама.

— Меня больше никуда не брали. По крайней мере, на такое жалованье, чтобы можно было понемногу скопить на окончание Академии.

— Скопили?

— Половину.

— То есть?

— Сто восемьдесят.

— За какой срок?

— Почти за год.

— Сколько же вам платили?

— Девяносто марок раз в квартал. Больница предоставляла комнату, так что мне не нужно было платить за жилье.

— Э, — только и сказал на это коммерсант. — М-да. Ладно, а потом что? Где вы взяли вторую половину?

Она не ответила. Саммерс внимательно смотрел на нее.

— Я заложила дом, — неохотно призналась доктор. — У меня больше ничего не было. Платила проценты от суммы, каждый месяц понемногу. В прошлом году удалось, наконец, выкупить.

— Больше десяти лет? — ужаснулся коммерсант.

— Зато теперь он принадлежит мне безраздельно, — отрезала доктор Бэнкс. — И я никому ничем не обязана.

Саммерс опять благоразумно промолчал.

— Академию я закончила.

Воцарилось молчание. В камине потрескивало пламя.

— Не смотрите на меня так, мистер Саммерс, — произнесла доктор Бэнкс. — Это все.

— Все?

— Да, все.

— Почему же вы не рассказали, как вас встретил ваш бульдог?

— Потому что это не имеет значения.

— Мисс Адлер, ну что же вы, как маленькая! — коммерсант махнул рукой, давая понять, что оправдания не имеют смысла. — Если бы это не имело значения, зачем понадобилось бы это ваше: «Академию я закончила»? Вы просто не прибавили бы ничего. Ведь все и так было бы ясно. Но раз уж вы намекаете, что это не вся история…

— Я ни на что не намекаю. Это все.

— Я, конечно, понимаю, какого вы обо мне мнения, но неужели я так похож на дурачка?