Вексель Билибина - Волков Герман Григорьевич. Страница 5

ТОВАРИЩ СЕРЕБРОВСКИЙ

С Алдана Билибин привез уйму геологических идей — хватило бы на капитальный научный труд. Но Юрий Александрович составил лишь краткое геологическое описание Алданского золотоносного района, а остальное отложил до будущих времен.

Всю зиму он обивал пороги Геологического комитета, Академии наук, трижды выезжал в Москву в трест «Союззолото», чуть ли не каждый день бегал на канал Грибоедова, в ленинградскую контору этой организации. Всюду доказывал, убеждал, утверждал, что на Колыме есть богатое золото и нужно без промедления снаряжать экспедицию.

Приводил все доводы. Зачитывал записку Розенфельда. Рассказывал легенды о Бориске. Развивал гипотезу о золотом Тихоокеанском поясе. Наизусть цитировал высказывания Ленина о золоте и установки только что прошедшего XV съезда партии, где обсуждался вопрос развития золото-платиновой промышленности.

Солидных людей, занимавших важные посты в Геолкоме и Союззолоте, убеждал, что без золота, не имея больших соцнакоплений, и пятилетку не построишь: нужно закупать заграничную технику, приглашать зарубежных специалистов и за все расплачиваться золотом, только золотом…

Его, молоденького инженера, бороду он сбрил и выглядел гораздо моложе, чем на Алдане, выслушивали с должным вниманием. Но когда Юрий Александрович заговаривал о колымском золоте, то многие втайне посмеивались: фантазер, прожектер.

Наступил апрель, время весновок. Апрель звал в поле. По геолкомовским коридорам, тесно заставленным ящиками с образцами пород, сновали такие же молодые, как Билибин, горные инженеры. Они тоже кого-то убеждали, кому-то что-то доказывали, рвались на Хибины, на Кавказ, на Урал, на Алтай.

…Юрий Билибин взлетал по высокой парадной лестнице, расталкивал, словно глыбы, одну за другой все три массивные дубовые двери, проносился мимо расшитого позументами швейцара и, не дав успокоиться сердцу, летел выше, по ковровым дорожкам мраморной вестибюльной лестницы, и дальше — по коридорам всех четырех этажей — из одного кабинета в другой.

Его, походка, и прежде стремительная, теперь была безудержной. Казалось, он вот-вот зацепит плечом какой-нибудь ящик, и горным обвалом загромыхают все эти образцы пород, все эти камни и рухнет весь Геолком.

Билибин бросался в бой, гремел как гром. Но ни громом, ни крепким словом не разбудить старичка с беленькой головкой, подпертой накрахмаленным воротничком, уютно сидящего в глубоком кресле за массивным столом. Он, один из патриархов Геолкома, потирает озябшие, прозрачно-тонкие пальчики и на все громы-молнии лепечет тихим ручейком:

— В нашем старейшем и уважаемом всеми учеными учреждении есть правило: сначала надо заснять местность, потом вести на ней поиски, затем уж — детальную разведку. И каждый грамотный инженер, если он уважает науку и не занимается прожектерством, последовательно придерживается этого золотого правила, этой нашей многолетней традиции…

— Правило золотое и традиция многолетняя, но гнилая!

— Вы — горячий молодой человек. Вы хотите сразу же заняться разведкой и даже сулите золотые колымские горы… Но посмотрите на эту карту. Она — наша законная гордость, плод многолетних усилий. Но видите: ваш вожделенный Колымский край окрашен в унылый серый цвет. Он совершенно не освещен съемкой. Мы даже не уверены, насколько точно нанесена река Колыма — астрономов-геодезистов в тех краях не было… Там, молодой человек, заблудитесь с этой картой, и никто вас не найдет. А посмотрите речки, впадающие в Колыму и Охотское море… Все они похожи на… на…

— На поросячие хвостики.

— Дерзостно; молодой человек, очень дерзостно.

— Что — дерзостно? Сравнение или стремление ехать на Колыму?

— Все дерзостно: и сравнение, и стремление, и эта ваша, с позволения сказать, гипотеза о каком-то пояске из наборного золота… А какие еще есть у вас основания?

— А записка Розенфельда?

— Ну что вы козыряете этим Розенфельдом? Я припоминаю его… Очень энергичный господин, прямо-таки помешавшийся на каких-то золотых молниях… Как и вы, добивался субсидий на Колымскую экспедицию…

— И что же вы ему ответили?

— Мы благоразумно не поверили ему. Прожектеров на свете много. Не спешите записываться в их компанию. А на Колыме вы еще будете. Вот и сын Обручева рвется туда же, но не за золотом. Просит два миллиона на географические исследования. Серьезный молодой человек, но и ему придется обождать. В этом году мы отправляем людей в Донбасс, на Урал, на Кольский полуостров…

— Куда поближе?

— Да, куда поближе. Надо соблюдать режим экономии…

Билибин вышел на проспект Пролетарской Победы. Весна была в разгаре, теплая, солнечная. Недалеко от его дома валил густой черный дым — варили асфальт в котле, духовито пахло смолой. Юрий Александрович медленно прошел мимо котла, вернулся… И вдруг его словно озарило. Завтра он снова поедет в Москву! Нет, сегодня же, сейчас же, и будет просить в тресте «Союззолото» в три раза меньше денег. Билибин бодро вскинул голову, засвистел «Трансвааль» и зашагал, торопясь на вокзал.

В вагоне «Красной стрелы» он уселся за столик купе, зажег настольную лампу, попросил крепкого чаю и, отхлебывая большими глотками, начал заново составлять смету Колымской экспедиции. Карандаш скакал по бумаге, но Юрий Александрович быстро приноровился к ритму колес на стыках, и цифры под его твердой рукой ложились ровно, а колеса отщелкивали, словно костяшки счет.

Пассажиры улеглись спать. В тишине громче постукивали колеса. Билибину хотелось, чтоб они крутились быстрее и скорее привезли его в Москву.

К утру он начисто, еще раз кое-что сократив, переписал смету, подсчитал и вывел общую сумму. В итоге получилось шестьсот пятьдесят тысяч рублей. В три раза меньше тех двух миллионов, которые запрашивал для своей экспедиции Сергей Обручев, а прежде и он, Билибин.

Город спал, когда Билибин вышел на перрон Ленинградского вокзала. И тут Юрий Александрович вспомнил, что сегодня выходной день… Но все-таки что-то неудержимо потянуло его в трест «Союззолото». По безлюдным улицам на громыхающем трамвае он добрался до знакомого Настасьинского переулка. Тяжелая скрипучая дверь оказалась незапертой. Билибин увидел в этом доброе знамение и вошел с еще большей надеждой на успех.

Прежде он вел здесь переговоры с полненьким, кругленьким, обволакивающим мягкой и какой-то жалостливо-беспомощной улыбкой человеком, который всех называл милейшими, и его за глаза звали Милейший. Он внимательно выслушивал, поддакивал, ни в чем не отказывал, но после всякий раз разводил руками:

— Не все зависит от меня, милейший. Надо мной — акционеры: ВСНХа, Наркомфин, Госбанк… ВСНХа не решит, Наркомфин не укажет, Госбанк не даст, — и обезоруживал жалкой улыбкой.

Теперь в кабинете Милейшего кто-то громко кричал в телефонную трубку:

— Вы поняли, о ком я говорю? Поняли! Так приезжайте скорее! Да, да, немедленно! Собираю всех правленцев, акционеров и обо всем расскажу подробно! Жду!

Билибин никогда не слышал этого громкого и жесткого голоса, но догадался, чей он. Юрий Александрович знал, что Милейший председательствовал временно, что еще в прошлом году, когда учреждалось Союз-золото, председателем был назначен Серебровский, крупный специалист-нефтяник, недавно награжденный орденом Ленина за восстановление бакинских промыслов, но с золотом мало знакомый… Поэтому, прежде чем приступить к руководству Союззолотом, он был командирован в Америку для изучения промышленной добычи золота.

Юрий Александрович вошел в его кабинет без колебаний, даже с отчаянной решимостью.

— Ага, один уже есть. Садитесь, — и не дав Билибину назваться, Серебровский снова закричал в трубку: — Разбудил? Очень хорошо! А я совсем не ложился. Да, да, всю ночь проговорили! Приезжайте быстрее, обо всем расскажу! Чай не пили? Здесь попьем! Жду! — и, опустив трубку, обратился к Билибину: — Вы тоже не завтракали? Очень хорошо! Организуем чай и бутерброды.