Вексель Билибина - Волков Герман Григорьевич. Страница 6

Билибин понял, что Серебровский принял его за члена правления, хотел внести ясность, но тот уже снова кричал в трубку:

— Да, да, будем поднимать золотую промышленность! Расшевелим золотое болото! И не только золотое! Вы слышали, как он еще в конце прошлого года, когда вызвал меня к себе, говорил: золото имеет значение не только для усиления валютной мощи страны, но и даст огромный толчок развитию сельского хозяйства, транспорта и всех других отраслей народнохозяйственной жизни, особенно в тех районах, где пока еще ничего этого нет, а с открытием золота все возникает и начинает развиваться?! И тогда же приводил в пример открытие золота в Калифорнии. И сейчас, выслушав меня после поездки в Америку, снова повторил эту же мысль! Те же этапы развития, которые прошли в Калифорнии, должны пройти и наши далекие окраины, которые мы начинаем осваивать, приступив сначала к добыче золота, если оно, конечно, есть на этих окраинах…

— Есть! — убежденно вдруг выкрикнул Билибин.

— Что? — уставился на Билибина Серебровский и будто только что увидел его: — А вы, собственно, кто?

— Горный инженер Билибин.

— Билибин? Какой Билибин?! Я вас приглашал? А зачем вы пришли?! Что вам надо?! — бесцеремонно забросал вопросами Серебровский.

Но на все его вопросы Юрий Александрович ответил решительно и твердо, так, словно пришел не просить, а приказывать:

— Я хочу искать золото на окраине, где пока еще ничего нет. Вот смета!

Серебровский нередко был резок, но если встречал отпор, то сразу снижал тон и даже проникался уважением к такому собеседнику. И теперь, отложив телефонные разговоры, он взял смету, углубился в нее и лишь изредка испытующе взглядывал на Билибина.

Юрий Александрович, чтобы не молчать и сгладить свою резковатость, ронял помягче:

— Просил два миллиона, как и Сергей Обручев. Теперь прошу в три раза меньше. С Колымы без золота не вернусь…

— А это — серьезно?

Юрий Александрович не понял: то ли Серебровскому кажется, что смета составлена несерьезно, или экспедиция на Колыму — дело несерьезное. Обиделся за то и другое, резко спросил:

— Что — несерьезно?!

— Не обижайтесь, товарищ Билибин. Я тоже страх какой обидчивый. Однажды даже на Ленина обиделся, — и, не отрываясь от сметы, просматривая и другие материалы, которые были приложены к ней, все, видимо, изучая и обдумывая, стал в то же время доверительно рассказывать: — Организовал я в Турции, на международном рынке по указанию Владимира Ильича продажу бакинской нефти. Торговля у меня шла бойкая и выгодная: бензин и керосин продавал, оборудование, одежду, продовольствие закупал. Все, как просил Ильич! А перед отъездом из Турции даже на будущее торговый договор заключил со стамбульским Сосифросс — для нас очень удобный и выгодный. Думал, Владимир Ильич похвалит меня, а он дал телеграмму, как ножом по сердцу: «Договор странный. Где гарантия, что Сосифросс не надует?» Выходит, меня за нос провели, выходит, я — дурак, мальчишка…

— Фрондер…

— Да, да, мальчишка, отчаянный, но неразумный. Пошел я тогда к Серго — он был председателем Кавказского бюро партии — и стал ему по-дружески плакаться: Ильич, мол, меня считает простофилей, не доверяет мне, не подать ли мне в отставку. Серго плакальщиков не любил, но мне ничего не сказал, а Ленину про мою обиду каким-то образом сообщил. Не прошло и двух недель, как показывает мне Серго телеграмму. «Читай!» — говорит. Читаю: «Серебровский не должен обижаться на тон моей телеграммы. Я был обеспокоен судьбой Баку. Серебровского считаю ценнейшим работником… Покажите эту телеграмму Серебровскому: Ленин». Тут у меня другие слезы из глаз… Великое это счастье и дело великое — доверие друг другу. Так что, простите, если обидел, но, прежде чем дать вам эти несчастные шестьсот пятьдесят тысяч, я хочу поточнее знать — под что даю. Расскажите. Все по порядку. А я пока еще кое-кому позвоню…

И Юрий Александрович охотно, с радостью и доверием, как родному отцу или самому близкому другу, начал рассказывать. Начал по порядку, с того, как в институте зародилась гипотеза о Тихоокеанском золоторудном поясе, и изложил ее со всей обстоятельностью, не опасаясь, что профессор-нефтяник Серебровский будет над ним смеяться, как смеялись в Геолкоме.

Черные, острые, под густыми щетинистыми бровями, глаза Серебровского впились в Билибина:

— Любопытно. Очень любопытно. Есть у меня в Америке один знакомый — мистер Вандерлип. Он занимался когда-то нефтью, имел свои промыслы, но потом потянуло его на золото… Отправился он на Аляску вместе с англичанином Холтом, а еще позже захотел взять у нас в концессию Камчатку, Охотское побережье, обращался с такой просьбой к Ленину, был у него на приеме… Не подбирались ли эти вандерлипы и холты к вашей Колыме, а? К вашей золотой пряжке, а? Великие идеи, молодой человек, носятся в воздухе. И тут важно не то, кто первым за нее ухватится, а кто первым ее докажет… В Геолкоме не верят? Да, конечно, кое-кто заплесневел… Не зря Дзержинский занимался этим Геолкомом. Но я бы вам не советовал обострять отношения с ними. У нас это пока — единственная геологическая организация, и если мы отпустим шестьсот пятьдесят тысяч, то не вам лично, а Геолкому, и от Геолкома будет ваша экспедиция…

Билибин еще долго рассказывал. Пересказал все, что слышал о Бориске и Розенфельде, много говорил о Вольдемаре Петровиче Бертине…

— Да, я слышал о нем. Но, нет, нет, вместе с вами на Колыму я его не отпущу. У нас таких золотоискателей и организаторов золотой промышленности — раз, два, и обчелся. А нам, как вы говорите, надо еще и на Чукотке золото искать, а?..

Пока Юрий Александрович рассказывал, подходили вызванные по телефону члены правления Союззолота, представители ВСНХа, Наркомфина, Госбанка… Пришел и Милейший. Рассаживались и ждали, когда закончится аудиенция какого-то горного инженера… А Серебровский не торопил Билибина, слушал внимательно, задавал вопросы и сам комментировал его ответы. И только потом уж, обращаясь к истомленным ожиданием правленцам, сказал:

— Ну вот, товарищи, на ловца, как говорится, и зверь бежит. Сегодня ночью Иосиф Виссарионович дал мне указание: расшевелить золотое болото, и прежде всего на окраинах! А утром горный инженер Билибин заявился и предлагает конкретно искать золото на Колыме и Чукотке. На Колымскую экспедицию уже и смету составил… Немного просит: всего шестьсот пятьдесят тысяч. На Колымскую экспедицию мы эту смету отпустим. И в этом же году мы должны организовать экспедицию на Чукотку! Ну, а теперь вы, товарищ Билибин, свободны, но можете и остаться послушать. Вам это пригодится.

Билибин остался и с большим вниманием, даже с волнением, слушал о ночной беседе Серебровского со Сталиным, чувствуя, что эта беседа и этот день — революция в золотой промышленности, и он, Юрий Александрович, участник этой революции… Он слушал и никак не мог согнать с лица блаженной самодовольной улыбки, так не подобающей важному историческому совещанию в Союззолоте.

В тот же день вечером, как это было условлено, Билибин «молнировал»:

СБОРЫ БЫЛИ НЕДОЛГИ

Победителем, на крыльях Нике, возвратился в Ленинград Юрий Александрович. В Геолком по мраморным лестницам он взлетел, чуть не зашибив ливрейного швейцара. А «тираннозаврам» великодушно объявил свою волю:

— Я только лишь попрошу себе в помощники палеонтолога Цареградского, да еще кого-нибудь из астрономов-геодезистов, чтоб не заблудиться среди этих, — Билибин попрыгал пальцами по листам геологической карты, — поросячьих хвостиков…

О Цареградском он просил не случайно. Познакомившись лет пять назад, они хорошо знали друг друга. А случилось это так… У Билибина был свободный час между лекциями, он зашел в пустую аудиторию почитать. С этой же целью и в это же время оказался здесь Цареградский. Разговорились. Цареградский — он был на курс ниже Билибина — между прочим спросил: