Фанфан и Дюбарри - Рошфор Бенджамин. Страница 31

Брат Анже, всесторонне обдумав свою проблему, пришел наконец к мысли, что в шахматную партию нужно ввести фигуру, имевшую на Жанну куда больше влияния, чем он сам. И это была никто иная, как мать Жанны — да-да, Анна Рансон, прекрасная Анна, которая когда-то была расстроена её беременностью, но которая позднее, по мере роста Жанниных успехов, с течением времени смирилась — уже настолько, что перешла жить под её кров! Это счастливое сосуществование возникло благодаря графу Дюбарри. Году в 1763 или 1764 граф Дюбарри благодаря махинациям с поставкой припасов для армии завязал отношения с Рансоном, который был, как мы помним, супругом Анны и, как по крайней мере думал он сам, отцом Жанны. Граф Дюбарри устроил, чтобы Рансона назначили сборщиком соляных податей во Фресне-сюр-Сарт, куда Рансон и убыл — и хитрец граф поселил у себя не только его дочь, но и её мать, причем мы не беремся утверждать, что его любовницами стали обе!

Анна Рансон! Да, её нужно привлекать к игре! Фанфан, в конце концов, её внук! В её возрасте она просто должна быть тронута, что из глубин времен вернется внук. И какой очаровательный! И так похожий на нее! Да, именно она сможет в удобный момент — как-нибудь утром, пока дворец ещё не будет полон гостей и Жанна только проснется… вот тогда Анна Рансон и втолкнет мальчика в спальню Жанны и сообщит:

— Это твой сын, дочь моя!

А что произойдет дальше — там будет видно. Фанфан поселится в каком-нибудь укромном месте со слугой, которому можно доверять — лучше всего с немым слугой, который и писать не умеет! Нужно только удивить Жанну, использовать удобный момент, когда со сна она ещё не думает о своем положении и той великой осторожности, к которой это положение её обязывает — короче говоря, когда она ещё живой человек!

Пока брат Анже строил свои планы, Фанфан, как мы сказали, спал. Не знаем, что ему снилось, быть может, странствия по Франции, львы, Святая земля, или то, что он месит тесто для хлеба. Во всяком случае не то, что пришло время снова встретиться с матерью, чтобы с её помощью когда-нибудь достичь того приличного положения, о котором для него уже десять лет мечтал брат Анже. Теперь это время пришло!

***

Когда Фанфан проснулся, он был немало удивлен, что лежит не в постели Элеоноры, но потом заметил, что потрясенный брат Анже разглядывает какую-то вещицу.

— Доброе утро! — вежливо сказал Фанфан. — Я прекрасно выспался.

— Что это? — спросил брат Анже, казавшийся немало потрясенным, и показал ему что-то на ладони. — Я только что нашел это в постели…

Это был медальон, который графиня Дюбарри дала Фанфану!

— О, видно цепочка порвалась! — воскликнул тот. — Это графиня Дюбарри! — добавил он намеренно небрежно.

— Откуда это у тебя?

— От нее! — Фанфан встал. — Где бы мне отлить, мсье?

— Там! — брат Анже указал на ночной горшок. — От нее? От кого?

— Ну, мсье однако и приспичило! — заметил Фанфан, наполняя горшок. От графини Дюбарри, разумеется! Мы знакомы! — добавил он, отставляя посудину.

— Что ты плетешь, поганец!

— Скажете тоже — поганец! — обиделся Фанфан. — Я правду говорю! Просто забыл вам рассказать. О-ля-ля! Мсье, какое было приключение!

И он подробно изложил брату Анже о своих подвигах у Лабилля, и как благоуханная графиня его поцеловала, и как сказала, — если нужна будет помощь, достаточно обратиться к ней.

— Клянись, что это правда! — брат Анже, задыхаясь, схватился за грудь.

— Но слушайте, это что, не доказательство? Эта штука была у неё на шее!

Ночные комбинации брата Анже рассыпались в пух и прах. Черт возьми! Они пили кюммель! Он её спас! Она его поцеловала! И он её бесспорно очаровал! Она его уже немного любит!

В минутном затмении брат Анже готов был счесть, что камея появилась в его постели волшебными причудами судьбы и провидением Господним, и означает это одобрение свыше его планов — но тут же понял — все гораздо лучше: это пропуск! И с его помощью без малейших проблем можно провести Фанфана во дворец на рю де ля Жюсьен! И не будет нужды просить посредничества матери Жанны, которая, если подумать как следует, не такой уж безопасный посредник и вся сосредоточена на том, чтоб её дочь, наделавшая уже столько ошибок, не совершила новых!

— Умойся! — велел брат Анже Фанфану. — Там есть пачули, и не экономь. Приведи себя в порядок, нам нужно отправляться с визитом!

— В восемь утра? — спросил Фанфан, взглянув на часы брата Анже.

— В столь важных обстоятельствах не до приличий, — заявил брат Анже, омыв свое горящее тело ледяной водой. Как билось у него сердце! Спешило за его летящими вперед мыслями. Брат Анже чувствовал, что в этот день умрет. Он должен был успеть с Фанфаном во дворец на рю де ля Жюсьен! Потом, если на то Господня воля, можно и умереть!

***

Еще никогда фиакр не мчался по Парижу столь быстро. Через десять минут такой езды у лошадей пар пошел.

— Мсье, — причитал кучер, — мы все убьемся!

Но брат Анже лишь добавлял по ливру, и дома мелькали мимо них, люди отскакивали на тротуары. На рю Вертю переехали курицу, но брату Анже было не до того, он был готов переехать и самого герцога Орлеанского! На перекрестке рю Сан-Шанталь и рю дю Фардье фиакр едва не перевернулся, так лихо одолев поворот! Фанфан, оставленный братом Анже по-прежнему в неведенье, не думал ни о чем — эта фантастическая гонка переполняла его радостью. Он только кричал все время:

— Быстрей! Еще быстрей! — И удивлялся, как сильно пахнут пачули.

На рю дю Парадиз-де-Шево — она именовалась Конским Раем из-за того, что там им приходилось из последних сил тащиться в гору — они едва не раздавили процессию монахинь, так летели с горы! Кучер предпочел закрыть глаза. В кармане у него было уже двенадцать ливров! Поэтому он лишь молился Богу. Десяток раз они были на грани смерти (не считая курицы), скандальным образом нарушили движение по переполненным парижским улицам, перепугали монахинь, нагнали страху сотням матерей, навлекли проклятия старцев, кричавших, что такого они в жизни не видели, стали предметом жалоб на трех заставах, заставили священника, несшего святые дары на рю де ля Тромб, упустить их на землю, так что человек, к которому он их нес, умер без помазания, и вынудили нотариуса, которого забрызгали грязью на рю Боку, вернуться домой за новым костюмом, где он застал свою жену под старшим писарем; ещё они оказались виновны в том, что с окна второго этажа упущен был цветочный горшок, оглушивший карманника, как раз занявшегося делом, и в результате по бесславном возвращении домой жена беднягу излупила, — не говоря уже о множестве других несчастий. Короче говоря, они наделали столько проблем, смятения и неприятностей — и только для того, чтобы в конце концов на рю де ля Жюсьен никого не застать!

Анна Рансон, оказывается, отбыла к мужу в Фресне-сюр-Сарт, о графе Дюбарри никто ничего не знал — видно, отсыпался в каком-то притоне, это ясно. Но что графиня?

Графиня накануне отбыла в Версаль!

— В Версаль! — велел кучеру брат Анже.

— Мсье, — возразил извозчик, — я чуть живой, лошади тоже, фиакр того гляди развалится…

— Здесь десять ливров, — оборвал брат Анже, — и берись за кнут!

— Что будем делать в Версале? — спросил Фанфан, все ещё наслаждаясь гонкой.

— Бог знает, — ответил брат Анже со смесью горечи, тревоги и иронии. Возможно, играть в шахматы!

Фанфан уже привык к его туманным фразам, и только лишь заметил:

— Велл, как сказал бы Толстяк Гужон, шахматы — все же какое-то развлечение!

Только для брата Анже — как он уже чувствовал по острой боли в груди это оказался последний ход!.

2

Хотя и было только десять часов утра, Версаль в этот чудесный день в конце июля был полон толпами людей, и не только в дворцовых галереях, приветствовавших друг друга своими треугольными шляпами и вполголоса делившихся последними сплетнями, но и в парке, переполненном чиновниками и мещанами, пришедшими с прошениями и просьбами, если не просто для того, чтобы пройтись и поглазеть. Повсюду группами прохаживалась стража, не допускавшая столкновений. Изредка проезжали роскошные экипажи, и появлявшиеся из них великолепно одетые дамы исчезали во дворце.