По ту сторону ночи - Устиев Евгений Константинович. Страница 21

Конечно, охотничий инстинкт в нем отнюдь не угас, и Петя в конце концов стал нашим единственным кормильцем. Мы с Сашей еще пытаемся тягаться с ним, Бонапарт же, у которого все время стоянок уходит на возню с мотором, давно махнул рукой на всякую охоту.

Утром 12 июля меня разбудило чье-то прикосновение. Открыв глаза, я увидел Петю; он стоял у моих ног и делал какие-то таинственные знаки. Я сразу вспомнил, что сегодня день его рождения, а я, как дежурный, обещал приготовить праздничный завтрак. Однако оказалось, что дело не в завтраке.

— Я нашел, — сказал он вполголоса, — небольшое озерко с рыбой. Хотите, прочешем его сетью?

Быстро одеваюсь и выползаю из палаточки. Солнце только что поднялось над лесом, еще пахнет ночной свежестью. На траве блестят капельки росы, а галька выглядит мокрой, как после дождя. Несмотря на раннее утро, в воздухе уже повисла голубоватая дымка, которая обещает очень жаркий день. Сегодня она кажется особенно густой; скалы и лес на другом берегу Анюя просвечивают, как сквозь марлевую занавеску. В двухстах— трехстах метрах от лагеря Петя обнаружил среди высоких тополей уже отчлененную от реки небольшую усыхающую протоку. Присмотревшись, вижу в неглубокой воде несколько крупных хариусов. Они застряли здесь с половодья и сейчас, словно в поисках выхода из запад* ни, темными молниями бороздят ее во всех направлениях. Еще две-три недели засухи, и протока окончательно обмелеет — хариусам грозит неизбежная гибель.

— Их здесь шесть штук, — говорит Петя. Встав раньше всех, он успел не только разыскать этот живорыбный садок, но и подсчитать возможный улов.

Мы растягиваем бредень на гальке и подвязываем его концы к двум сухим жердям. Затем Петя, засучив штаны, лезет в воду и тащит сеть, стараясь вести нижний ее край с грузилами по самому дну. Я бреду вдоль берега протоки. Через несколько минут на солнце сверкают чешуей пять прекрасных хариусов с огромными спинными плавниками.

— Эх, одного-таки упустили! — с сожалением вздыхает Петя. Он нанизывает трепещущую рыбу на ивовый прутик, и мы возвращаемся к палаткам.

Через час у меня уже* готов завтрак. По случаю дня рождения Пети я нажарил белых оладий и сварил крепкий кофе с сухими сливками. На большой сковороде потрескивает подрумяненная в масле рыба.

Праздничность момента подчеркивается небольшой порцией коньяку, которым мы отмечаем и двадцать восемь лет жизни юбиляра, и близость одного из важнейших этапов путешествия — устья Ангарки. Там мы должны оставить глубоко сидящую моторку и, свернув в сторону от Анюя, подниматься по горным речкам Анюйского хребта.

Ко времени отплытия дымка над долиной сгустилась в настолько плотную завесу, что другой берег реки рас- таял в ней почти без следа.

А знаете, ведь это не дымка, а дым! — сказал вдруг Бонапарт. — Лес горит, наверно!

Действительно, сверху по реке тянуло все более явственным запахом гари. Неужели пожар?!

— Ничего удивительного, — озабоченно говорит Петя. — Столько времени не было дождя. Лес высох и, как порох, вспыхнет от всякой причины.

— Дело серьезное, — добавил Бонапарт, — если пожар захватил большой район, мы долго не сможем пристать к берегу.

— Нужно скорее проскочить опасную воду. Живее в путь! — воскликнул я.

К счастью, начало перехода встречает нас глубокой водой и относительно спокойным течением, Саша быстро выводит шлюпку к фарватеру и увеличивает скорость. Через некоторое время ровная пелена висящего над рекой дыма сменяется отчетливыми густыми клубами, которые то закрывают видимость до пятидесяти — ста метров, то неожиданно рассеиваются, открывая дальние горизонты. Очевидно, пожар разгорается, и ветер гонит огонь прямо на нас. Мы молчим и пристально вглядываемся вперед. Конечно, на воде огонь не страшен, но ведь мы не знаем, на каком расстоянии горит лес и большое ли пространство уже охвачено этим страшным для тайги бедствием. А вдруг огонь захватил больше двенадцати— пятнадцати километров вдоль реки — где же мы устроимся на ночлег?

— Ничего страшного, — бодро утешает Саша, — высадимся на какой-нибудь голой косе и переночуем!

— Должно, ты не видал больших таежных пожаров, — мрачно обрывает его Бонапарт.

Через два часа ходу за очередным поворотом реки показался горящий лес. Еще издали был слышен ровный гул и характерный треск горящих сучьев. Где-то в стороне пронзительно и тревожно кричали кедровки. Лодки врезались в густое облако смолистого дыма, Теперь он уже настолько плотно лежал на воде, что стало трудно дышать; у всех слезились глаза. Пожар бушевал главным образом на левом берегу реки. Правый берег только начинал гореть; маленькие очаги переброшенного ветром огня были видны лишь местами.

Саша пытается отойти от огня и плыть у правобережья. Увы, там слишком мелко, и мы волей-неволей должны вернуться к фарватеру, ближе к горящим деревьям и кустам.

Никогда мне не приходилось видеть лесной пожар так близко. Я с жалостью смотрю на пылающие сверху донизу высокие лиственницы, на горящие ярким огнем ветви тополей и берез. Пламя быстро распространяется и по траве, и по кронам деревьев. Оно то скользит длинными языками по сухому, как порох, мху, осторожно подкрадываясь снизу к стволам лесных великанов, то вдруг, как огненная птица, взлетает в воздух и цепляется за верхушки деревьев. Густые кусты ивы, смородины и шиповника после короткой борьбы внезапно вспыхивают и почти мгновенно с легким шипением сгорают. Заросли смолистого кедрового стланика загораются со свистом и треском. От них идет густой черный дым и летят пучки длинной горящей хвои.

Налетающие порывы ветра слепят дымом и обдают горячим дыханием пожара. Они бросаются на нас то с одной, то с другой стороны. Эти вихри рождаются в пламени и кружатся то над рекой, то над лесом, повинуясь слепой стихии огня.

Вдруг метрах в двадцати от лодки в воду рухнула горящая лиственница, подняв тучу искр, брызг и пара. Положение делается опасным. В нашей памяти еще очень живо воспоминание о едва не погубившей нас катастрофе у Мангазейки. Кажется, ситуация становится похожей! Петя кричит со своей лодки, что лучше отойти от пылающего берега. Мы и сами понимаем, что это необходимо.

Саша с Бонапартом направляют моторку к правому берегу и, как только она начинает цепляться за гальку, выключают мотор и поднимают винт. До берега еще метров пятнадцать мелкой, но быстро несущейся воды. Как обычно, перелезаем через борт и, отцепив лодку Пети, ведем с Сашей нашу шлюпку по мелководью.

Петя достает шест, становится на норме плоскодонки и, с силой отталкиваясь от дна, продвигается вперед. Он плывет заметно быстрее нас и вскоре обгоняет моторку. Вот когда ему особенно пригодилось полученное еще на Алдане искусство вести лодку шестом. К сожалению, ни Саше, ни тем более мне это искусство никак не дается!

Так, временами задыхаясь от дыма, напрягая силы, мы медленно одолеваем течение, стараясь держаться возможно дальше от огненного берега и ближе к берегу, еще не охваченному пожаром. Несколько горящих деревьев с сильным треском падает в воду, почти доставая нас своими ветками.

Но вот вода и у нашего берега становится достаточно глубокой; мы прыгаем обратно в шлюпку, а Бонапарт заводит мотор. Через несколько минут Петя оказывается позади и, подхватив брошенный ему конец, вновь плывет за нами на буксире.

Пламя не бежит вдоль реки сплошной полосой. Одни участки леса загораются раньше, другие позже; мы проплываем то большие массивы, не затронутые огнем, то нацело выжженные пожаром буро-черные пепелища. Некоторые острова пылают одним сплошным костром, извергая громадные клубы дыма и пара. Взлетающие к небу струи искр пересекаются большими раскаленными головнями, которые, прочертив дугу, с шипением погружаются в воду. По-видимому, сильные воздушные потоки перебрасывают их и на правый берег. Вот прямо против нас задымился, а затем факелом вспыхнул уцепившийся за скалу куст стланика. Через минуту вся скала загудела, как извергающийся вулкан.

Вдруг впереди в воде показалось что-то черное.