В чертогах Подкаменной Тунгуски - Заплатин Михаил Александрович. Страница 20

Не раз приходилось встречать такое: моторная лодка плывет еще где-то далеко, за пять — восемь километров, а рев двигателя уже слышен, как будто лодка совсем рядом.

Мы с Анатолием мчались впереди. Наши спутники немного отставали: они буксировали вторую лодку, тяжело груженную ящиками. Приходилось кричать, чтобы слышать друг друга.

Темные тучи нависали над унылыми лесными берегами. Казалось, серая нижняя кромка облаков касается прибрежных деревьев. В глубине леса стояла туманная дымка.

— А дождичек все-таки будет! — прокричал Толя.

Мы проплыли несколько притоков, в том числе речку Черемо, впадающую в Подкаменную Тунгуску слева. После ее устья река резко поворачивает, круто огибая небольшую сопку, и дальше течет среди низких берегов, вытянувшись в длинный и широкий плес.

Унылы и однообразны были здесь берега, от природы веяло предосенней печалью, но и в этом, пожалуй, была своя прелесть.

Прогноз Анатолия оправдался. Дождь подкрался к нам незаметно, исподтишка. Сначала мельчайшей моросью он стал оседать на одежде, потом заморосил мелкими-мелкими капельками, покрыв поверхность реки замысловатым рисунком из маленьких кружочков. Это был не тот ураганный дождь из крупных капель, под который мы с Анатолием попали недавно и который налетел внезапно и так же внезапно кончился, этот дождь обещал растянуться надолго.

Анатолий сбавил ход, и мы приблизились к лодкам зоологов. Евгений Евгеньевич сидел за рулем. Он молча показал рукой вперед. На правом берегу сквозь водяную дымку вырисовывалось строение.

С ревом наши лодки направились к берегу; там, вблизи устья небольшого притока, стояла ветхая охотничья избушка.

— Это речка Чандымба, — сказал Сыроечковский. — Переждем здесь дождь.

Мы обследовали наше пристанище. Изба была пуста. Вдоль одной из стен тянулись нары. В углу за дверью на земляном высоком фундаменте была устроена маленькая железная печка. У окна стоял примитивный стол. На нем валялись пустые консервные банки, кружки и котелки.

— Это охотничье зимовье, — обвел взглядом избу Толя.

— Здесь и ночевать неплохо, — добавил Сергей.

Но Сыроечковский возразил:

— Нет смысла. Переждем дождь и поплывем дальше.

Все взглянули на часы. Был еще полдень. До вечера можно проплыть большое расстояние.

— Но погреться чаем не мешает и здесь! — сказал Анатолий.

С этим согласились все. Из лодок была принесена посуда, и мы расположились в избе по-домашнему.

Дождь не переставал. Листва и хвоя на деревьях были обильно смочены водой. Ветки кедров и лиственниц искрились множеством капелек. На каждой хвоинке висела крупная слеза; время от времени она скатывалась на землю, и ее место на конце хвойной иглы тут же занимала другая капелька. По лужам беспрестанно сыпала мелкая дождевая дробь.

Чем дольше я смотрел на эти детали дождевого пейзажа, тем больше они мне нравились.

— Толя, поснимаем?

— Что вы! Зальет аппарат водой!

— Давай попробуем!

Еще во времена немого кино известный голландский кинорежиссер Йорис Ивенс снимал город при дожде. Эти съемки были тогда шедевром киноискусства и вызвали немало удивления.

Я смотрел на мокрые листья кустарников, на хвою, сплошь усыпанную водяным бисером, на ягоды голубики, с которых капля за каплей падала вода. А что, если попытаться заснять киноэтюд «Тайга в дождь»?

Тем временем Анатолий сходил к лодкам и принес в избу киносъемочную аппаратуру.

— Неужели вы и в дождь отважитесь снимать? — спросил Сыроечковский.

— Попробуем!

Мы накрыли аппарат большим куском целлофана и вышли с Толей из избы. Хотелось заснять ветки, усеянные водяными каплями, падающие в лужи дождинки... Лужи надо было снимать в первую очередь, так как дождь мог внезапно прекратиться.

К нашему счастью, дождь был в самом разгаре. Мы облюбовали наиболее живописную лужу, в которой отражался лес. Затем перешли к веткам кедров и лиственниц, засняли висячие капли на концах хвойных игл. С этим кадром тоже нужно было спешить: капли могли внезапно обрушиться.

Анатолий держал надо мной кусок целлофана, защищая меня и аппарат от дождя. Тем не менее кинокамера скоро покрылась влагой. На передних линзах объективов уже искрились мелкие водяные бусинки.

Крупно, во весь экран, я заснял мокрые ягоды брусники и голубики. С них "падали большие дождевые алмазы. Это выглядело забавно: ягоды словно плакали.

Неподалеку от избушки мы нашли огромный развесистый куст черемухи. Он весь был усыпан спелыми черными ягодами. Омытые дождем плоды черемухи сверкали особым блеском, и с них беспрестанно падали на землю капли. А рядом с черными плодами под ударами капель шевелились красные листья — первые вестники приближающейся осени.

Что же еще заснять на кинопленку? В дождевом лесу было столько интересных деталей, столько бесподобных картин! Я уверен, что в солнечный день не было бы той кинематографической живописности, которой дышала каждая веточка при дожде. Природа, обильно напоенная влагой, жила. Во всем ощущалась особая динамичность, придающая прелесть киноизображению.

Дождевую натуру требовалось оживить проходами людей среди мокрых кустов и травы. Мы попросили своих спутников попозировать нам. Ноги зоологов крупным планом прошли перед самым объективом по краю лужи, потом три человеческие фигуры цепочкой удалились по направлению к охотничьей избушке. На этом мы закончили съемку.

Совершенно вымокшие и озябшие, мы с великим удовольствием вошли в наше гостеприимное пристанище.

— Вот это работенка — часа три будем сушиться, — сказал Анатолий.

Сыроечковский, помогая нам раздеться, говорил:

— Послушайте, это же трудная работа! Я никогда не согласился бы снимать в дождь!

— Зато на экране будет настоящий дождь!

Время уже шло к вечеру, а дождь все не переставал.

Сыроечковский посмотрел через окошко на реку. Признаков улучшения погоды не было.

— Пожалуй, есть смысл переночевать в избушке, — сказал он.

Вскоре мы перетащили вещи и снаряжение в дом и основательно устроились на ночлег.

Рано утром первым проснулся Анатолий.

— Погода — блеск! — крикнул он на всю избу.

Зашевелились спальные мешки на нарах. Мы выглянули в окно. Над рекой поднималось солнце. Ветки кедров и лиственниц раскачивались: дул легкий ветерок. На них уже не было водяного бисера. Только на земле кое- где блестели лужи да трава была мокрой.

На железную печурку был водружен чайник. После традиционного чаепития собрались в дорогу. Вскоре рев двух моторов снова нарушил таежную тишину берегов Подкаменной Тунгуски.

Хороша природа после дождя! Промытое небесной водой, все вокруг блестело, было ярким и жизнерадостным, веселило и рождало хорошее настроение.

Ниже речек Южной и Северной Токуры, впадающих в Подкаменную Тунгуску с двух сторон почти в одном месте, потянулись тихие и широкие плесы. В утренние часы здесь царила озерная тишь.

— Вот где рыбка-то водится! — крикнул Толя. — Две речки сразу вливаются в Подкаменную!

— Останавливаться не будем — надо наверстать километры! Порыбачим в другом месте!

Анатолий сделал недовольную гримасу.

Впереди на левом берегу показался поселок. Это Усть-Камо. В двадцатые годы здесь была заброшенная заимка из нескольких домиков, но теперь поселок может поспорить с Оскобой и Мирюгой,

Сразу же за селом слева в Подкаменную Тунгуску впадает речка Камо. Это тоже большой приток Подкаменной. На много километров он углубляется в таежные просторы Эвенкии. Вдоль него, как и вдоль Тайги, расположены богатые охотничьи угодья, на берегах много охотничьих изб.

Подкаменная Тунгуска стала заметно шире. Высокие лесистые берега обступили реку. Вдали показались плоские вершины, сплошь заросшие лесом. Места вокруг стали более живописными.

Каждый раз, когда мы проходили мимо устьев речек, впадающих в Подкаменную, Анатолий громко выражал сожаление:

— Опять проплываем мимо рыбных мест!