Дикари - Мож Роже. Страница 25

– Галл! – воскликнул худой и некрасивый человек с густыми бровями и лицом, изборожденным морщинами. – Теперь мои дела будут находиться в руках необразованного солдафона, да еще из самой глухой провинции...

– Тебе?то чего жаловаться! – услышал он в ответ. – Посочувствуй лучше Металле! Ты предоставишь этому галлу только твои дела, а ей еще свою задницу подставлять!

– Ей еще повезло, что досталась ему, а не законной жене! – пошутил третий.

На лестнице раздался громкий смех и докатился до Суллы и Изгнанника, которые уже находились в прихожей. Переступив порог, оба оказались на шумной улице, залитой солнечным светом.

– Здравый народный юмор! – произнес Изгнанник с улыбкой. – А ведь правда, в твоих руках жизнь возницы, да и все остальное... Мне довелось видеть ее на арене. Это одна из самых красивых женщин империи, если, конечно, можно назвать женщиной этого дикого зверя... Ради Венеры, прошу тебя, хотя бы раз переспи с ней до того, как ты вырвешь из нее правду об убийстве Менезия. Допускаю, что она приложила к этому руку...

Но Сулла, ошалевший от толпы, запрудившей тротуары, от оглушительных криков торговцев и носильщиков портшезов, пробивавших себе дорогу, и не думал о вознице Металле. Он внезапно почувствовал себя беспомощным. Он никого не знал в этом городе, а город уже потешался над той ролью, которую должен был исполнить в стенах дворца Менезия галльский солдат, превратившийся в римского патриция. Сулла был знаком только с милой ветреницей Манчинией и этим Изгнанником, парией, который был вынужден жить посреди кладбищенской мерзости. Конечно, Изгнанник знал весь Рим, но вскоре и он покинет Суллу, чтобы продолжить свою странную жизнь, жизнь фантома?консула, коим был когда?то. Теперь же он вынужден скитаться по Городу без всякой надежды вновь обрести свой прежний вид...

Изгнанник остановился в начале улицы, уходящей вправо от них.

– Ты окончательно решил, – иронически спросил он, – и дальше рисковать своей жизнью? Пользоваться богатствами, накопленными Менезием? Готов ли спать в роскошных кроватях его дворца, есть рыбу из его садков, целовать его флейтисток и направлять его суда в дальних морях?

Сулла вынул из?за пояса веточку калины и поднес ко рту.

– Я решился выяснить, кто желал его смерти. А что, по?твоему, делал я все эти долгие годы, сражаясь рядом с Менезием? Не рисковал я жизнью?

– Все так! – продолжил Мерсенна, изучая лицо своего собеседника. – Но всему свое время. Ты давно уже оставил оружие. У тебя – стада, гумна, собаки. Они встречают тебя, когда ты возвращаешься вечером, и кладут головы на твои колени, когда ты садишься перед очагом... Ты хочешь зачеркнуть все это одним махом и пуститься в опасную авантюру, гораздо более опасную, чем война. Здесь и убивают по?подлому, а тот, кто падает, летит прямо носом в грязь...

Сулла покачал головой.

– Оставь, – сказал он. – Менезий неоднократно рисковал жизнью ради меня, и ему было что терять, помимо своей жизни: его богатства, о которых ты упомянул...

Они говорили спокойно, не боясь быть услышанными в окружении толпы и гама римских улиц.

– А знаешь, Мерсенна, – начал вдруг галл, – почему этот вонючий Рим самая великая вещь в мире?

– Наверное, потому, что цветы хорошо произрастают на навозе, – ответил Изгнанник с сарказмом.

– Нет, не только. Я понял только сейчас, после прочтения завещания: у Рима есть легионы, это они сажают на трон императоров и оберегают границы, а сильны легионы своей крепкой дружбой. Как наша дружба с Менезием...

– О, красивые слова! Я убеждаюсь в том, что Рим велик, раз сам галл произносит подобные речи, несмотря на то что Цезарь подло убил Верцингеторига[41] и других галльских вождей! Ну, – продолжал он, взяв своего собеседника за руку, – а может, причина в том, что тебе надоела твоя ферма и ты захотел закончить свои дни здесь, среди нас?

На этот раз наступила очередь Суллы смеяться.

– А разве сам Мерсенна не предпочел бы умереть публично казненным на площади города, чем тихо угасать в изгнании от скуки?..

Наконец Изгнанник остановился с галлом у красивого здания с небольшим садиком перед фасадом и вывеской, гласившей, что здесь находится парикмахерская и косметический салон. Элегантные легкие коляски, городские экипажи и портшезы, украшенные росписями, ожидали дам, пожелавших воспользоваться услугами модного цирюльника.

– Если ты не собираешься отказаться от своего замысла, – объяснил Мерсенна, – все должны увидеть галла Суллу, тебе незачем скрываться. И именно здесь и произойдет превращение...

На пороге заведения две молодые девушки, сильно накрашенные, в туниках, открывающих взорам их бедра, уже встречали двух посетителей и протянули им полотенца, смоченные в ароматизированной воде. Мерсенна освежил себе лицо, потом руки.

– Салон принадлежит сыну Либио, – сказал он вполголоса Сулле, который повторил его движения. – Все считают, что Либио казнили за то, что он поставлял Мессалине яд во времена Нерона, – продолжал он. – Но его сын и я знаем, что он прячется там, где ты тоже нашел приют. Отец успел посвятить сына в тонкости изготовления париков, румян и притираний. Сын открыл свой салон. Здесь есть еще одна дверь, на улицу Номентана. Сейчас сюда войдет некий дак, коим ты являешься, и никогда не выйдет отсюда. – Мерсенна отдал полотенца одной из рабынь. – Предупреди твоего хозяина, что его почитатель Мерсенна привел к нему знатного клиента! – сказал он.

Молодая девушка улыбалась своими яркими губами и большими накрашенными глазами. Она хотела было уйти выполнить то, о чем ее попросили, но Изгнанник удержал ее за руку.

– Ты становишься все более и более желанной, Эмилия, – сказал он ей. – Как только мне наскучат мальчики, я попрошу тебя посвятить меня в тайны той так называемой классической любви.

– А он действительно продавал Мессалине то, о чем ты упомянул? – спросил Сулла у Изгнанника, как только молодая девушка, смеясь, отошла от них.

– Я его никогда не спрашивал. Это не принято в царстве теней... Все хранят свои секреты. Но как ловко он изготавливает парики и меняет лица! Благодаря ему я могу жить под другим именем. И не мне осуждать его за то, что он когда?то кому?то и помог отравить людей, которые для меня ничего не значат...

Накрашенная девушка?подросток спустилась с лестницы, чтобы проводить двух посетителей на другой этаж, где священнодействовал Сертий, сын Либио. Они поднялись вслед за ней и последовали по коридору, минуя различные кабинеты, в которых отдавали себя во власть парикмахеров, массажисток и косметичек. Не успели они войти в маленькую комнату, как тут же появился Сертий.

– Сертий, мой друг, – сказал Изгнанник, показывая на Суллу, – откуда, по твоему мнению, прибыл этот доблестный воин, который и не говорит на нашем языке?

– Из Дакии[42], без всяких сомнений...

– Искусство отца еще один раз обмануло сына! – воскликнул Мерсенна. – Этот воин вошел в Рим через ворота Виминала, место, откуда он пришел, тебе должно быть известно. Если приподнять его шевелюру, то под ней обнаружится наполовину обритый череп. Ты знаешь, для чего это делается... Нужно теперь вернуть ему лицо, лицо галльского гражданина империи, а также восстановить другую половину шевелюры, которой он пожертвовал ради знакомства с автором, произведшим тебя на свет... Поручаю его тебе. Как следует обслужи его! И если не из любви ко мне, то хотя бы из интереса, так как он только что унаследовал состояние и дворец Менезия...

Сертий наклонил голову.

– Если он пришел оттуда и его касались руки моего отца, то о деньгах и речи быть не может, – сказал он.

– Спасибо, мой мальчик, – сказал Мерсенна. – Я оставляю тебе Суллу – это его имя. Выведи его через сад, как только твои руки вернут ему прежний облик. Достань ему тогу из тонкой ткани, самые дорогие сандалии, которые только можно найти на улице Корнелиа, и позови носильщиков портшезов, чтобы он, как подобает богатому человеку, смог прибыть во дворец...