Дикари - Мож Роже. Страница 26

А Сертий уже усадил галла перед столиком с зеркалом и начал снимать с него светло?рыжий парик.

В зеркале Сулла увидел свой наполовину обритый череп. С одной стороны виднелись его темно?русые волосы с поседевшими волосками, другая была обрита еще хозяином таверны «Золотая улитка» четыре дня тому назад. И сколько событий произошло за эти четыре дня... Позади себя он увидел Изгнанника, рука лежала на ручке дверцы, так как он собирался уже уйти.

– Мерсенна! – позвал галл. – Запомни, дворец Менезия открыт для тебя и днем и ночью...

Изгнанник покачал головой.

– А стоит ли нам соединять наши судьбы? – спросил он. – Если меня поймают, то отрубят голову на Форуме, и мое присутствие у тебя в доме повредит тебе! Мало тебе врагов в лице префекта ночных стражей?

– Как долго ты скрываешься в городе? – спросил Сулла, вместо ответа.

– Уже четыре года...

– Мне понадобится месяца три, я найду убийц Менезия. Не останешься ли ты на три месяца инкогнито со мной?

Сулла повернул голову и посмотрел прямо в глаза Изгнаннику.

– Дай мне подумать, – сказал он. – Vale![43] – кивнул он сыну парикмахера, который искал среди образцов волосы, подходящие по цвету к оставшейся необритой шевелюре галла.

– Vale, Мерсенна, обними моего отца за меня...

– Обязательно, мой мальчик, – ответил Изгнанник, открывая дверь. – А ты, Сулла, – прибавил он с улыбкой, – не забудь обнять от моего имени Металлу...

Глава 10

Старый германский пес

Сулла проснулся в комнате маленькой пристройки. Здесь он обнаружил несколько дней тому назад молоденькую музыкантшу, игравшую на тамбурине и влюбленную в Менезия; она, отравленная ядом, лежала рядом с рабом, который имел несчастье выпить после нее того же вина. Здесь он решил провести ночь, пробежав великолепные залы, где рабы, мужчины и женщины, с интересом ожидали появления нового хозяина, ниспосланного им судьбой.

Через маленькое окошко, закрытое кованой решеткой, было видно, что рассвет еще не наступил. Галл крепко заснул после утомительного дня, в течение которого ему привелось познакомиться с целой толпой вольноотпущенников, клиентов и многочисленных доверенных лиц Менезия. Многие из них не скрывали иронического презрения к галлу. Другие, напротив, раболепно заискивали.

Какое?то время Сулла оставался один в большом и пустом атрии. Потом пришли рабы и стали протирать мраморный пол большими влажными вениками, смоченными в ароматизированной воде. Они тщательно стирали следы пришедших оказать почтение преемнику Менезия. Не успели протиральщики уйти, как появился, судя по виду, дворецкий, который препроводил галла в столовую залу.

Ее середина была занята большим буфетом?столом, уставленным большим количеством серебряной посуды, часть ее была с крышками, другая – без. Большие рыбины, поданные в качестве холодной закуски, венчали овощи, фигурно уложенные; птицы были украшены своими же собственными перьями. Пирамиды безупречных плодов высились по двум краям стола. И наконец, в центре – большой серебряный колокол овальной формы.

Сулла рассматривал все это с задумчивым видом. Пышное изобилие было знаком его могущества, и оно смущало его. Под взглядами застывших рабов он подошел к столу и приподнял большой колокол. Под ним оказался своеобразный колодец, выбитый прямо в дереве, где в толченом льде охлаждались кувшины с вином различных цветов.

Галл осмотрел все, что ему предлагалось, прежде чем взял ножку птицы, которую и съел стоя. Один из слуг, приподняв в свою очередь колокол, испросил его указать то вино, которое он хотел бы выпить. Сулле протянули серебряный кубок, куда налили красного вина. После того как он съел несколько смокв, два раба поднесли ему чашу, в которой он ополоснул пальцы, и вышитое полотенце, которым он вытер их.

Покончив с мытьем, он обратился к дворецкому, который до сих пор стоял поодаль. Он попросил его поблагодарить поваров за старания и за вкусную еду.

– Но, – добавил он, – скажи им, пока я обедаю один, чтобы столько не готовили до моего распоряжения, а это все раздай рабам, включая и тех, кто занят на самых грязных работах.

Дворецкий поклонился, и слуги начали с ловкостью убирать со стола, ни разу не звякнув ни стеклянной, ни металлической посудой, которую они уносили, тихо ступая босыми ногами.

– Однако, хозяин, – сказал дворецкий, – я осмелюсь заметить тебе, что рыбу нам доставляют прямо с моря, а овощи, фрукты, мясо с ферм и из садов, и обязательно нужно все использовать... В скором времени ты и сам начнешь приглашать гостей на обеды, как это делал Менезий... Если отдать приказание, чтобы не каждый день привозили продукты, то как ты будешь давать обеды?

Сулла задумался. Дворецкий был прав. Так жил Менезий: механизм работал сам по себе, и его невозможно было остановить. Фермер Сулла подумал было: а не отдать ли приказание продавать все это каждое утро? Но, к счастью, он не сказал ничего подобного дворецкому. Галл быстро сообразил, что стал бы посмешищем Рима, узнай Город, что галльский выскочка, устроившись в роскошной обстановке Менезия, продает на рынках то, чем патриций окружал себя, живя на широкую ногу. Каждый день в море отправлялись барки, на фермах собирался урожай, забивался скот, повозки отправлялись в Рим. Что даст его экономия?

– Ты прав, – наконец ответил Сулла, который заметил, что до сих пор не знает имени дворецкого. – Как тебя зовут? – добавил он.

– Мектиос, хозяин. Я – грек и служил на корабле, с которого Менезий командовал флотом, заведовал съестными припасами. Он привез меня в Рим. Могу ли я теперь надеяться на честь служить тебе?

Сулла посмотрел на него:

– Конечно... Конечно, Мектиос. Дай мне время привыкнуть ко всему этому, – добавил он с улыбкой. – А теперь я пойду отдохну...

Дворецкий поклонился еще раз, и Сулла, выйдя из столовой, спустился по мраморным ступенькам в атрий. Там задержался на немного, прислушиваясь к шуму города, приглушенному листвой деревьев, окружавших дворец. Затем прошел через сад к павильону флейтисток, где он и решил отдохнуть. День выдался тяжелый. Управляющие не упустили ни одной детали, рассказывая и показывая римское хозяйство Менезия. Он посетил парадные покои, кухни, кладовые с бельем, термы, конюшни, сараи с повозками, экипажами и носилками, жилища рабов, их отхожие места, подземные тюрьмы и, наконец, садки, где он ловил лангустов в первую ночь и повязал двух стражников. Сулла спросил о главном управляющем, который занимается счетами и всем руководит, но ему ответили, что его больше нет. Он пропал за несколько дней до трагической гибели хозяина. «Несомненно, – подумал Сулла, – боясь, как бы тот не начал подозревать его в растратах».

И это, и безалаберность охранников – вот почему Менезий позвал его. Патриций, наметивший занять один из самых высоких постов в Риме, не контролировал больше свое хозяйство. Супруга забросила дом, перешла в лагерь противников и ополчилась против него во главе когорты адвокатов. Его любовница?возница была строптивым животным, которое с трудом переносило удила. Но как же Менезий, прекрасно управлявший целым легионом по осаде вражеского лагеря, не смог справиться со своим окружением?

Так размышлял он по дороге к портику, где на его глазах в ту роковую ночь погиб патриций. Сулла шел по длинной аллее, обсаженной кипарисами, вдоль которой на большом расстоянии друг от друга стояли на посту стражники. В вечернем свете, над кипарисами, он разглядел вольеры, в которых содержались редкие птицы, купленные Менезием во время его путешествий. Вдруг послышался долгий жалобный вой, без сомнения собачий. Сулла подумал, что среди всех, кто принадлежал умершему патрицию, только собака, казалось, чувствовала боль потери хозяина. Свернув с аллеи, он обнаружил псарню. Все клетки были пусты, кроме той, откуда раздавались завывания.

Сзади появился раб, смотревший за вольерами, а Сулла все рассматривал животное, лежащее на плитках пола. Это был очень старый германский охотничий пес с длинной бело?коричневой шестью. Его глаза посмотрели на Суллу грустно, и он опять завыл. Раб объяснил, что хозяин часто приходил его проведать и выпускал из клетки и что животное не ест с тех пор, как парки перерезали нить жизни Менезия.