Когда риск - это жизнь! - Маури Карло. Страница 42

Моему сыну Луке уже исполнилось семнадцать лет. В поездке по следам Марко Поло он был неразлучен с собаками. Сначала — с курдской овчаркой, позднее — с афганской борзой, даже спал в обнимку с ними в палатке, в одном спальном мешке. По прошествии некоторого времени после нашего путешествия Лука стал жаловаться на боль в печени и в плече. Проделав необходимые обследования, в частности гепатическую сцинтиграфию, врачи установили наличие обширной пораженной области в правой доле печени. 17 марта этого года профессор Джордже Винкре с медицинского факультета Миланского университета сделал Луке сложнейшую операцию. Оказалось, что правая доля печени была почти полностью поражена кистой, возникшей под воздействием эхинококка, размером с апельсин и весом в восемьсот граммов.

Эхинококк, ленточный червь, — кишечный паразит у собак. Перейдя на Луку от собаки, он внедрился в его печень и спровоцировал образование крупной кисты. Эта болезнь распространена среди пастухов, живущих в постоянном контакте с собаками. Вот и Лука во время нашей фантастической кочевки по следам Марко Поло подхватил ее. Теперь-то он знает, что такое эхинококк, и уж больше не позволяет собакам лизать себя.

Я тоже недавно вышел из больницы — с рекомендацией «избегать нагрузок». Из-за перенесенного инфаркта я хожу теперь как Наполеон — держа руку на сердце: прислушиваюсь к каждому его удару. А ведь прежде я, никогда и не вспоминал о сердце. Знал, что существует в моем теле такой орган, но ничуть не беспокоился о нем и точно так же никогда не беспокоился о почках, печени, прочих органах, благодаря которым живу. Как это было глупо с моей стороны! Знать, что ходовые свойства автомобиля зависят от безотказной работы всех его деталей, и совершенно не думать о собственном теле, которое, как я в невежестве своем полагал, зависит от некоей высшей силы, от судьбы, может быть…

Правда, в последнее время я снова стал подниматься в горы, но сердце то и дело готово вырваться из груди, и я с беспокойством вслушиваюсь в него, как вслушиваются в трепещущий мотор гоночной машины. Ходить стараюсь медленно, чтобы не ускорить сердцебиение, которое мне удается поддерживать, сверяясь с секундной стрелкой часов, на уровне семидесяти ударов в минуту. Впервые после болезни, помню, я поднялся на гору высотой 700 метров над уровнем моря. Потом на другую, в 1300 метров, затем на 2500 метров и наконец стал ходить на горы второй, третьей, даже пятой категории трудности. Это настолько ободряет меня, что я, как прежде, забываю про сердце. Случается, где-нибудь на подъеме сильно прихватит. Тогда я останавливаюсь и замираю в неподвижности. Дальше идти не хочется. Почему я должен куда-то лезть? Ничего больше не хочется. Сажусь на камень и чувствую, как пустота бессмысленности завладевает мной. Кладу большой палец правой руки на запястье левой. Сердце пульсирует нормально. Стало быть, не оно виновато. Делаю глубокий вдох, освежая кислородом тело и волю. Встаю и, с удовольствием продолжая подъем, вспоминаю, что во всех своих приключениях я преодолевал не только сопротивление окружающей меня зачастую враждебной природы, но главным образом неуверенность в самом себе и упадок духа. Позавчера я был на обследовании у своего кардиолога, профессора Кристиано Ранци. Пока он делал мне электрокардиограмму, я рассказал ему по порядку про горы, на которые поднимался в последние дни, и про поездку в Египет, куда отправился сразу же после выхода из больницы. «Кто вам все это разрешил?!» — спросил меня профессор. «Никто», — ответил я. «Ну и ну… У вас, Маури, все наоборот. У вас реки текут в гору», — покачал головой кардиолог.

Я знаю, что это неправда. Реки не текут в гору. И все же…

Экспедиция на «Тигрисе»

Осенью 1976 года Тур Хейердал пригласил меня принять участие в его новой экспедиции, начало которой намечено на осень 1977 года. Мы выйдем в океан из Месопотамии (Ирак) на ладье шумерского типа из тростника берди, служившего еще 6000 лет назад материалом для строительства подобных судов. На этот раз нам придется установить, как и куда могли совершать плавания мореходы одного из древнейших народов, населявшего за 4000 лет до Христовой эры «Страну между реками» Евфратом и Тигром, то есть Месопотамию.

Получив приглашение, я немедленно начинаю готовиться к будущему путешествию, хотя до его начала остается более года. Мысль о новом морском странствии будет увлекать меня все это время, помогая преодолевать разнообразные жизненные невзгоды.

Вместе с Туром я уже дважды пересекал Атлантику на папирусных лодках, какими пользовались древние египтяне. Те наши лодки носили имя Ра — египетского бога Солнца. На них мы за два месяца плавания в океане достигали Америки, доказывая тем самым, что люди, извечно путешествуя, устанавливают связи между цивилизациями, что, в свою очередь, ведет к взаимному влиянию культур. Для передвижения в пространстве человек отнюдь не всегда пользовался средствами, созданными современной технологией. С незапамятных времен люди путешествовали по свету, влекомые естественной силой ветра и морских течений — истинных носителей ростков человеческой культуры. К сожалению, наша историческая наука не склонна связывать то, что происходило или происходит на Земле, с деятельностью таких факторов, как пассаты, муссоны, морские течения, которые, исправно следуя, подобно рекам, по своему руслу в океанах, способны переносить от континента к континенту материальные объекты и мысли.

Просыпаюсь после наркоза — весь в поту, ничего не понимаю и ничего не помню. От тела исходит неприятный запах, кислый запах страха и боли. Спрашиваю у хирурга, как прошла операция и вообще смогу ли пойти на «Тигрисе». «Как вам сказать, — отвечает он, — будем надеяться…» От боли я уже давно в пути — «по горам и рекам несчастья». Прикованный к постели, вопрошаю себя, зачем растут деревья, зеленеют поля, щебечут птицы… Зачем вокруг меня и на улице ходят люди? Неужели для того, чтобы усугубить мою беспомощность? А может, чтобы дать мне надежду?

Спустя 15 дней я поднимаюсь с койки и делаю первые шаги. Я не помню своих первых шагов в детстве, поскольку двигался неосознанно, стремясь к чему-то неизвестному, а тут ставлю ногу на пол и страдаю оттого, что мне хорошо известен путь, который предстоит сейчас проделать, собрав в кулак всю волю.

В коридоре, где я учусь ходить, тем же занимается и молодой мужчина, весь изуродованный, опирающийся на какую-то раму на колесах. Что придает силы этому искалеченному человеку? Смирение? Лично мне убожество претит. Я с ним никогда не соглашусь. Оно в тысячу раз страшнее любого урагана. Выкарабкаться любой ценой…

В моей палате появился новый сосед. Прежний, которого звали Адольфом, был рослый, крепкий крестьянин из унылых равнинных мест Северной Германии. Теперь вместо него рядом со мной лежит пожилой электрик из Бремена, герр Логеманн. Я обратил внимание на то, что оба моих соседа по палате с одинаковой покорностью восприняли больничную жизнь. Похоже, их ничто не беспокоит: они едят, спят, читают, смотрят телевизор, как у себя дома; спокойно перенесли операцию и теперь позволяют залечивать себя с безропотным послушанием чиновников.

А во мне кипят средиземноморские страсти. Без каких-либо определенных причин в моей душе постоянно меняется погода. То я увядаю, словно дерево осенью, с которого облетели листья, то вдруг расцветаю, как весенний цветок, потому и не выношу тиканья будильника: у меня слишком мало времени, чтобы еще и это выносить.

В клинике много детей с деформированными суставами, например с вывернутыми наружу ногами. Дети ковыляют по коридорам на костылях, стараются бегать, ползать, им весело, их детское жизнелюбие смущает меня, задевает мою «умудренность», забывающую про то, что в бессознательном, в инстинктивном ребенок черпает силу.

И я тоже должен быть веселым… Я должен ходить… Я хочу плавать на «Тигрисе»… Я должен снова стать ребенком, потому что взрослый воспринимает настоящее и планирует будущее через призму своего прошлого, отвергая возможность начать с нуля.