Последний козырь - Кондаков Алексей. Страница 14

– Нет, – засмеялась Таня, – не выгоню, а угощу чаем с блинами. Зинаида Андреевна напекла.

– Чай с блинами да на свежем воздухе! Лет сто не пил, – обрадовался Павел.

– Вот и чудесно, – оживилась Таня, – потерпите еще немного, я сейчас.

И пошла по выложенной кирпичом дорожке в угол двора к летней кухне.

Павел знал, что многие офицеры пытались ухаживать за ней, но безуспешно. И ему захотелось понравиться Тане.

Вернулась она с подносом, накрытым салфеткой.

– Чай готов. Теперь помогите мне принести самовар.

Постепенно разговор их стал свободнее, проще, и Павел это сразу почувствовал.

– Вы правда не жалеете о концерте? – спросила Таня, разливая чай.

Павел только улыбнулся в ответ.

– Я тоже не жалею… По?моему, слушать программу Плевицкой «Тоска моя, Россия» все равно, что слушать песни соловья, сидящего в клетке… – Таня на мгновение застыла с чайником в руке. – А вы знаете историю жизни этой певицы?

– К сожалению, – смущенно сказал Павел, – я знаю лишь, что чудо?голос непостижимо быстро поднял простую крестьянскую девушку, а потом монашенку из глубин народных на высоту самых лучших театров России и Европы…

«„Из глубин народных…“ Как это естественно он сказал», – отметила Таня и вспомнила слова отца: «Мы, слава богу, не из рода царедворцев, не обивали пороги Малахитовой гостиной… Корень нашего древа в глубинах народных. Гордись этим, дочурка».

– Глубины народные – и вдруг высота лучших театров мира… И как только она выдержала такую перемену? – Таня говорила задумчиво, будто пытаясь понять, почему это талант всегда уносит человека от народа, породившего его, в салоны и залы светской публики. – Но ее истинная глубинная суть – ведь она все?таки от земли – дала о себе знать, когда Россия забилась в агонии гражданской войны: Наталья Васильевна оказалась в Красной Армии медицинской сестрой и даже вышла замуж за комиссара.

Она замолчала. В ее задумчивом взгляде Павел заметил тоску, будто она жалела, что начала разговор об этом.

– Вам налить еще чаю?

Он подал ей стакан на блюдце и спросил:

– А дальше?

Таня сняла с конфорки фарфоровый чайник, налила крепкой заварки и, пододвинув стакан к кранику самовара, разбавила ее кипятком.

– Вместе с мужем она попала в плен к Деникину и вдруг – уму непостижимо, – Таня чуть приподняла плечи, глаза удивленно округлились, – стала женой генерала Скоблина!.. Вы понимаете, Павел Алексеевич? Как же она могла не утратить чистоты души, способности глубоко и самобытно раскрывать образ русской песни?

Их взгляды встретились. Павлу показалось, что из?под спадающего локона глаза Тани смотрят на него настороженно. А ей почудилось, что у полковника дрогнули веки. «Кажется, я не сказала ничего опрометчивого», – спохватилась Таня. На всякий случай она осторожно спросила:

– Я сказала что?нибудь не так?

– Ну что вы, Таня, – поспешил успокоить ее Наумов. – Ваша мысль верна.

Таня оживилась:

– Искусство, как цветы, расцветает на почве, его породившей. Как же Наталья Васильевна не может понять этого?

Они помолчали.

Павлу вспомнились слова Тани: «Я с детства приучена ценить иные титулы: хлебороб, кузнец, врач, архитектор, инженер…» И ему стало понятно, почему она считает естественным, что Плевицкая «оказалась в Красной Армии и даже вышла замуж за комиссара». А вот то, что она стала вдруг генеральшей… «Уму непостижимо…» И все это искренне, убежденно. Конечно же, Таня случайно здесь, в этом логове.

Павел взял ее руку и спросил:

– О чем вы думаете, Таня?

Рука ее чуть дрогнула и замерла, маленькая, нежная.

«О чем я думаю? – повторила про себя Таня. – Разве я могу сказать вам, Павел Алексеевич, что всей душой почувствовала в вас человека чистого, честного и что у меня живет надежда вернуться домой».

Таня повернулась к Наумову. «К чему он стремится, на что надеется? Если бы он мог быть искренним со мной!..»

– Павел Алексеевич, можно я спрошу вас о том, что беспокоит многих?

– Конечно.

– Вы верите в то, что здесь, в Крыму, утвердится какое?то маленькое русское государство?

Павел не ожидал столь откровенного вопроса и не сразу нашелся. Сначала он хотел сказать, что Россия – это монолит, от которого невозможно отколоть даже маленького кусочка. Но, глянув на Таню, понял, что тут восклицательные знаки неуместны. Она терпеливо ждала его ответа. «И все?таки, пожалуй, лучше будет обратить все в шутку», – решил он и, наклонившись к ней, улыбнулся:

– В это не верит даже сам владыка, викарный епископ Вениамин.

– Вы все шутите, Павел Алексеевич! А я ведь серьезно. И знаете почему?.. Я очень боюсь эмиграции. Правда. – Она встала. – Уже поздно…

Только теперь Павел обратил внимание, что взошла луна И время действительно позднее.

3

– Хэллоу, май фрэнд! – громко приветствовал Клод Рауш Наумова. – Я к вам, но, кажется, опоздал?

– Ко мне? – удивился Павел, недоуменно глядя на полковника и следовавшего за ним официанта с подносом, на котором стояли коньяк, сухое вино и все необходимое к ним. – Прошу вас, мистер Рауш. У нас в России говорят: «Желанный гость никогда не опаздывает».

– Прежде всего поздравляю вас, Павел Алексеевич, с блестящей победой, – оживленно говорил Рауш. Сигара, зажатая в углу губ, делала причудливые движения, и казалось, что это она выбрасывает изо рта дымящиеся слова. – В который уже раз я прошу Татьяну Константиновну подарить мне хотя бы один приятный вечер. Отказ и отказ, вежливый, но не оставляющий никаких надежд. А вы… Я видел вас вдвоем на Екатерининской и понял, что это – не простая случайность.

– Ну что вы, мистер Рауш! – смутился Наумов.

Быстро накрыв на стол, официант вышел. Рауш взял две рюмки коньяка и, подавая одну Наумову, сказал:

– Не обижайтесь, мистер Наумов, разговор о хорошенькой женщине – залог хорошего настроения, которое всегда необходимо иметь при важном разговоре.

– В этом смысле вы превосходно подготовили нашу беседу, – улыбнулся Наумов и взял протянутую рюмку. – Стоя говорят о мелочах, о серьезном – только сидя.

С полковником Раушем Наумов познакомился на пути из Батума в Севастополь. Это произошло на борту американского парохода «Честер Вельси». Павел – теперь уже не английский журналист Ринг Дайвер, а полковник Наумов – стоял на палубе и смотрел, как в предутренней дымке незаметно растворяются горы Кавказа. А здесь, рядом, в чреве «Честер Вельси», солдаты и офицеры – остатки разгромленной белогвардейской Кубанской армии. Скоро они сойдут на берег Севастопольского порта и вольются в ряды армии генерала Врангеля.

Послышались резкие удары рынды – судового колокола, и, словно по его сигналу, на палубе появился Клод Рауш в спортивном костюме.

– Hello, colonel! [12]–громко приветствовал Рауш Наумова и фамильярно подмигнул.

Гимнастикой он занимался усердно. Каждое упражнение делал долго и старательно, особенно силовые. Наконец он закончил и на скверном, но вполне понятном русском языке сказал:

– Подождите меня здесь, полковник, и мы вместе позавтракаем.

– With pleasure, mister colonel,[13] – ответил Павел.

– O?o! Вы говорите по?английски? Это превосходно.

За завтраком Наумов рассказывал о своих скитаниях. Говорил он тихо, сосредоточенно. Клод Рауш внимательно слушал.

Павел сказал, что революция разлучила его с отцом. Работая инженером Англо?Кубанского нефтяного общества, он выехал в заграничную командировку и не вернулся. Рауш вдруг хлопнул Павла по плечу и стал вспоминать своих друзей, с которыми работал на Кубани. А когда узнал, что Павел дружил с Рингом – сыном Джона Дайвера, пришел в бурный восторг.

Они просидели за столом долго, и Клод Рауш убедился, что его собеседник прекрасно знает всех, кто работал в этом обществе до революции.

– Вы верите в то, что большевики не выдержат очередного натиска вооруженных сил Объединенных государств? – неожиданно спросил Рауш.

– Устал я разочаровываться в своих надеждах. Боюсь, последнего не переживу, – ответил Павел и закурил.