И на земле и над землей - Паль Роберт Васильевич. Страница 40

Потащился Ягила к Днепру. Бледная луна еле высвечивала каменистую тропу. По ней он спустился на узкий днепровский плес. Вот уже слышно, как плещется о берег вода. И тут что-то острое и, как показалось, горячее ударило в спину. Стрела! Упав, он еще слышал, как хрустнуло сломавшееся древко. И голоса: «Говорил же, что я тебя запомнил, горбун!», «Так он уже нав! Куда его теперь?», «А в челн. И на волю, диавола!..»

Очнулся Ягила в утлой рыбачьей лодчонке. Течение Днепра неслышно несло его в низовье, печально поплескивая за бортами. Высоко над лицом сияло и переливалось звездными огнями ночное небо. Самая большая и яркая из звезд, хорошо знакомая каждому страннику и мореплавателю, — Седава [55]. То есть седая, старшая из них. А раз старшая и седая, то особо почитаемая — святая. Только подумал и опять забылся. Через какое-то время почувствовал — глазам стало тепло, словно на лицо ему легла чья-то теплая рука. Приоткрыл глаза — Сурья. Прекрасный огнекудрый Сурья отыскал его в этой водной пустыне и согрел своими теплыми утренними лучами. После Перуна Сурья его любимый бог. А может, и до Перуна. Он же и Огнебог, и Ярила, и Солнце, и Даждьбог. И вместе со всеми другими богами — Сварог. Ибо бог русичей един и множествен. Как то? Не понять человеку, ибо тайна великая. Ум разверзнешь, а не поймешь!

Потом его заставила очнуться какая-то очень важная мысль, которую он не успел додумать прежде. О чем она? Почему так неотвязна?

А, вот о чем… Как-то Ягила насчитал семьдесят известных ему славянских князей. И не меньше великих пращуров и героев, сынов отечества. А вот кого-то вспомнить тогда никак не мог. Неужто так и не вспомнит?

А было их двое. Братья. Ну да, когда столетний старец Германарех отобрал у них их красавицу-сестру… Нет, чуть позже! Когда этот готский полутруп-полукороль приказал ей идти на ложе и она пренебрегла им… Когда этот гадкий дряхлый старикашка приказал разорвать ее дикими конями и слуги исполнили то…

Вот-вот, как раз в это время они и вошли в его шатер, пронзили ненавистного мечами и… И что с ними самими стало? Зарубила на месте охрана? Или смогли отбиться? Не вспомнить… А главное — не вспомнить их имен. Как это досадно и несправедливо! Как стыдно и нехорошо…

Он и прежде каялся в этом, но сейчас все-таки мысль была не о том. Вот приходили к нему молодые новгородские вои. Он хотел напомнить им один случай из бывалого. Ну да, с тем же Германарехом, чье имя боги выплюнули, как и амастридскую мерзость… Вот-вот, вспомнил!

Случилось так, что, напав на русов и получив крепкий отпор, его войско тут же попало под удар гуннской конницы. Чтобы избежать гибели, пошел на поклон к тем же русам, пил с ними вино дружбы и клялся быть заодно с ними против гуннов. Наши князья поверили и открыли ему дорогу в землю Русколани. Но прошло какое-то время, и он, сроившись с гуннами, пошел на недавних своих спасителей — и плакала тогда гибнущая Русская Колунь.

А рассказал он им не этот, а другой случай, бывший у Карани. Только ли для того, чтобы пополнить счет русским поражениям и неудачам? Сказать, что мы излишне доверчивы и верим даже тому, кому заведомо верить нельзя? Пополнил, сказал. Но главное опять же не это!..

Так что же главное? Боги, дайте вспомнить. Никогда ни о чем не просил вас, только творил вам славы, а сейчас прошу. Помогите вспомнить. Вы же все знаете, для вас это так просто…

На этом Ягила опять ушел в Навь, а когда пришел обратно, все вспомнил.

Тысячелетия назад, когда людской мир только создавался, боги установили вселенский нравственный закон Истины, Правды-Прави, Любви и Справедливости. По этому закону должно жить все во Вселенной, человеческое и нечеловеческое. Стать благим, близким к богам можно, только идя Путем Прави.

По этому закону все живое и неживое одухотворено и свято. В том числе, и особенно, Слово Истины, Слово Правды. И ответственным за его исполнение бог богов назначил своего первого сына Перуна.

Многие века люди знали и почитали это божественное установление. Даже когда стали забывать о нем, суть его оставалась жить в их душах. Они боготворили Правду и Истинное Слово, шли по жизни Путем Прави, а когда покидали ее, приобщались к богам.

Когда Перун строго следил за этим, все шло хорошо. Но вот многие племена и народы забыли о нем настолько, что начались между ними раздоры, ложь и обман. Поскольку войны стали постоянными, Перуну, видимо, стало не хватать времени для прежнего контроля, и человечество погрязло во зле.

Только славяне, да и то не все, остались верными богам. Даже живя в мире зла, они продолжали свято верить в Истину, Правду, Любовь и Справедливость. Не умея сами лгать и обманывать, они ожидали того же и от других, верили даже слову врагов, и те бессовестно пользовались этим. Отсюда столько бед выпало на долю славян, они часто терпели поражения даже тогда, когда были сильны. Несомненно, это красит и возвышает их, но что будет с ними дальше, если человечество не порвет с миром зла, не вернется на путь Прави? Так и оставаться простаками?

[Пройдет еще тысяча лет, и мир погрязнет во зле еще глубже. И, глядя на русичей, будет гадать: что это за непокорный народ, почему он не похож на других, в чем загадка и тайна русской души? Но знать про то Ягиле было не дано, ибо боги не дали человеку способности знать свое будущее. Нам тоже не дано. Но мы думаем, и наша «тайна» для нас не тайна. И мучает нас другое: стать такими же, как все, и не церемониться с теми, кто не церемонится с нами? Или, оставаясь в одиночестве, не поддаваясь такому искушению и борясь, найти силы сохранить себя для будущего? Что для нас ценнее? Думай, русич, думай! Жалок народ, который не умеет и не хочет думать о себе.]

В последний раз Ягила вернулся из нави совсем ненадолго и как-то странно. Он уже ничего не видел, не слышал плеска воды за бортами, ничего не хотел. Наверное оттого, что все наконец вспомнилось, а других желаний у него не было. Даже открыть глаза. Но и с закрытыми глазами ему вдруг увиделась прекрасная юная дева вся в белом, ведущая в поводу белого коня.

Склонившись над ним, она горестно вздохнула и печально сказала:

— Ну, радуйся, русич, сейчас ты взойдешь на благословенную Сваргу нашу и увидишь пращуров своих…

Но сама почему-то не радовалась. Заволновался и он.

— Все будет хорошо. В полку Перуна тебя уже ждут. На вот, испей живой воды, неистовый воин Сварога…

— Но ведь я не воин, — поправил он ее. — И не в сече пал, а… — он попытался вспомнить, что же с ним приключилось, и не смог. — Иди к другим, Перуница. К тем, кто более достоин того.

— Не так, русич, не так, — покачала светлой головой небесная дева. — Ты всю жизнь был воином и пал как доблестный воин. Только сеча твоя особенная, вечная. Радуйся, русич… Пей…

Он испил ее живой воды, сел на белого коня и легко воспарил над темной землей…

Чем дальше, тем многоводнее становился Днепр. С приближением его знаменитых порогов течение все ускорялось, становилось шумным, неукротимым. Вот берега его, став высокими отвесными скалами, почти сомкнулись, вода меж ними закипела, загрохотала, превращаясь в белоснежную пену и взлетая до самых небес. Утлая рыбачья лодчонка канула в эту гудящую бездну и за мгновение превратилась в прах. Но Ягилы в ней уже не было. Зато в небе зажглась еще одна звезда.

…А что же Русь его?

Юный князь Игорь не вечно будет юн. И будет у него жена — пресветлая княгиня Ольга. И будет у них сын — великий воин Отечества Святослав. А у того будет сын Владимир…

Но это уже совсем другие времена.

А у каждого времени и своя история.

Глава двадцать третья

Вместо эпилога

Тяжело пережил Юрий Петрович Миролюбов годы фашистской оккупации, да и послевоенное время благополучием не баловало, увы. Но была и радость — у него сохранилась копия «Влесовой книги»! Ведь чувствовало, чувствовало сердце, что нужно спешить, пока дощечки в его руках! Не стало их, зато есть копия. Вникай, изучай, научись говорить с ней на ее языке — и тогда может открыться такое, что и представить трудно.