Поединок. Выпуск 2 - Агаянц Николай. Страница 14

— Разрешите? — спросил по-английски представительный господин в летах, присаживаясь за столик.

— Извините, но здесь занято.

— Полагаю, что для меня. Мистер О’Тул?

Я рассмеялся:

— Судя по восторженным описаниям портье, мне предстояло сегодня волнующее рандеву с пленительной дамой.

Незнакомец вежливо и чуть иронично улыбнулся и ответил:

— Письмо в гостиницу отвезла Энн-Маргарет — моя секретарша. Самому появляться там не хотелось по многим причинам.

Привстав и слегка поклонившись, он назвал себя:

— Фабио Аллика, корреспондент нескольких аргентинских газет в Нью-Йорке, при ООН. В Байрес прилетел на две недели. Был вчера в Ассоциации иностранных журналистов — хотелось повидать знакомых — и узнал, что вы здесь.

— Будь я проклят! Не могу припомнить, где и когда мы встречались...

— А мы не встречались. В Ассоциации мне подробно описали вашу внешность.

— ?..

— Терпение сэр. Сейчас все объясню. Но прежде, если не возражаете, перекусим. Кормят здесь вполне сносно, хотя и без особого изыска. К тому же в таких скромных кафе, как «Джиоконда», меньше любопытных глаз. — Пст! — сеньор Аллика на латиноамериканский манер окликнул миловидную девушку в переднике, спешившую с подносом на кухню.

Пока, поминутно советуясь со мной, он делал заказ, я украдкой присматривался к нему. Перейдя с официанткой на родной язык, Фабио разом преобразился: говорил громко, оживленно жестикулировал, пересыпал речь солеными словечками. Место суховатого американизированного денди занял истый портеньо. Горячий. Порывистый. Открытый.

За ленчем аргентинец выложил карты на стол. Против законного чилийского правительства готовится заговор. Международный валютный фонд разработал план государственного переворота под кодовым названием «Кентавр», осуществление которого возлагается на Центральное разведывательное управление Соединенных Штатов. Он надеется, что я напишу об этом в канадские газеты.

— Отчего же вы сами не используете столь выигрышный материал?

— Сведения получены из сугубо конфиденциальных источников. Я связан словом. Появление моего имени под разоблачительной статьей сопряжено со смертельным риском для тех, кто доверительно поделился секретной информацией. Больше того, мистер О’Тул, ни одна душа не должна знать о нашем разговоре. Именно поэтому сегодняшнее свидание я обставил в стиле дешевого детективного романа. Уж извините великодушно...

— А что заставило вас остановить выбор на мне?

— Вы не аргентинец и, кроме того, приехали сюда ненадолго! Вряд ли кому придет в голову связать вместе наши имена.

— Ваша откровенность меня поражает. Откуда вам известно, что я за человек?

— Положим, кое-что известно. От моих друзей в Сантьяго. Они неплохо знают Глорию Рамирес, да и о Фрэнсисе О’Туле отзываются как о человеке твердых принципов и... достаточно радикальных убеждений.

Если в конце этой фразы и прозвучал вопрос, я на него никак не отреагировал, думая о своем. В том пасьянсе, который я начал раскладывать в Сантьяго, кажется, появилась еще одна нужная карта. Вот только не крапленая ли?

— Есть основания полагать, — продолжал Фабио Аллика, — что путч в Чили будет первым шагом «Кентавра». На очереди Панама и Аргентина.

— Даже так?

— Представьте себе. Нынешние режимы этих стран тоже вызывают раздражение в определенных и притом, весьма влиятельных кругах Вашингтона своим стремлением покончить с неравноправным партнерством.

Знакомые интонации. Знакомые доводы.

Словно мой экспансивный портеньо позаимствовал их из книги канадского профессора Уорнока. Бедные «партнеры Бегемота»! Или в сочувствии нуждается сам бедняга Бегемот, от которого все шарахаются?

Десятого мая, наутро после моего дня рождения, отмеченного более чем скромно в баре Ассоциации иностранных журналистов, я вылетел в Сан-Мартин-де-лос-Андес, в тот самый «неприметный городишко» на границе с Чили, о котором говорили Пепито Акоста и полковник Кастельяно. Впервые я выступал в роли частного детектива (правда, работающего на самого себя да еще, пожалуй, на Истину). С чего начать свой персональный сыск, решительно не знал. И потому начал с визита к отцу Лукасу, настоятелю монастыря Святой Троицы.

Священник-коммивояжер Порфирио не преувеличивал: его друг и вправду оказался преобязательнейшим человеком. Он угостил отменным обедом (в прохладной с низкими сводами трапезной, где гулко разносились голоса монахов, звон оловянных тарелок и шаги обслуживающего нас бледного послушника), рассказал об истории этих мест (от седых времен испанской конкисты до войны за независимость против тиранов-испанцев, в которой особо отличился генерал Хосе де Сан-Мартин), охотно согласился познакомить с достопримечательностями города и окрестностей (и позже выполнил обещание — сам водил меня до тех пор, пока я не стал валиться от усталости, по мастерским ремесленников, больнице для бедных с рентгеновским кабинетом, лепрозорию. До скотоводческих ферм, слава богу, мы не добрались).

Преломив со мною хлеб (если только можно так назвать сочное асадо со свежими овощами и терпкое монастырское вино), настоятель пригласил пройтись по саду.

— Этот розарий — моя гордость и услада, — францисканец потянулся к хрупкому стеблю лимонно-желтого цветка, склонился над кустом, умиленно вдыхая аромат чайной розы.

Нелепо выглядел в сутане этот рослый, пышущий здоровьем красавец с лицом умным, живым и мужественным. И что ему вздумалось в затворники податься? Воистину, неисповедимы пути господни! Но так ли уж он далек от мирской суеты? Я спросил:

— Вы разделяете воззрения падре Порфирио на роль церкви в современном мире?

— Крайности сходятся. Я бы, конечно, не стал торговать книгами на улице ради пропаганды «всеобщего равенства и братства», однако я тоже не стою в стороне от борьбы за социальную справедливость. Ведь Второй Ватиканский собор внес существенные изменения в программную и практическую деятельность церкви. Здесь, в Латинской Америке, революция все равно произойдет. С нами. Или без нас. Но ясно как божий день, что если она свершится без нас, то будет против нас...

Многое из того, что поведал настоятель, было не лишено интереса, однако это ни на шаг не приблизило к цели предпринятого расследования, так мне, по крайней мере, в тот день казалось.

Рыжими лучами солнце зацепилось за остекленный фасад шестиэтажного банка — самого высокого и модернового здания Сан-Мартин-де-лос-Андес. Был час сиесты. Разомлев от очередной экскурсии, организованной неуемным францисканцем, я сидел под тентом в кафе, которое притулилось к моей гостинице «Каса гранде», и цедил из кружки студеное пиво. За компанию со мной томились от жажды припыленные деревья сквера, разбитого на центральной площади. Она, как и во всех старых латиноамериканских городах, конечно же называлась Пласа-де-Армас — Арсенальной. Где — в этом сонном царстве! — скрыты тайные арсеналы? Или они — плод фантазии кичливого полковника Кастельяно, выдающего желаемое за действительное?

— Могу предложить на выбор несколько девочек. Молоденьких. — Заискивающе-нахальный сутенер подошел неслышно, по-кошачьи. Веером развернул скабрезные фотографии.

— Не требуется.

— А сигареты с марихуаной? Товар первосортный...

— Это другое дело — готов приобрести оптом большую партию.

Озадачил я зализанного субъекта — оптовая торговля определенно не по его части. Замявшись на минуту, он тут же вновь оживился:

— Сам я не оптовик. Но сведу с нужными людьми, — засуетился он. — Сегодня же вечером. В десять часов. Годится?

— О’кей. Ждите меня в отеле. В холле.

Кажется, я напал на след контрабандистов. А там, где промышляют наркотиками, может быть, наживаются и на продаже оружия.

Тусклая, засиженная мухами лампа не столько освещала комнату, сколько подчеркивала никогда не покидавший ее сумрак. Если бы даже я попал сюда днем, единственное узкое, как бойница, оконце вряд ли добавило бы света в подвальное помещение, смахивающее на тюремную камеру, — впечатление это еще усиливали металлические прутья оконной решетки, кованная жестью тяжелая дверь, холодный цементный пол и давно нештукатуренные стены в бурых подтеках то ли вина, то ли крови.