Поединок. Выпуск 2 - Агаянц Николай. Страница 16

Неожиданность подстерегала их в Топокальме. Они увидели приткнувшийся к бунгало армейский «джип» с пулеметом, установленным на капоте. Вокруг ни души...

В тот день телефонный звонок О’Тула, сообщившего, что он намерен приехать, да к тому же не один, застал Глорию врасплох. Она ждала Хуана и потому попросила:

— Давай отложим до завтра.

— Это невозможно.

— Тогда, по крайней мере, объясни, кого ты везешь с собой.

— Не телефонный разговор, Гло. Узнаешь при встрече.

Повесив трубку, девушка взбежала по лестнице на второй этаж, где в одной из пустующих гостевых спален Исидоро Итурраран печатал листовки.

— Еще две сотни готово. — Он вытер тряпкой перепачканные краской руки. — Жаль, бумага на исходе.

— Бумага будет: товарищ Паланке обещал. А сейчас все равно только-только успеем добить последнюю пачку: должны пожаловать гости — Фрэнк с каким-то своим другом.

Исидоро вновь склонился над печатным станком, а Глория принялась за упаковку прокламаций, которые предстояло отправить в Сантьяго.

За окном послышался нарастающий шум автомобильного мотора. К дому приближался «джип» с пулеметом, установленным на капоте. За рулем сидел солдат в каске.

Из воспоминаний О’Тула

САН-МАРТИН-ДЕ-ЛОС-АНДЕС, МЕНДОСА. МАЙ

Ящики... ящики... ящики мерно качались, грозя обрушиться на мое тело, беспомощно распростертое на полу. Пол подо мной тоже ходил ходуном, как при семибалльном шторме. Трюм был пропитан стоялым запахом машинного масла. Я попытался приподняться и вновь потерял сознание.

Сквозь вязкую глину беспамятства просочилось:

— Ахтундахтциг!

И словно эхо, меняющее голос:

— Ахтундахтциг!

Корабль. Немецкая речь. Куда меня занесла нелегкая?

Приоткрыл глаза. В конце узкого прохода между плоскими длинными ящиками (их перечеркивала броская надпись: «Стекло! Осторожно! Не кантовать!») два тевтона болтали на чистейшем баварском диалекте. И тут меня осенило: «ахтундахтциг» («восемьдесят восемь») — да это же приветствие неонацистов! Современный эквивалент приснопамятного «хайль Гитлер!».

Ящики, качнувшись в последний раз, застыли на месте. В неверном свете фонаря проступили запотевшие от сырости каменные стены. Нет, не на корабле я. Не на корабле...

— Мальчики из команды Эль-Тиро явно переусердствовали. Они едва не отправили нашего гостя к праотцам. Могли испортить всю обедню: мертвые — народ неразговорчивый, слова не вытянешь.

— Ничего. Очухается. Подумаешь, приласкали кастетом... Кстати, где они его так?

— В задней комнате бара «Засоня Педро».

Так вот почему там слышалась музыка, шарканье ног. Я потянул налитую свинцом руку к ноющему затылку и не сдержал стона. На ладони осталась липкая, загустевшая кровь.

— Смотри-ка, Отто, — теперь тевтон заговорил по-испански, — этот любитель наркотиков и контрабандного оружия уже приходит в себя. А ты, доброхот, сердобольничал... Позови Хозяина.

— Хорошо, Иоганн.

Кап. Кап. Кап... Совсем рядом с потолка падала вода. Китайской пыткой капли взрывались в моей — и без того иссушенной болью — голове.

— Пи-и-ить!

— Заткнись! Нахлебаешься вдосталь на дне озера. — Грубые, с подковками, ботинки загрохотали по цементному полу. Иоганн остановился, выплюнул обслюнявленный огрызок сигары и пребольно пнул меня в бок. — Поднимайся, скотина!

Что мне оставалось делать? Попытался по частям собрать свое Я, разметанное во времени и пространстве.

Перевалился на бок.

Подтянул колени.

Уцепился за скобу ближайшего ящика.

Встал, пошатываясь.

Выпрямился.

Так и подмывало коротким хуком съездить по физиономии недобитого наци. Но мне тоже не хотелось портить обедни. Я рассчитывал вывернуться из этой гибельной ситуации и довести расследование до конца. Я упрямо верил, что родился с серебряной ложкой во рту.

Иоганн повел щетиной рыжих бровей и невесело глянул на меня:

— Ну, ну! Не валяй дурака. — Руку с револьвером (опасаясь, что я рискну выбить оружие) он держал у пояса, сбоку, — готовый к выстрелу с бедра. — Топай! — Короткий кивок в сторону тесного прохода. — Стой! Садись! — Тычок дулом в спину. Я плюхнулся на цинковую коробку («А ведь в таких обычно перевозят патроны!») у замызганного канцелярского стола.

Иоганн уселся на валкий стул, единственный в этом странном складском помещении. Зевнул, блеснув коронками золотых зубов. Раскурил сигару и с ухмылкой выпустил клуб дыма мне прямо в лицо.

Осенний дождь шаркал по крыше. На пороге склада появился Хозяин. За ним смутной тенью маячила фигура Отто.

Иоганн вскочил со стула:

— Присаживайтесь, шеф. — Поймал на лету брошенный ему дождевик. Бережно повесив на крюк, вернулся к столу.

— Какой язык предпочитает для беседы сеньор журналист? Испанский или английский? — на чистейшем кастильском диалекте, которым в Латинской Америке никто не пользуется, вежливо спросил господин с бритым черепом, снимая пенсне в золотой оправе.

— Немецкий, если не возражаете. — Мои разбитые спекшиеся губы едва шевелились.

Щека, прорезанная стародавним шрамом драчуна-корпоранта, нервно дернулась:

— Возражаю... — И уже спокойнее: — Кроме вас, любезнейший, по-немецки здесь никто не говорит. (Отто и Иоганн пугливо переглянулись.) Так вы, стало быть, и не канадец вовсе, а фамилия О’Тул — липа?

— В отношении моей национальности можете не сомневаться. Это нетрудно проверить, связавшись с посольством Канады в Байресе. Мой прапрадед майор Арчибальд О’Тул под знаменами генерала Бронка сражался у Ниагары в 1812 году с американцами, когда те, под шумок наполеоновских войн в Европе, попытались оттяпать добрый ломоть нашей земли и были разбиты наголову... А батюшка, капитан Канадских королевских военно-воздушных сил, должен вам заметить, топил подлодки бошей в Атлантике. (Щека со шрамом опять дрябло дрогнула.) Позвольте и мне полюбопытствовать, с кем имею честь?

Хозяин величаво водрузил пенсне на прямой арийский нос. (Его породистому лицу больше подошел бы монокль — из тех, в которых любили щеголять высшие офицеры вермахта.) Откашлялся. Слегка склонил голову — блик от фонаря скользнул по буграм отполированного черепа:

— Называйте меня просто Алонсо Кабеса де Вака-и-Бальбоа. (С таким же успехом он мог прибавить к своей, несомненно вымышленной, фамилии еще парочку-другую имен известных конкистадоров.) Хуан!.. (Иоганн продолжал безмятежно дымить сигарой.) Хуан, я тебе говорю! Подай бумаги сеньора О’Тула.

Обалдело хлопнув редкими рыжими ресницами, подручный дона Алонсо ринулся в темный угол и извлек оттуда атташе-кейс крокодиловой кожи. Мой! Но он же оставался в гостинице! Значит, пошарили в номере.

На свет божий появились и аккуратно легли на стол визитные карточки, документы, блокноты с записями, чековая книжка «Ройал банк оф Канада», газетные вырезки, бережно хранимые мною письма от Глории и — отдельно — «контрольки», пробные отпечатки некоторых отснятых еще в Чили пленок, которые я удосужился отдать в проявку лишь в Буэнос-Айресе.

Господин Бритый Череп ничего не оставил без внимания; даже марки, собираемые мною для сына, педантичный, хотя и определенно латинизированный немец вытряхнул из конверта. Навалился грудью на стол и предложил с наигранной задушевностью:

— Давайте потолкуем откровенно.

— Прежде — пить. И сигарету. — Отчаянно мутило. Перед глазами расплывались радужные круги.

— О, конечно, конечно, дорогой сеньор О’Тул. Воду сейчас принесут. — Понятливый Отто, не дожидаясь, пока шеф придумает ему какое-нибудь экзотическое имя, вышмыгнул за дверь. — Закуривайте! — Он протянул открытую пачку и предупредительно щелкнул зажигалкой. — Ай-яй-яй! Мои несмышленые мальчики до сих пор не дали вам напиться... Надеюсь, они вели себя корректно?

— Корректней некуда. — Меня всего ломало. Я демонстративно потер ноющий бок.

Дождь припустил, угрюмо барабаня в черепичную кровлю.