Поединок. Выпуск 2 - Агаянц Николай. Страница 72

Воронов растерянно посмотрел на Мишенева:

— А с меня что же?

— Потом сочтемся, — он недобро поглядывал на успокоившийся, наконец, голубой фургон. Из него вышел плотный парень цыганского типа, с курчавыми черными волосами, скуластый, с тускло белеющим шрамом по правой щеке.

— Привет, земляк! — поздоровался он только с Виктором.

— Привет, — нехотя ответил Мишенев.

— Что кислый? Аль хороший левачок с крючка сошел? Так не печалься — завтра подсечешь! — Он кивнул остальным небрежно, но по тому, как почтительно поздоровались с ним, Воронов догадался, что Хвата хорошо знают на дорогах и что он, наверно, не зря носит эту хлесткую кличку. Хват между тем, бросив в общий котел большого потрошеного гуся, хлопнул по заду одну из поварих.

— А ты, Цветик, все кухаришь?

— Кухарю, Хват, кухарю, — скрипучим голосом согласилась та, совсем не реагируя на его фамильярный жест. — Ты же, поспав, все равно жрать захочешь? Вот и кухарю...

— Брось врать! Твоя забота не о нас! Сначала о себе забота! Ладно, ладно! Не дуйся! Я ведь не в обиде. Так, правды ради...

Хват насторожился и уставился в сторону подходившего трейлора, который еще и было-то плохо видно. Огонь костра делал наступавшие блеклые балтийские сумерки непривычно густыми.

Пока Хват балаганил, шоферы сидели молчком, не ввязываясь в разговор. Чувствовалось, что они недолюбливают или побаиваются Хвата.

«Силен! Как же он смог такой авторитет нажить в шоферской компании? И почему мой Мишенев сразу помрачнел? Не очень-то они любят друг друга. Хотя Хват виду не подает. Но не потому, что иначе относится, — силу свою чувствует».

Из отпарковавшегося трейлора выскочила молодая женщина с яркой сумкой и, размахивая ею, подлетела к костру.

— Здрасте, люди добрые! И злые тоже здрасте! — но ее веселье как рукой сняло, когда она увидела Хвата. Он смотрел на нее насмешливо, запустив руки глубоко в карманы. Мишенев, помогавший кухаркам снимать с костра ведро, только искоса бросал взгляды на эту немую сцену. Наконец, Хват тихо произнес:

— А ну, Катерина, шагай в машину!

Та понуро побрела к машине, но не к той, в которой приехала, а к хватовской. Привезший Катерину шофер еще возился возле фургона, доставая свою долю к общему котлу, и не видел этой сцены.

Хват молча пошел за Катериной. Молодой парень, что собирал харчи, крикнул:

— Гуся-то своего захвати! Пригодится!

— За мое здоровье почавкаешь, — огрызнулся Хват. Мотор его фургона взревел и натужно вырвал машину из сомкнутого строя.

Катин шофер проводил фургон безропотным взглядом и растерянно подсел к костру.

Разговор не клеился. Ели молча. Мишенев от водки отказался.

— Неудачный вечер, — пробормотал он. — Надо идти спать. Паскуда! Все своими грязными руками залапал...

Пока укладывались, Воронов спросил:

— Кто эта девица, что Хват увез?

— Катя-то? Да так... Ее на всех дорогах знают — от Симферополя до Калининграда.

— А почему у Хвата такие особые права на нее?

— Любовь, говорят, была... Он за нее, верно ли, нет, одного инспектора «уговорил». Правда, копались ваши ребята, ничего толком доказать не смогли. А по слухам, прижал он инспектора, который ему на горло наступил с левым рейсом, на крутом вираже и под откос отправил. Может, и брехня все. Но с Катькой у него серьезно было... Потом расклеилось. Говорят, она после того инспектора с ним жить отказалась.

— Сейчас же поехала?

— Поедешь! С Хватом шутки плохи. — Мишенев тяжело вздохнул.

Воронов дорого бы отдал, чтобы узнать причину Мишеневского вздоха.

15

Виктор не ожидал такого поворота событий. Профсоюзное собрание началось, как обычное собрание, и вдруг заговорили один за другим. Говорили, что им совестно работать рядом с человеком, запятнавшим себя кражей, а потом еще отправившимся в милицию, чтобы свалить с себя вину на других... Что он совсем не думает о чести родного коллектива... И так далее, и тому подобное. Больше всего удивило, что громче других кричал Хват: и о честности, и о долге каждого члена коллектива. Это было так на него не похоже, что Мишенев совершенно растерялся и даже не воспользовался своим полным правом посоветовать Хвату взглянуть на себя.

Мишенев все полтора часа сидел молча, опустив голову, мучительно соображая, кто же может стоять за такой «организованной» стихийностью. Но так толком ничего и не придумал.

О собрании, принявшем решение ходатайствовать перед администрацией об увольнении Мишенева, — естественно, после того, как он внесет необходимую сумму в погашение похищенных товаров, — Виктор рассказал Воронову по телефону в конце рабочего дня. Алексей слушал внимательно. В голосе Виктора звучала искренняя растерянность, и сам он ощущал тоже нечто похожее. Удар был слишком неожиданным. Тем более со стороны Хвата, с которым Алексей успел так наскоро познакомиться во время ночевки на Ягале. Конечно, Хват — нахал. Но ни с его поведением, ни с его образом не вязался переход от действия к словам. Больно это не в духе таких людей, как Хват.

«Дать в морду, — рассуждал Воронов, — это средство годится. А чтобы словом, да еще стыдящим, со ссылкой на высокие морально-нравственные принципы... Это слишком. Тут Мишенев, если не хитрит, прав. Кто-то иной стоит за организацией такого бунта. Его надо искать именно в Дальтрансе. Пожалуй, этот некто невольно допустил ошибку, слишком сузив границы нашего поиска. Пожалуй, этот некто поспешил».

Вывод Воронова, когда он, положив трубку, задумался над сообщением Мишенева, был, скорее, не логическим, а как бы защитным — рейс в Таллин, кроме общей информации о характере мишеневской работы, мало что дал. Конечно, он, Воронов, присмотрелся к горячим точкам, где могла быть совершена кража, но, к сожалению, чувство раздвоенности в отношении к Виктору у него не только не исчезло, а, наоборот, утвердилось. Мишенев показался ему более стоящим и симпатичным. Хотя, может быть, некоторые черты его характера, подавляемые волей, что тоже, кстати, было одним из небольших открытий, могли наводить на грустные мысли.

Но, с другой стороны, он не увидел возможности кражи, если в ней не заинтересован лично шофер. Ночевки подобными цыганскими таборами не позволят подойти чужому и, что самое главное, не позволят соседу «случайно» перепутать машины. Украсть может только сам шофер и только по дороге. Пока нет другой альтернативы.

«Хорошо, Воронов. А теперь давай спокойно порассуждаем, зачем нужен Мишеневу весь этот маскарад. Есть ли в содеянном Виктором хоть какой-то коэффициент полезного действия? Думаю, если есть, то неизмеримо ниже, чем у паровоза. Ведь если бы Мишенев захотел погасить задолженность — а заработки позволяют это сделать, — он бы, украв, не поднимал такой бучи. Надеется на списание? Вряд ли. Тогда зачем Мишеневу весь этот цирк?

Пожалуй, это очень важно, что произошло сегодня. Я все-таки рискну сделать вывод — есть этот «кто-то», кого не знаю я, кого не знает Мишенев, но кого, наверно, знал старик Хромов. Я бы мог понять этот сегодняшний демарш, как продолжение игры Мишенева: вот, мол, как меня обижают?! Защищайте! Но где к. п. д., где? Французы советуют в таких случаях: «Ищите женщину!» Но ее искать не надо — кроме Моти, в поле зрения ни одна не попала. Да и Мотя, думаю, мало причастна к дальтрансовским происшествиям».

Воронов остро ощущал голод. Фактологический голод. Не хватало пищи для размышлений. Довольно туманные, неопределенные предположения обрывались в пустоту. И Воронов чувствовал: чтобы наполнить эту пустоту, потребуется немало сил и времени.

Алексей взял «Советский спорт» и тут только вспомнил, что утром не успел его даже просмотреть — сразу вызвали к Кириченко. Он развернул газету и наткнулся на броский заголовок: «Мир скорости: Пирита — Козе — Клостриметса». Под ним шел бойкий репортаж с первенства страны по мотоциклетному спорту. О Чуеве говорилось целым абзацем: