Поединок. Выпуск 9 - Акимов Владимир Владимирович. Страница 17

— Молодой человек… чтоб не волновать… выйдите из палаты…

Отец сделал быстрый жест рукой: давай, мол, иди.

— Не боись, Степан, — сказал отец. — Дождусь тебя. Два года — не срок…

Он протянул Степе руку, тот пожал ее и встал.

— А чего это, — настороженно спросил Степа, показывая на индикатор и пятясь к двери, — он у тебя прыгает?..

— Когда, молодой человек, он не прыгает, — сказала медсестра, — а ровной линеечкой идет, тогда под белой простыней вывозят. Да вы выйдете, наконец? — она распахнула дверь в коридор.

Степа, весь красный и стараясь на нее не смотреть, дошел до двери. Обернулся, бросился к отцу. Они обнялись.

— Ты только род наш не страмоти, — бормотал отец. — Слышишь, Степка?..

Медсестра у двери стояла непоколебимо.

— …Степа! Степан! Степушка-а-а! — раздалось из форточки на втором этаже, когда Степан уже вышел на улицу. Он обернулся: из форточки высовывался отец в женском пальто на плечах. Медсестра придерживала одной рукой пальто ему у горла, а другой прощально махала Степану.

— В отпуск приезжай! — срывающимся голосом крикнул отец. — Слышишь, Степка?! Да пиши!..

— …А еще отец любил, особенно, когда я еще маленький был, но уже соображал, — сказал Степа Романцеву, — поставит перед собой, и чтоб я всех дедов-прадедов своих перечислял, с именем-отчеством и кто чем занимался…

— Ну? — удивился Романцев. — И много ты их знаешь?

Степа было настроился рассказывать, но самолет сильно тряхнуло. Затем еще. Вновь пошли воздушные ямы, к разговорам не располагающие. За иллюминаторами — белое, несущееся, крутящееся струями, как закипающая мутная вода…

От летчиков вышел расстроенный донельзя Смолин.

— Вроде подъезжаем? — осведомился Романцев и посмотрел на часы.

— Обратно, — бросил Смолин и бухнулся на скамейку рядом.

— Это в каком смысле? — Романцев даже приподнялся.

— В таком, что сесть не можем. Буран до Малого Медвежьего достал. Распаковывайся, — сказал Смолин Романцеву. — Доложимся начальству.

— …Что ж им передавать-то, раз погоды нет, — хмуро переспросил майор Лесников стоявшего перед ним радиста. — На усмотрение командира группы сержанта Смолина… Вот он, эпсилон чертов, как себя оказывает.

— Что, товарищ майор? — остановился возле дверей радист.

— Ничего… — пробурчал Лесников. — Идите, говорю.

— Да-а… — протянул Романцев. — Я говорил: надо было навешать им от души, а милицию с воздуха вызвать…

Из кабины вышел второй пилот, подошел к ним.

— Давно замело? — спросил Романцев и ткнул пальцем в дюралевый пол.

— Только что, — ответил летчик. — Думали, успеем. Прорвемся.

— Вот! И я про то же! — Романцев зло прихлопнул по колену. — Сейчас бы загорали себе спокойненько…

— А вы не сможете сесть не на аэродром, а поближе к порту? — Смолин поднял глаза на летчика и добавил умоляюще: — Ну как-нибудь, а?

— Как-нибудь не умеем, — недовольно сказал летчик. — А хорошо, может, и выйдет.

И пошел в кабину.

— Зачем тебе порт? — Романцев пожал плечами.

— Еще не знаю. — Смолин устало прикрыл глаза. — Все-таки лучше, чем «руки в гору» и домой топать…

…«Партизан» — небольшое судно, что ходило с материка на острова с геологическими и изыскательскими партиями, с промысловыми охотниками и прочим трудовым северным людом, медленно пробирался во льду. Крупные льдины обходил, мелкие расталкивал. На корме были кучно сложены конструкции буровой вышки, оборудование под брезентом.

Романцев выскочил из камбуза с дымящимся противнем в руках. Влетел в пассажирский салон. Бухнул противень на стол, предусмотрительно застланный газетами. На противне шипели два огромных куска мяса.

Со скамей начали подыматься буровики, рабочие. Весело раздували ноздри, потирали руки, глядя на противень.

— Вам, Николай Николаевич, как старшему, — Романцев протянул свой штык человеку лет сорока пяти, с обветренным востроносым лицом и рыжей челкой, постриженной по давно забытой моде.

— Благодарю за доверие, — улыбнулся тот, взял второй нож у своих и принялся резать мясо.

Романцев наклонился над спящим Степой.

— На помост вызывается, — раскатисто, как информатор на больших соревнованиях, произнес Романцев, — Степан Пантелеев. Штангой занимается…

— Канифоль где? — пробормотал Степан, сел, пошарил перед собой руками, как слепец, ничего не нашарил и открыл глаза. — А мне чего-то приснилось… — сказал он смущенно. — Вроде первенство началось…

— Калории твои вон уже шипят, — Романцев мотнул головой на противень с жареным мясом. — А насчет первенства… — он безнадежно махнул рукой.

— Неправда, — сказал Степа. — Мне майор обещал…

Машина «Партизана» стучала напряженно, с ясно слышимым трудом… Нос судна упрямо лез на ледяное поле. Соскальзывал назад. Снова лез, и наконец зелено-голубая трещина змеилась к противоположному концу льдины. Половинки медленно расходились. Судно ходко шло по свободной воде. До льда.

— Слушай, Анатолий, — поев, сказал Степа. — А если на корабле чего-нибудь сломается в дороге, как тогда?

— Тогда рыб кормить, — меланхолично ответил Романцев.

— Не, я серьезно. Должно ж у них вроде мастерской быть для механических и слесарных работ? Хоть небольшая, да?

— Наверно… А тебе на кой?

— Поглядеть хочется, — Степа посмотрел на свои широкие ладони с жесткими мозолями от штанги. — Я перед армией с отцом слесарил. Он знаменитый на весь Тобольск слесарь, отец-то, к нему из Новосибирского академгородка приборы возят, чтоб отладил. Не веришь?

— Верю, — пожал плечами Романцев, занятый своими мыслями.

— И дед, Павел Петрович, отца отец, тоже по металлу работал. А первым прадед в Тобольск пришел, Петр Лукич, еще до революции, ружья чинил. Остальные Пантелеевы все охотниками были, промысловыми. Соболя брали, белку, медведя. А еще в самые давние времена, аж при батьке Петра Первого, пришел в наши края казак Пантелей, дружка Семейки Дежнева, и женился на бурятке. От него мы, Пантелеевы, и пошли. Видишь? — Степа показал на свои выступающие скулы, на глаза с раскосинкой. — У нас в роду многие на бурятках женились. Очень хорошие люди — буряты…

Романцев тем временем разглядывал себя в зеркальце, которое достал из нагрудного кармана.

— Ничего не могу понять… — проговорил он наконец.

— А что? — спросил Смолин.

— Почему мне с бабами не везет? — пожал плечами Романцев.

В ходовой рубке «Партизана» над картой склонились сержант Смолин и капитан, плотный, краснощекий, выбритый до матового блеска.

— Ох, сержант, сержант… — с видимым неудовольствием вздохнул капитан. — Упрям ты, да без толку. Таких-то у нас в Сибири не жалуют, не любят…

— А я за любовью не гонюсь..

— Кто ж за ней гонится… — грустно усмехнулся капитан. — Она сама найдет, — он сделал непривычное ударение на первом слоге. — Вот коли не будет ее, тогда худо, — его толстый кривой палец ткнулся в карту, в который раз обвел по абрису дерево-гриб, остановился. — Вот он, твой мыс Малый, так? Вот мы, — он указал точку на противоположной от мыса стороне дерева-гриба. — Нам до него еще пилить да пилить. И проходы между островами битым льдом забиты. Да туман вот-вот падет. Хорошо еще, что штормить перестало…

— Что ж делать? — без всякой надежды спросил Смолин.

— Терпеть, — пожал плечами капитан. — Ждать.

— Чего?

— У моря погоды, — грустно улыбнулся капитан. — Слыхал такие слова?

— У нас приказ, товарищ капитан, — устало сказал Смолин. — Может, хоть скорость можно прибавить?.. Ведь времени у нас нет…

— Сержант, милый, — капитан даже руки к груди прижал для убедительности. — Все про приказы знаю, сам воевал… Да крыльев-то у нас нету. Ведь мы не самолет.

Михаил долго смотрел сквозь смотровую, прозрачного оргстекла стенку рубки — нос «Партизана» то глубоко уходил в черные волны, то взмывал вверх к белому небу. Водяные всплески то и дело били в стекло. Реальной оставалась только качка.