Македонский Лев - Геммел Дэвид. Страница 109

— Все, что может сделать человек. Сражаться и молиться, молиться и сражаться. Но если будешь сражаться, то победит Аида, потому что для успешной битвы ты должна будешь убивать, а убийство приносит радость Темному, который прикасается, совращает, меняет.

— Тогда я должна позволить ей убить меня?

— Я не это сказала. Битва между Светом и Тьмой — дело сложное. Следуй своим инстинктам, Дерая. Но я посоветовала тебе использовать разум. Подумай, что понадобится Аиде для того, чтобы ее мечты воплотились в жизнь. Есть один серьезный противник, которого она должна убить.

— Парменион?

— Я слышу, как заговорила любовь, — сказала Кассандра. — Не Парменион. Кто действительно серьезный противник, Дерая?

— Я не знаю. Сколько в мире мужчин и женщин? Как я могу увидеть их всех, проследить их будущее?

— Думай о крепости, с высокими стенами. Неприступной. Где враг пожелал бы находиться?

— Внутри, — ответила Дерая.

— Да, — согласилась Кассандра. — А теперь используй разум.

— Дитя! — прошептала Дерая.

— Золотое дитя, — дополнила Кассандра. — Две души в одном теле, Тьма и Свет. Пока жив дух ребенка, Кадмилос никогда полностью не одержит верх. Есть такая птица, Дерая, которая никогда не вьет гнезда. Она подкладывает яйца в чужие гнезда, рядом с чужими яйцами. Когда птенец вылупляется, он оказывается больше других птенцов, он сталкивает их из гнезда на землю, чтобы те разбились насмерть. И делает так, пока не останется один выживший.

— И Кадмилос вытолкнет душу ребенка? Куда она уйдет? Как я смогу ее защитить?

— Ты не сможешь, моя дорогая; у тебя нет доступа к ней. Когда приблизится момент рождения, душа младенца будет низвергнута в Иной Мир, в Пещеры Аида, в Пустоту. Там она будет гореть ярким пламенем — но недолго.

— Что потом?

— Ее яркий огонь привлечет созданий Тьмы, и они уничтожат ее.

— Должен быть выход! — возразила Дерая, решительно поднимаясь. — Не верю, что всё должно закончиться вот так! — подойдя к окну, она ощутила бриз на лице и попыталась успокоиться.

— Ты говоришь, у меня нет доступа, — сказала она наконец, обернувшись к лицу из огня. — Но у кого он есть?

— Кто же еще, моя дорогая, как не его отец?

— И как Парменион попадет в Иной Мир?

— Через смерть, Дерая, — просто ответила Кассандра.

Храм, весна 356й год до Н.Э.

На протяжении недель слова Кассандры возвращались, терзали и мучили Дераю, но как бы сильно она ни пыталась, у нее не получалось вновь вызвать огненную женщину.

— Наверное, она была демоном, — предположил Левкион, когда Дерая наконец обо всем поведала ему.

— Если бы была, — ответила Дерая, — то я бы тогда смогла легко избавиться от ее слов. Нет, Левкион, она не была демоном. Я бы почувствовала зло. Что же мне делать?

Воин пожал плечами. — Беды всего мира — не твое дело, Дерая. Пусть другие идут на эту битву. Я очень мало знаю пути богов. Они — по счастью — очень мало заинтересованы в моей судьбе, и я со своей стороны стараюсь их беспокоить как можно реже. Но они наверняка должны будут озаботиться приходом этого… Духа Хаоса?

— Ты не знаешь всей истории — и я не расскажу тебе, — ответила Дерая, — но Тамис и я сыграли решающую роль в приходе зла. Кассандра дала мне такой же совет, как ты. Но разве ты не видишь, почему я не могу принять его? Я живу, чтобы исцелять. Я служу силе Гармонии. Как я смогу жить оставшиеся годы, зная, что это я привела в мир такой ужас?

Левкион покачал головой. — Некоторые ошибки исправить невозможно. Но даже если так, госпожа, зачем ты коришь себя? Ты не собиралась делать работц Тьмы.

— Нет, не собиралась, — согласилась она. — Но меня вырастили в Спарте, Левкион, а ни один спартанец не покинет битву, пока не победит — или пока он не будет лежать мертвый на своем щите. У младенца должен быть шанс выжить. Кассандра говорит, если душа его будет жива на момент рождения, то Кадмилосу придется делить тело с ним. Это даст нам шанс исправить ребенка, держать Дух Хаоса в узде.

— Но для этого должен умереть мужчина, которого ты любишь, — заметил Левкион. Дерая закрыла глаза, ничего не ответив. — Я не завидую тебе, — сказал воин, — однако вижу, что тут есть противоречие. Кассандра говорит, что не должно быть убийств, иначе ты тем самым служишь Тьме, но чтобы победить — хоть и временно — ты должна убить Пармениона. В этом нет смысла.

Отвернувшись от него, Дерая прошла к окну, посомтрела на холмы и море вдалеке. Левкион оставил ее и вышел в сад. Розы теперь росли дикие, цветы переплетались друг с другом во всем своем многоцветье, тропинки стали зарастать. Левкион взобрался на вершину восточной стены, сел на парапет и стал смотреть на поля. Вдруг он моргнул.

В посреди равнины появился человек, идущий прямо к воротам. Изучив глазами пришельца, Левкион также посмотрел, нет ли в земле ям или других укрытий. Ведь он бы увидел этого человека, когда первый раз посмотрел на восток? Туника незнакомца была ярко желтой, почти золотой, волосы — короткие и седые, борода была завита по персидской моде. Не мог же он появиться просто так из воздуха, убеждал себя Левкион. Если только… у воина в один миг пересохло во рту.

Если только он не бог — или демон.

Проклиная себя за то, что оставил кинжал у себя в покоях, Левкион пробежал по ступеням парапета к восточным воротам, которые были открыты в сторону полей. Выйдя наружу, он стал ждать путника.

— Да пребудет благословение Олимпа с вашим домом, — приветливо произнес незнакомец.

— Тебе сюда нельзя, — сказал Левкион. — Иди своей дорогой.

Пот пролился ему на глаза, и он сморгнул. Человек, как видно, не был вооружен, но воина это не успокаивало. Если незнакомец был демоном, то ему не нужен был меч, чтобы растерзать человека.

— Я пришел повидать Целительницу, — сказал человек. — Она здесь?

— Здесь нет никого кроме меня. А теперь уходи — или твори свое колдовство и будь проклят!

— А, — сказал человек, улыбаясь, — я так понимаю, ты видел, как я прибыл. От меня нет опасности ни тебе, ни госпоже, которая здесь живет. Можно сказать, я ваш друг. Союзник.

Лицо Левкиона потемнело. — Слушай, друг, у тебя, похоже, плохо со слухом. Если ты не уберешься отсюда, я буду вынужден драться с тобой.

Незнакомец отступил на шаг. — Как же мне убедить тебя в своих добрых намерениях? Постой! Знаю. — Подняв руку себе на грудь, он закрыл глаза. Левкион почувствовал тяжесть в правой руке, посмотрел вниз и увидел, что держит теперь сверкающий короткий меч. — Вот, — сказал человек. — Так будет полегче?

— Кто ты?

— Меня зовут Аристотель. И подумай вот о чем: если бы я желал тебе вреда, я ведь могу создать меч из пустоты — уже не в твоей руке — а в твоем сердце. Так? А с другой стороны, в последний раз, когда сюда приходил кто-то с недобрыми намерениями, Целительнице не нужна была посторонняя помощь, верно, Левкион? Когда ты со своими дружками хотел изнасиловать ее и затем убить? Помнишь?

Левкион бросил меч и попятился назад. — Я… я пытался искупить вину за тот день.

— И у тебя получилось, — сказал человек, входя в ворота. — А теперь доложи ей, что прибыл добрый друг. А, нет, вижу, этого не понадобиться.

Левкион обернулся и увидел, что Дерая стоит на тропинке. На ней было новое платье из светло-зеленой ткани. Ее волосы сверкали золотом и серебром в лучах солнца, и Левкиону в этот момент она показалась неописуемо прекресной.

— Что тебе здесь надо? — спросила она незнакомца.

— Я бы хотел поговорить о времени жребия, моя дорогая.

— Ты не от Истока, — сказала она с холодом в голосе.

— Но и не от Хаоса. Я сам по себе.

— Это невозможно, — ответила она ему.

— Все на свете возможно, но будем говорить, что я обретаюсь на границе двух сил, не служа ни одной из них. Но у нас есть общая цель, Дерая. Я не хотел бы, чтоб Кадмилос примерил мантию из плоти.

— Зачем пришел ко мне?