В поисках копей царя Соломона - Шах Тахир. Страница 22

— А ты о чем мечтаешь?

Она на секунду задумалась, перебирая свои косички.

— Я мечтаю уехать домой.

В ту ночь пошел первый настоящий дождь сезона муссонов. Ни один запах в мире не обладает такой силой, как запах влаги на красной африканской почве. Все дети выскочили из домов и принялись плясать в низвергающихся с неба потоках дождя, вопя и смеясь от радости. Мы с Самсоном надели рубашки, закатали штанины и пошлепали по воде по направлению к пруду. Завороженный силой природы, Самсон поднял лицо к небу; по его телу стекали потоки воды.

— Это мой бог разговаривает со мной! — крикнул он.

Я понял, что он прав.

К утру вся вода впиталась в землю. Отпечатки следов, ведущих к карьеру, были чуть глубже, грязь чуть гуще, а уровень пруда поднялся на несколько дюймов.

К тому времени, как мы добрались до Ноя, он уже два часа работал в шахте. Вместо того чтобы радоваться перемене погоды, он выглядел озабоченным.

— Еще одна смерть, — сообщил он.

— Опять обвал?

— Нет, другой несчастный случай.

Тело, покрытое тонким белым покрывалом с изящной каймой, лежало в нескольких метрах от шахт. Это был взрослый старатель, презираемый всеми человек По словам Ноя, он был известным вором, которого подозревали в том, что он шпионит на правительство. В отличие от гибели мальчика, его смерть оставила людей равнодушными. Большинство старателей даже не взглянули на труп, найденный ранним утром.

Ной подозвал меня и приподнял край покрывала. На лице трупа зияла ужасная рана — разрез от левого уха до основания шеи. Яремная вена была явно перерезана.

— Плохой несчастный случай, — прокомментировал Ной.

— Почему ты говоришь «несчастный случай»?

Человека явно убили. Это ровная рана от ножа.

Ной похлопал меня по плечу.

— Нет, это несчастный случай, — твердо сказал он. — Человек поскользнулся в дождь и повредил себе шею. Остальные собираются похоронить его прямо сейчас.

Два дня спустя мы услышали рев машины чиновника, пробивающейся в деревню через покрывшую дорогу грязь. Другой соглядатай, вне всякого сомнения, сообщил ему об убийстве. Второй дождь превратил дорогу в густой красно-коричневый бульон, но для старателей дождь был благом. Он размягчал грунт и облегчал промывку золота. Подача воды — это самая большая проблема для всех старателей. Во многих частях страны мелкие шахты закрываются в сухой сезон. Самсон сказал, что во время дождей самая главная опасность — это обвалы и затопление узких туннелей, где работают дети и самые смелые из мужчин.

Мы смотрели на медленно приближающийся автомобиль, и Ной сказал, чтобы я шел в хижину и ждал там, как в прошлый раз. Если в таких обстоятельствах в деревне обнаружат иностранца, это лишь осложнит дело. Я исполнил его просьбу, но затем стал смотреть в дырку в задней стене хижины. Мне были хорошо видны чиновник и его помощник, вылезавшие из машины.

Это была странная пара. У помощника был сломанный нос и маленькие, плотно прилегавшие к бритому черепу уши. Одет он был в грязную бежевую куртку с непропорционально большими лацканами. Сквозь дырку на плече просвечивала подкладка. На его начальнике красовалось клетчатое пальто, бордового цвета брюки и фетровая шляпа, но, несмотря на этот экстравагантный наряд, он выглядел внушительно. Очки в толстой оправе и невозмутимое, решительное лицо свидетельствовали о человеке, который любит докапываться до сути вещей. Туфли и штанины обоих мужчин были измазаны в грязи. Им явно пришлось толкать машину. Чиновник выглядел рассерженным.

В любой другой точке страны чиновник, какую бы мелкую должность он ни занимал, мог требовать уважения к себе. Но только не здесь.

Старатели были грубыми и самоуверенными. Они привыкли к опасности и, несмотря на то что занимались незаконным промыслом, зарабатывали в десять раз больше чиновников из Шакисо.

Никто не потрудился встретить машину, и представителям власти пришлось самим идти к котловану. Я ждал в соломенной хижине Ноя. Через несколько минут послышались крики и пронзительный свист. В хижину вбежал Самсон и сказал, что у нас неприятности. Он выглядел очень взволнованным и сказал, чтобы я собрал свои вещи.

— Это из-за убийства?

— Нет, — ответил Самсон. — Они даже не знают о нем, или им наплевать.

— Тогда в чем же дело?

— В вас.

Я скатал спальный мешок и вместе с одеждой запихнул в сумку, а Самсон аккуратно уложил свою драгоценную Библию в пластмассовый чемодан. Я заметил, что чемодан уже начал трескаться в местах крепления замков.

— Что нам делать? Нас заметят, если мы выйдем отсюда.

Не успел Самсон ответить, как дверь хижины распахнулась, и на пороге показались чиновник и его помощник. Они были явно довольны, что обнаружили иностранца. Позади них стоял Ной, пытавшийся отвлечь их внимание. Я понимал, что с этого момента все попытки договориться будут тщетными. Чиновник потребовал наши документы. Я вытащил фотокопию паспорта и протянул ему — еще много лет назад я усвоил, что никогда нельзя отдавать оригиналы документов.

Самсон порылся в своем чемодане и отдал чиновнику удостоверение личности. Вслед за этим последовал обмен репликами на амхари.

По мере того как спор становился жарче, мое беспокойство росло. В Индии несколько мятых банкнот, тайком сунутых в потную ладонь, решили бы дело. Но в Африке чиновники слишком горды, чтобы брать взятки, — эта черта вызывала бы восхищение, если бы арестовывали не меня, а кого-то другого.

Убийца остался безнаказанным, но нас с Самсоном запихнули на заднее сиденье чиновничьего автомобиля и увезли. Мы едва успели поблагодарить Ноя и попрощаться со старателями и девушками из Тигрея. Пока мы шлепали по грязи к машине, обычно разговорчивый Самсон не произнес ни слова. Чиновники тоже молчали, но я чувствовал, что они торжествуют.

Нас привезли в Шакисо и доставили в полицейский участок. Внутри нам приказали стать в угол. С полки был извлечен блокнот, чиновник облизнул чернильный карандаш, и допрос начался.

Ни чиновник, ни его помощник не владели английским, и переводить пришлось Самсону.

Я не знал, как нужно себя вести в подобных случаях, но в конце концов решил говорить правду, хотя знал, что мне придется нелегко — побудительные мотивы моих путешествий не всегда лежат на поверхности. Мы стояли в полицейском участке — мои ладони вспотели, а Самсон беспокойно хмурил брови, — и я пытался объясниться.

— Я приехал из Лондона ради поисков копей царя Соломона. Известно, что израильтяне, а до них древние египтяне, добывали золото в Эфиопии. Вот почему я здесь. В отличие от предшественников, я считал своим долгом посетить все золотые рудники, легальные и нелегальные.

Самсон пытался перевести мои слова на амхари. Чиновник не смотрел на меня — его взгляд был прикован к разлинованному блокноту — и лихорадочно записывал. Подождав, пока его карандаш остановится, я вновь заговорил.

— Мне совсем не нужно золото. Понимаете, я интересуюсь эфиопской историей.

Самсон умолк и с тревогой посмотрел на меня. Неужели я забыл, что на слово «история» наложено табу?

Чиновник отложил карандаш и принялся хрустеть пальцами — всеми суставами по очереди. Затем он посмотрел на меня, перевел взгляд на фотокопию паспорта и задал Самсону вопрос.

— Он хочет знать, на кого вы шпионите.

Я вздохнул. Затем вздохнул Самсон.

— Он требует отдать ему фотопленку.

К счастью, я научился одному полезному трюку от старого кинооператора и военного фотокорреспондента Мохаммеда Амина. Мо, как его все называли, был тем человеком, которому удалось снять телевизионный репортаж о голоде в Эфиопии в середине 80-х годов. Эти кадры всколыхнули общественное мнение, результатом чего стал грандиозный благотворительный концерт поп-звезд. Сталкиваясь с чиновниками, намеренными конфисковать пленку, Мо быстро вставлял в камеру чистую кассету и выдавал ее за отснятый фильм.

Перед тем как мы покинули хижину Ноя, я ухитрился сунуть отснятые фотопленки в грязные кроссовки, которые лежали на дне вещмешка. Теперь я вытащил пару пустых пленок и, чтобы усилить впечатление, стал разглагольствовать об их ценности.