Корсары по крови - Береговой Павел. Страница 32

Выражение его лица красноречиво говорило: проткнуть бы насквозь толстое противное брюхо этого кока!..

Боуэн тем временем выбрал себе оружие — тяжёлую шпагу с решётчатым эфесом, которым можно было захватить кончик шпаги противника и отломить его. Он вышел на середину круга. Олаф всё ещё не поворачивался к противнику лицом. Тогда кок шлёпнул его шпагой.

Веселье зрителей продолжалось.

А кок, уверенный в своём превосходстве, приглашающе повёл свободной рукой, предлагая посмотреть, как он, не единожды побывавший за свою жизнь в подобных ситуациях, разделает сейчас этого парня, как тушку свиньи.

Олаф ещё раз вздохнул, поглубже. Краска гнева медленно сходила со щёк канонира. Мы с Томом видели, как он побледнел прямо на наших глазах.

— Хорошо, краснорожая скотина, сейчас ты у меня перестанешь посмеиваться, черт бы тебя побрал совсем! — воскликнул швед.

Канонир медленно, плавно переложил клинок из левой руки в правую и сам сделал первый выпад. Кок прижал было его шпагу сверху, сделав короткий резкий выпад. Но чуть заметным движением эфеса Олаф отклонил удар, клинок противника только скользнул по его рубашке, зато конец его собственной шпаги коснулся щеки Боуэна.

Тот попятился. Улыбаться он уже перестал. У него хватило соображения понять, что пушкарь не промахнулся. Противник мог бы ударить его в лицо, проткнуть, но не сделал этого. Пока не сделал. Поэтому, возможно, кок ввязался в историю, которая может плохо закончиться для него, и нужно быть настороже, суметь ударить первому.

Шпаги вновь скрестились, позвякивая друг о друга…

В этот момент на мостик поднялся доктор Торнсби. Алан не всегда выходил в море на «Вегейре», чаще оставался на берегу или ходил на других кораблях флота, но в этот раз напросился в поход с нами.

Присоединившись к нам с Томом, доктор, понаблюдав за схваткой на палубе, проворчал:

— Какой в этом смысл… это оружие либо другое, не всё ли равно…

— Воины всегда были склонны доказывать друг другу, кто из них лучший, — ответил Хэнсон. — Потому они воины, а не хлебопашцы.

— Эстетические чувства вообще чужды большинству этих примитивных натур, чьи души успели покрыться грубой коростой. Единственное, что занимает их, это вожделенная добыча, — нравоучительно высказался Торнсби, иногда склонный впадать в салонные рассуждения на философические темы.

Доктор, пожалуй, оставался чуть ли не единственным человеком во флоте Чёрного Сокола и на острове Дракона, которого никоим образом не затронул дух викингов и высокая цель возрождения, к коей мы устремились. Впрочем, ему это прощалось — человек он был хороший и полезный, по всеобщему мнению, но чудак редкостный, а к чудакам и отношение подобающее.

После этих слов Алана смех и шутки на палубе вдруг разом прекратились.

Физиономии матросов стали серьёзными, а кое у кого даже растерянными. Многие знали о размолвке канонира и кока, но всё же никто не ожидал, что обида сильна до такой степени.

Через минуту холодная усмешка совсем исчезла с лица Боуэна, и защищаться ему приходилось уже всерьёз. Он стиснул зубы, покраснел ещё больше от стыда и злости. Пользуясь длиной руки и шпаги, кок уходил от сближения и, рассчитывая поймать противника на контратаке, делал коварные прямые выпады.

Увиливая от прямых ударов кока, Олаф сделал круг и вдруг сам резко пошёл на сближение с Боуэном, остриё его шпаги замелькало перед глазами здоровяка. Тот отступил, капельки пота выступили на лбу. Затем отступил ещё… ещё… и вдруг упал, поскользнувшись на мокрых досках палубы.

Олаф опустил шпагу. Все отчётливо увидели, каких усилий шведу стоило не добить кока всерьёз.

Крепыш Сэм, возвестивший начало боя, уже хотел торжественно объявить победителя, когда развлечение, грозившее превратиться в драму, прервал раздавшийся выстрел из пушки. За забавами матросы прозевали приближение корабля, который за счёт каких-то подводных течений подкрался на расстояние пушечного выстрела. Всплеск упавшего в море ядра послышался недалеко за кормой «Вегейра». Нас подвела невольная беспечность, порождённая чередой блестящих побед, никому уже и в голову не приходило, что «Вегейр» может стать для кого-то лёгкой добычей…

Раздались крики ярости. Поединщики моментально были забыты.

Немедленно появилось оружие и было распределено между матросами, которые в быстром темпе слаженно заняли свои места. За несколько секунд палуба «Святого копья» приняла строгий вид готового к бою укрепления.

С левой стороны длинного чёрного корпуса с синей полосой по борту снова появилось облачко дыма, и ещё одно ядро упало в воду, теперь уже совсем рядом с нашей кормой. Лёгкие порывы ветра стали наполнять паруса, помогая волнам сдвинуть корабль с места.

Мёртвый штиль закончился столь же внезапно, как и наступил. В открытом море всегда так, никогда не ведаешь, что стрясётся в следующий миг. Расслабляться нельзя, можно поплатиться за беспечность.

— Пусть подходит ближе! — объявил я. — Посмотрим, чего хочет! Но всё же приготовьтесь, мало ли что на уме у его капитана.

Едва засёк я эти марсели на горизонте, тотчас подумал, что фрегат захочет нам сделать какую-то пакость. Нехорошие предчувствия подтверждались.

С виду очень спокойный Томас снял камзол, расстегнул рубашку и закатал рукава.

К нему скользнул Тарна и подал абордажную саблю, остроту которой перед этим попробовал пальцем.

— Открыть люки! — крикнул я. — Канониры к пушкам!

Фрегат, на борту которого отчётливо проступило название «Лотарингия», теперь уже подошёл совсем близко. Можно было видеть собравшихся на его палубе людей. Оба противника, пройдя борт о борт на расстоянии пистолетного выстрела, обменялись залпами. Сделанные слишком торопливо, они не нанесли ощутимого урона. Теперь корабли разошлись, чтобы перезарядить пушки и снова вернуться во всей мощи, словно рыцари на турнире.

На лицах моих корсаров, приготовившихся к сражению, читалась решимость покончить с врагом, не уступив тому ни фута, глаза горели от возбуждения перед близким боем. Среди напряжённых лиц я увидел лицо Тарны, за которого чувствовал особую ответственность.

Вооружённый пистолетами и мечом, этот молодой островитянин приготовился, как и другие абордажники, к рукопашной схватке. На реях матросы хлопотали с парусами, приказы следовали один за другим, и «Вегейр» с величественной грацией выполнял поворот, ловя ветер. Противник, менее податливый, только приступил к маневру, когда новый громовой удар разорвал воздух. Наш фрегат, повинуясь моей команде, дал залп всеми пушками борта и окутался белым дымом.

«Лотарингия» показала свои кормовые окна с позолоченной лепкой, и «Вегейр», поймав ветер, довернул и устремился к врагу, чьи паруса внезапно беспомощно захлопали. Палуба противника исчезла в клубах дыма, и торжествующий вопль вырвался из глоток.

Раздался жуткий треск ломающегося дерева, и бизань-мачта с грохотом обрушилась, обрывая паруса, путая снасти и калеча людей. Ещё один залп смёл всё с палубы обречённого корабля. Внезапный сильный порыв ветра подтолкнул его навстречу гибели.

Полетевшие в сторону противника абордажные крючья прочно связали два корабля, и в бой вступила абордажники под командованием Ларса, и на этот раз показавшего свою безудержную удаль — куда и подевалась его хандра… Короткий бой принёс победу и ценную для нас добычу. По большей части, как оказалось, фрегат был нагружен провизией, которую «француз» доставлял на Мартинику. Такой груз для нас, как известно, представлял не меньшую ценность, чем золото. Золота-то у нас давно было предостаточно, но обменивать его на припасы, необходимые для выживания племени, не всегда удавалось.

Переправив к себе наиболее необходимое из груза, вкупе с остатками команды незадачливого «француза», вздумавшего попиратствовать на беду себе, мы расцепили корабли и продолжили движение. Стоявшие у борта матросы проводили взглядом «Лотарингию», которая черпнула воды, плавно задрала нос к небу и медленно уходила на дно по мере нашего отдаления.