Корсары по крови - Береговой Павел. Страница 31

Слава подобна ветру — несётся в разные стороны, достигает любых уголков. Если слава громкая, конечно.

Наши разведчики, которых мы скрытно высаживали на острова, приносили сведения.

В колониях уже называли нас флотом Чёрного Сокола.

Сокол, родовой знак семьи Хэнсонов, появился на наших флагах благодаря Томасу. А чёрным цветом по традиции красили всех пиратов, недаром это слово часто встречалось в названиях кораблей охотников за удачей. Да и вообще у древних европейских викингов, наших предков, сокол был одним из наиболее уважаемых и часто использовавшихся символов.

Силуэты летящего сокола или орла нередко реяли на парусах драккаров, уходивших за тысячи миль в морские походы, на края тогдашнего света.

Хотя лично я чёрному цвету предпочёл бы красный, это честней. Кровь-то у всех людей красная, даже у африканских негров, что бы там ни твердили церковники о безбожности «нехристей». Отрицая право язычников быть полноценными людьми, они сами нарушают основной постулат собственной религии: всем всех любить. Иисус восходил на Голгофу для искупления грехов всего человечества, а не отдельно избранных, свято уверовавших в его божественную сущность.

Ох, что бы сказала моя набожная матушка, выскажи я при ней столь еретические мысли…

Да, встреча с Томасом Хэнсоном в преддверии ада, в трюме «Чёрного ангела», стала поворотным моментом для моей жизни, во всех смыслах.

Кто бы мог подумать, что в итоге я стану не офицером королевского флота и даже не добропорядочным морским торговцем, а взаправдашним корсаром. Да не просто корсаром, а язычником-викингом!

Вот я — о такой участи даже предполагать не посмел бы. Хотя с детства моё воображение не на штуку волновали предания о норманнах, кровь которых текла и в моих жилах.

Наверное, именно это предопределило мою судьбу. Небесным покровителям сверху видней, кого из людей куда вести, в какие стороны направлять.

…«Вегейр», следующий в одиночестве, держал курс через Наветренный пролив на северо-восток. Остальные корабли, числом три, должны были выйти в рейд позднее. Им предписывалось обогнуть Эспаньолу справа и встретиться с флагманом близ острова Кайкос.

Солнца не было видно. Сквозь разрозненные клочья тумана ещё проглядывался серый день, постепенно сходивший на убыль. Стихал ветер. К вечеру нас дважды обстрелял встречный пиратский фрегат, но изменившаяся погода и улёгшийся ветер не позволили кораблям-соперникам сойтись в морском бою. У нас имелись другие намерения, поэтому вступать в сражение было не с руки.

Южные сумерки быстро перешли в ночь. Яркая крупная луна отражалась в спокойном море. Все было тихо у нас на борту, только мерный шорох случайных волн за бортом да отдалённые спокойные шаги — возможно, вахтенного матроса, — доносились в мою каюту через открытое окно. Решив, что две неудачи удержат дерзкого пиратского капитана, которому, вероятно, ещё неизвестен наш флаг, от дальнейших попыток напасть, я погрузился в неспокойный сон.

Утром тумана на море уже не было. Ветра тоже не предвиделось, по крайней мере в ближайшее время. Чёрный трёхмачтовый корабль, который обстрелял нас вчера, медленно покачивался на пологой волне, до него было не менее полудюжины кабельтовых. Верхние порты были у него открыты, медные жерла пушек тускло поблёскивали в солнечных лучах. Паруса на реях свисали, как простыни, повешенные для просушки.

Навалился полный, мёртвый штиль. Мертвей некуда. Досаднейшее состояние для парусных судов.

Мой экипаж, чтобы хоть как-то развлечься, решил устроить состязание. Победителю доставалось что-нибудь из оружия предков. Для наших молодцов к этому времени сравниться в ценности с реликвиями и заветами викингов не могло никакое золото, никакие драгоценные каменья. На то мы и потомки норманнов. Будь иначе, превратились бы в простых пиратов и скорей всего недолго пробыли бы единым флотом Чёрного Сокола.

Но флаги, украшенные стремительным силуэтом летящей птицы, гордо реяли на верхушках наших грот-мачт. Хотя в тот день флаг «Вегейра», само собой, не реял, а обессиленно обвисал.

Мы с Томасом, стоя на мостике, с улыбками наблюдали сверху за матросами. Хэнсон отказался возглавить один из кораблей нашего флота и по-прежнему числился старшим офицером на «Вегейре», когда мы отправлялись в море. Но в каком-то смысле он был духовным наставником для нас всех, хотя точнее было бы назвать его идейным вдохновителем. За «корабельного капеллана» бывший христианский богослов мог и оплеуху отвесить, вздумай его кто-нибудь так непотребно обозвать.

Однако, по сути, он уже стал кем-то вроде хранителя традиций для нас всех. Вместе с Тэйкеху. Они славно спелись, старый и молодой викинги, и я подозревал, что со временем именно Томасу суждено быть преемником и принять из рук жреца символы власти в племени. Не Тарне и не мне. Мы — в первую очередь воины. Мы вожди в море, а не на берегу.

Вот когда старшего помощника капитана «Вегейра», вначале в штуку, а затем всерьёз, именовали нашим скальдом, Томас Гарольд Хэнсон, прямой потомок Рагнара и Ингвальда, внук неугомонного Ульвара, а значит, кровный родич вождей островного племени, также ведущих происхождение от отцов-основателей, улыбался, довольный этим званием донельзя.

Мы с Томасом находились на мостике и смотрели вниз. Но всё, что произносилось на палубе, довольно далеко от нас, тем не менее было нам отлично слышно. Полный штиль…

— Разобьёмся на пары. Сегодня в схватках сойдутся бойцы абордажной команды против канониров. Первая пара — Ларс и Олаф. Потом, за ними, Бен… и кто ещё? — вопрошал крепыш Сэм Андерсон, храбрейший воин-абордажник. Хотя назвать лишь его храбрым из храбрых означало погрешить против истины: все наши были храбрецами. Другим среди викингов делать нечего.

— Адамс, ты с нами или дрейфишь?

— В крови Адамса нет воды, я участвую!

— Вместо меня хочет биться Боуэн, — заявил вдруг Ларс. — Хоть отдохнёт от своих котлов!

В матросской забаве командир абордажников сейчас не стремился принимать участия, но и не хотел препятствовать своим людям, за которых всегда стоял горой.

Мэтью держался в сторонке, без настроения, и, прислонившись к стенке каютной надстройки, смотрел на происходившее хмуро, без улыбки.

Зрители расположились поудобней, кое-кто даже залез на ванты, заранее предвкушая нечто интересное. Все знали, что канонир Олаф и корабельный кок Боуэн недолюбливали друг друга из-за глупой шутки, ставшей причиной их размолвки. Даже у викингов есть свои маленькие человеческие слабости.

Андерсон подал знак к началу поединка.

Боуэн вышел в центр круга, образованного матросами, и вслух усомнился в боевых качествах ожидавшего схватки противника. Это было явным преувеличением, и все парни знали, однако насмешливая реплика вызвала смех почти всех, собравшихся на палубе. Красная, грубая физиономия кока, будто из дерева вырубленная, и маленькие глазки, утонувшие в напухших надбровьях, не предвещали ничего хорошего. Потирая живот рукой, он тоже хохотнул, оскалил жёлтые прокуренные зубы, опять нелицеприятно выразился, и окружающие вновь ответили на реплику дружным хохотом.

Олаф, которого насмешка не на шутку разъярила, вздохнул поглубже. Дрожащими от гнева пальцами матёрый корсар развязал шейный платок, отбросил его, стянул и рубаху, обнажив загорелое мускулистое тело, во многих местах помеченное шрамами.

Он отбросил с лица волосы, нависавшие на глаза, и оглянулся. Обоих поединщиков окружали десятка два матросов, разодетых пёстро и рвано. Почти все были молодыми париями, но морская жизнь быстро ставит свои отметины, и физиономии у них были самые живописные.

Боуэн, здоровяк с заплывшими глазками, на удивление неплохой повар, но и вояка бывалый, также участвующий в абордажах, шагнул к Олафу и окинул противника насмешливым взглядом с головы до ног, будучи совершенно уверенным в своём превосходстве. Олаф в ответ недобро глянул на своего недруга, а тот, резко опустив правую руку, неожиданно и сильно ударил канонира в живот. Злость нахлынула на Олафа, будто прорвавшая плотину вода. У него даже перехватило дыхание. Не слыша шумной радости окружающих, он повернулся к обидчику спиной, чтобы удержаться от нестерпимого желания ударить его клинком.