Невероятные приключения Фанфана-Тюльпана. Том 2 - Рошфор Бенджамин. Страница 45

Он легко скользнул к ней и взял вожжи из её рук.

- Но, мои милые! - крикнул он на лошадей, а затем, когда они помчались, повернулся к Эвелине:

- Я провожу тебя, - сказал он с полной нежности улыбкой. Разве я не говорил, что мы снова увидимся? Так зачем же ждать? У меня нет ни кола, ни двора, меня никто не ждет. В моем прошлом одни старые раны. Я не знаю, что ждет меня в будущем. Так не согласится ли моя сегодняшняя супруга дать мне все то, чего я не имею? До смерти уставший, многократно предаваемый, а теперь ещё и преследуемый, я часто мечтал о спокойных днях, о том, чтобы окончить свои дни рядом с кем-то - и этим кем-то стала ты.

И тут они услышали шум погони.

* * *

Их было около дюжины. Их отделял уже лишь поворот дороги, скакали они во весь опор, держа в руках факелы. И во главе их скакал человек, которого Эвелина немедленно узнала, испустив крик ужаса: это был Рампоно, который впервые в своей жизни превратился в кентавра, подстегиваемого унижением и яростью. Факел в его руке, за которым тянулся черный хвост дыма, зловещим багровым светом озарял его искаженные черты. Они находились всего лишь в полукилометре и рассчитывали догнать карету через пару минут, но не приняли во внимание, что имеют дело с Тюльпаном.

В ту же секунду, когда он обнаружил опасность, Тюльпан безжалостным ударом кнута подбодрил своих лошадей и погнал карету во всю мочь. Не переставая стегать лошадей, он заулюлюкал, испуская те дьявольские ужасающие крики, с помощью которых ирокезы возбуждали пыл своих скакунов. Примерно в течение четверти часа всадники не смогли добиться преимущества, но со временем стало очевидно, что если карета и не перевернется, то их лошади, которым приходилось тащить тяжелый экипаж, не выдержат долго такой скачки. И кроме того наступала ночь. При том слабеньком фонаре, который у них был, они рисковали налететь на дерево или оказаться в канаве, прежде чем им удастся заметить препятствие.

Пересиливая топот лошадей, скрип колес, ужасный треск кареты и свист ветра в ушах, он прокричал:

- Эвелина!

Она сидела рядом с ним на кучерском сидении, цепляясь изо всех сил, чтобы не слететь на землю от ужасных толчков, стиснув зубы и повторяя про себя: - Фанфан, дорогой мой. Боже, спаси нас! Я буду твоей женой, дорогой мой, я буду твоей женой.

- Да? (Ей тоже приходилось кричать).

- Раздевайся.

- Что ты сказал?

- Я сказал: перебирайся в карету и раздевайся.

Она ничего не понимала, но сделала все, как он сказал. Может быть он сам не знал, что говорит, но она ему доверяла.

Тут он, продолжая мчаться с бешеной скоростью и держа вожжи одной рукой, начал сам раздеваться свободной рукой. Сюртук, рубашка, штаны, башмаки - все полетело внутрь. Чудом ему удалось стянуть штаны. Срывая голос, он прокричал:

- Натягивай все это на себя. И давай мне свое платье! Скорее, я замерзаю.

Действительно, он был почти гол на ураганном ветру их галопа! Но через минуту он исчез. Он превратился в новобрачную. Это был замечательный пример эквилибристики и ловкости, невозможный для человека в здравом уме.

Итак, он проделал это. Во-первых, их преследователи, пылающие факелы которых освещали дорогу, приближались. Не слишком быстро, но приближались. Расстояние между ними составляло приблизительно двести метров. Во-вторых, Эвелина все ещё недоумевала, зачем она превратилась в мальчика в сюртуке, рубашке с жабо и штанах. Недоставало только маленькой шляпы. Куда она подевалась? Была потеряна в Баньоле? Забыта на берегу Сены? Сорвана ветром во время скачки? На этот вопрос было трудно ответить, да и не важно.

То, что последовало далее, Лафайет назвал бы блестящим отвлекающим маневром. Для его выполнения Тюльпан подождал подходящего места и когда ему показалось, что нашел его (краем глаза он все время следил за погоней), в тот момент, когда ряд поворотов дороги скрыл их на какое-то время от глаз преследователей, он сказал:

- Эвелина! У нас есть пять минут. Ты можешь ездить без седла?

- Да. Но зачем?

Не задерживаясь, Тюльпан выпряг одну из лошадей, которая, как ему показалось, была в лучшем состоянии и закричал:

- Садись на неё. Уезжай с этой дороги. Поворачивай направо. Там ты окажешься возле Сены и гони вдоль берега.

Он изо всей силы натянул поводья, так что лошади остановились. Освобожденная лошадь заржала от облегчения, а затем от досады, когда Эвелина одним прыжком вскочила на неё. Но это было хорошее животное, и она галопом помчалась к Сене через небольшой лесок, тогда как Эвелина, поняв наконец, что задумал Тюльпан, закричала:

- Нет! Нет! Нет!

- Я не вижу другого выхода, любовь моя. Мы встретимся в замке Рош Нуар, - прокричал он во все горло (так как она уже исчезла) и яростно схватился за кнут, чтобы погнать оставшихся трех лошадей.

И снова прямая дорога и деревья слева и справа, которые, казалось, машут вслед мчащейся карете. Еще десять минут этой фантастической скачки, которая не могла продолжаться вечно: с каждой секундой Тюльпан чувствовал, как слабеют его лошади. Теперь он стоял на сиденьи, широко расставив ноги, чтобы иметь больше опоры, и сильно откинувшись назад, чтобы не слететь. Его белое платье развевалось на ветру, как знамя, не позволяя никому усомниться в том, что это действительно Эвелина де Курк. Если бы даже Рампоно заподозрил, что в тот короткий миг, когда он потерял экипаж из виду, невеста исчезла в лесу, то теперь у этого негодяя не было никаких сомнений. Вот-вот он её догонит!

И действительно преследователи были настолько близко, что Тюльпан слышал их дыхание, такое же тяжелое, как и у их лошадей. Одно было совершенно ясно: отношение Рампоно к нему не могло улучшиться со временем, его ярость будет тем более безгранична, так как он вполне может полагать. что именно Тюльпан явился подстрекателем его невесты к побегу. Сделанный рогоносцем у самого алтаря, одураченный, выставленнный на посмешище, когда его сообщники увидят, что они преследовали мужчину - скорее всего любовника! Тюльпан достаточно хорошо знал своего бывшего полковника, чтобы не сомневаться в том, что тот его четвертует. Тут он снова схватил вожжи одной рукой, в другую руку взял трость.

Первый всадник, который поравнялся с ним (это был не Рампоно), получил крепкий удар и с криком свалился с лошади. Хороший удар: трость разлетелась пополам. Тюльпан не спеша вытащил из подштанников, которые он умудрился сохранить, двухствольный пистолет любезного Амура Лябрюни и выстрелил в лошадь без всадника, которая продолжала скакать рядом с ним. Затем мгновенно обернувшись, он выстрелил в грудь лошади, мчавшейся следом; та в свою очередь немедленно рухнула, также как и все остальные, и кони и люди, скакавшие слишком близко для того, чтобы во время затормозить, свалились на двух убитых лошадей, сопровождаемые страшным шумом, ржанием, криками и руганью.

Единственным, кому удалось в силу таинственной случайности избежать этой игры в кегли, оказался Рампоно.

Мы уже говорили: ярость превратила его в кентавра. Он поравнялся с правой дверцей кареты, и Тюльпан услышал, как тот кричит:

- Стой! Стой или я стреляю! Вскоре раздался выстрел - и произошла катастрофа. Головная лошадь упряжки, нога которой была перебита пулей, споткнулась и упала на колени, увлекая в своем падении остальных и карету, которая перевернулась. Минуту спустя Рампоно, наконец настигший стерву, проститутку и шлюху, оказался на спине у Тюльпана, ударившегося лицом о землю, и держал его, задохнувшись от бешеной ярости, до тех пор, пока Тюльпан не обернулся.

К этому времени стало почти темно, но даже если бы это было днем, вид у Рампоно был во всяком случае неописуемый.

- Нет... - с трудом прохрипел он. - Нет... это кошмар...Эвелина!

- Я не знаю никого с таким именем, мсье, - сказал Тюльпан, достаточно спокойный, но готовый к самому худшему.

- Но это её платье! А ты - Тюльпан, распутный Тюльпан!

Он явно был на грани сумасшествия и с неописуемой яростью ударил Тюльпана в лицо; потом, вскочив, выстрелил в упор, целясь в голову. Но Тюльпан во-время перевернулся и теперь уже он, никогда не расстававшийся со своим оружием, свалил генерала Рампоно.