Одна на краю света - Галкина Марина. Страница 19

Этот страшный Гачгагыргываам

Гачгагыргываам в переводе с чукотского — «Налимья речка». Устье ее ни с чем не спутать. Ныкчеквеем здесь течет единым руслом. Горка мысом спускается к воде, и за ней открывается вход в долгожданную речку. По расходу воды она раза в два меньше Ныкчека. Что там будет впереди?

Здесь, на стрелке, обедаю, варю уху из увесистого хариуса. Скармливаю кости большой серебристой чайке. Она сначала недоверчиво, потом все смелее подходит ближе за каждым очередным кусочком. А так в округе на удивление мало пернатых. Лишь чайки скрашивают пока мое одиночество, журавлей изредка только слышу по вечерам.

Река встречала меня с распростертыми объятьями: потянулись хорошие, с точки зрения бурлака берега, — длинные мелкокаменистые галечники. После шири Канчалана и Ныкчеквеема, Налимья речка очень приятна. Здесь, в низовьях, она текла практически все время единым руслом и ширина ее не превышала 25 метров. Небольшой расход воды позволял без труда преодолевать многочисленные перекаты.

Все шло как по заказу — не успевал на одном берегу закончится галечник, как на другом начинался следующий. Пара небольших порожков, где я пролезала на ступеньку между скользких камней и втягивала за собой каяк на коротком поводке, лишь внесла разнообразие в монотонное передвижение, а особых трудностей не прибавила.

Еще несколько перекатов на прямых участках русла удивили меня. При небольшой ширине Гачгагыргываама они ухитрялись прорезать реку прямой линией наискосок на 200–300 метров! Они были мелкими, местами по щиколотку, лишь отдельные струи прорывали немногим более глубокие протоки, и я легко шла по этакой подводной, почти невидимой издали насыпи, точно Миронов в «Бриллиантовой руке», когда пробирался с острова за мальчиком на далекий морской берег. А каяк послушно, практически без усилий с моей стороны, скользил сбоку под перекатом.

Там, где коренной тундровый берег метровым обрывчиком подошел к воде, я встала на стоянку. Мягкие голубичные кочки были сухие. Отдельные куртины кустов придавали пейзажу вид саванны и ограничивали линию горизонта. Несколько целиком засохших кустов, склонившихся неподалеку, послужили мне отличными дровами.

Небо потихоньку затягивалось кучевыми облаками. Меня все тревожило отсутствие чувства голода. Решаю оставить здесь так и недоеденный кусок маргарина, уже изрядно размякший от жары последних дней. Может, это из-за него у меня отсутствует аппетит?

С утра поднялся сильный ветер. Он поменялся и дул теперь с северо-востока. Небо было затянуто. Но еще тепло. Пока я собиралась, заморосил дождь. Выступила, надев на этот раз гидроштаны.

Снова ветер почти попутный, ведь река течет с запада. Иногда он мне мешает, прибивая корму к наветренному галечному берегу, по которому я иду в лямке. Иногда помогает — хоть он и поднимает волну на медленных участках, но вытягивает меня, гребущую в каяке, на валах против течения. Незаметно подкатывает морось, клубы ее несутся параллельно воде, подталкивая меня в спину.

Слева по ходу вверх замечаю избушку. Она полуразрушенная, окно пустое, с крыши капает. Вылезаю на откос обозреть окрестности. Что же это впадает тут, напротив избушки, с севера? Ильмынейвеем? Если это он, то следующий водоток справа, с севера — это верховья Гачгагыргываама, а дальше на запад уходят верховья Кечи. А если не он? Тогда на следующей развилке мне на запад. Как узнать? На моей карте с севера впадает несколько ручьев, но Ильмынейвеем должен быть самым крупным. В устье ширина может быть обманчива. Как бы не промахнуться.

На реке потянулись длинные, удивившие меня вчера, косые перекаты. Ветер крепчает. Дождь потихоньку усиливается, поливает мне спину, а когда я оглядываюсь на каяк, мгновенно умывает лицо. За ворот гидрокуртки просочилась вода, и промокший воротник штормовки неприятно холодит горло. Неуютные для стоянки берега, обширные голые галечники, далекие кусты ольхи, ощетинившиеся сплошной стеной. Но воды в реке пока мало, идти вперед еще вполне можно.

Непогода расходится не на шутку. Смотреть по сторонам становится невозможно — ветер с дождем просто бьют по лицу, заставляя закрывать глаза. Встречаю притоки или протоки справа. Где же Ильмынейвеем — впереди или сзади? Вот что-то мощное впадает с севера, чуть меньшее по расходу воды, чем речка, по которой я иду. Как тут сориентируешься в такую непогоду. А мест для стоянки вокруг пока не просматривается. Постулирую, что это и есть Ильмынейвеем, и продолжаю путь вверх.

Ветер переходит в ураган, а дождь — в ливень. Одна отрада — давно нет комаров. На следующей развилке русла ухожу направо. Гачгагыргываам это или нет — я с полной определенностью сказать не могла. Теперь моей насущной заботой было подыскать подходящее место для стоянки, пока в движении мне еще было тепло.

За пеленой дождя впереди проявляется пятно высоких деревьев ивы. Ура! Спешу к этому спасительному оазису и на крутом участке чуть не переворачиваю каяк. Хорошо, вовремя отпускаю кормовую веревочку и даю каяку свободу, он выпрямляется и разворачивается по струе. Холодным потом прошибает от мысли: у меня ведь не привязано заткнутое одной лопастью в нос весло! В такую погоду, вернее непогоду, плавать по протокам за веслом просто ужасно.

Последний траверс струи — и я в малюсенькой бухточке под обрывом желанного берега. Не могу отпустить каяк, не за что его закрепить, боюсь, унесет. А берег крутой, галька сыпется, уползает из-под ног. Одной рукой придерживаю каяк, а другой вышвыриваю мешки на откос, не глядя, что там, наверху. И так ясно, что под деревьями мое спасение от непогоды. Пытаюсь выволочь каяк по обрыву — безуспешно, слишком тяжело. Разгружаю судно полностью, кое-как отливаю воду и только затем вытягиваю его наверх и наконец озираюсь по сторонам.

Здесь ровно. Ковер из стеблей негустой мокрой травы, побитой дождем, стелется под ногами, отдельные низкие кусты красной смородины украшают поляну. Чозении (высокие прямые деревья, похожие на ивы), собранные негустой группой, возвышаются на 8 -10 метров от земли, поодаль начинаются сплошные кустарниковые заросли. Ветрюга гуляет по деревьям, шумит, клонит рыхлые кроны. Настоящий ураган! Хорошо, что этот берег подветренный.

Натягиваю тент на ветру между деревом и колом, попутно объедая недозрелые кислые ягоды. На совесть вбиваю все колышки, впервые воспользовавшись топором, думая про себя, что без топора заколотила бы колья камнями. Но раз уж он есть, почему его не использовать?

Костер тоже развожу не без помощи топора. Древесина чозении очень твердая, и, несмотря на разверзшиеся небесные хляби, под плотной корой все сухое. Вырываю нежные стебли злаков, до земли расчищаю площадку под костер. Настругиваю тонкие щепочки. Всем телом закрываю от дождя хрупкое пламя, но руки мокрые, и с козырька кепки предательски срывается капля прямо на неокрепший еще огонек. Вытираю руки о волосы, достаю огарок свечки, обкладываю его стружками, и лишь с четвертой спички костер занимается. Выуживаю из пламени оплавленный огарок — пригодится в следующий раз.

Варю кашу, чай и залезаю внутрь тента. Все, все мокрое. Ревет, не стихает ветер, колышет тент. Раскладываю бортиком по бокам коврика гидрочулки, штаны, гермомешок, чтобы вокруг моей постели — сухого оазиса среди мокрой травы — было посуше.

Хорошо, что с утра убрала коврик в гермомешок. А ведь еще утром, когда пошел дождь, палатка, поставленная слишком высоко, коснулась тента и тут же промокла в этом месте. И с крыши незамедлительно накапала маленькая лужица. Да, эти непрорезиненные ткани обладают таким свойством — что материал АЗТ, из которого сделан мой тент, что корейка, просеребренная с одной стороны — они промокают, если к ним прикоснуться изнутри. Полиэтилен — тот выдержит любой дождь, но он рвется на ветру.

Что ж, раз нынче всех комаров сдуло, палатку не ставлю. Тент пока, вроде, держит дождь, не пробивается, брызги с крыши не летят. Залезаю в спальник, ноги никак не отогреваются, и тревога не дает мне заснуть. Вдруг тент на сильном ветру начнет схлопываться? Я ведь его не проверяла в экстремальных условиях.