Хозяйка Серых земель. Люди и нелюди - Демина Карина. Страница 72

Себастьян только слегка надавил на раму, и решетка захрустела, рассыпалась на куски.

Он выбрался первым, и Евдокия испытала короткий укол страха: а вдруг не вернется? Вернулся. И руку протянул.

— Прошу, дамы… Дуся, ты первой. Яслава…

Было тепло.

Странно так. Солнца нет, а тепло. И светло. Только свет какой-то тусклый, рассеянный. Теней нет. И от этой малости — казалось бы, какое Евдокии дело до теней? — становится не по себе.

— Полагаю, нам стоит поспешить. — Себастьян крутил головой, прислушиваясь к чему-то.

Евдокия тоже попыталась.

Тишина. Комарья и того нет. Радоваться бы, что нет, а то летом от гнуса и ведьмаковские зачарованные медальоны порой не спасают. А тревожно.

Сердце бухает-ухает, аж в пятки отдается. И Евдокия сама ускоряет шаг. Под ногами — дорожка мощеная, камень белый, камень желтый, шахматный порядок, отчего кажется, будто бы сама она — фигура на преогромной доске. Пешка? Или кто покрупней? Уж точно не ладья, ладья из Евдокии разве что боками. Рядом Яслава, мрачна, сосредоточенна. Медальон и вовсе из рук не выпускает.

Слева от дорожки бересклет поднимается. Справа дикий шиповник иглами ощетинился. В нем цветы пламенеют темно-красные, манят рискнуть. Пахнут сладко, одуряюще, да только не вьются над кустом пчелы. И Евдокия мимо прошла, юбки приподнявши.

Взяли их на выходе из парка.

Себастьян вдруг остановился, вскинул руку.

— Назад…

Не дозволили.

Громыхнул выстрел, и пуля ударилась в темную кору клена, брызнула сухою щепой.

— Не шуткуйте, — донеслось откуда-то сбоку. — Все одно не уйдете.

— И не собираемся, — проворчал Себастьян, наклонился, отряхнулся, проводя руками по лицу. — Вот же… их еще не хватало.

— Янек, это ж я… — Яська выступила вперед, прищурилась, силясь разглядеть хоть что-то в глянцевой мертвой листве деревьев.

И ветерочек такую не потревожит.

— Знаю, что ты, — ответил Янек, выступая из тени. В одной руке он держал револьвер, во второй — обрез. — Извиняй, Яська… не хотел, чтобы так, но у нас выбора иного нету…

Их осталась всего-то дюжина.

Ободранные, одичавшие. И в глазах — страх бьется, Евдокии случалось видать испуганных людей, готовых на все, лишь бы избавиться от того, что пугало их.

— Извиняй, — повторил Янек, отводя взгляд. — Мы-то не сами… она все… она на тебя, Яська, дюже злая… и на вас, панове… велено доставить… вы уж того, постарайтеся мирно.

— И что делать будем? — поинтересовалась Евдокия, нащупывая револьвер.

— Ничего. — Себастьян перехватил руку. — Постараемся мирно.

— Но…

— Дуся, при всем желании моем, которого у меня, поверь, избыток прямо, я не управлюсь один со всеми…

— А мы…

— А вас подстрелят первым делом… — Он оттеснил Евдокию за спину. — И это мало того что очень сильно меня опечалит, так еще и с братцем потом объясняйся… и вообще, если я что-то понимаю, нас сейчас сопроводят именно туда, куда мы стремились…

— То есть против этого сопровождения ты не возражаешь.

— Они хотя бы люди…

Комплимент был весьма сомнительного свойства.

Эржбета творила.

И творила вдохновенно, чего с нею давно не приключалось. Слова сами собой исторгались из глубин ее души, выплескиваясь на бумагу с такой скоростью, что Эржбета едва-едва поспевала за собственной мыслью. Пальцы гудели от многочасовой работы, печатная машинка позвякивала, верно намекая, что от этакого усердия и развалиться недолго, а в голове все еще вертелась сцена рокового поцелуя.

Или сразу соблазнения?

Рокового, естественно.

Перед затуманенным взором Эржбеты стояла героиня, девушка скромная, крайне одинокая, но решительная… правда, именно в этот конкретный миг она и не могла решить, стоит ли отвечать на пылкое признание героя или все же следует проявить благоразумие. Здравый смысл Эржбеты ратовал именно за благоразумие, но читательницы наверняка предпочтут рискованное падение в объятия того…

— Вы там одна? — раздался преисполненный подозрений голос квартирной хозяйки, которая после давешней беседы окончательно уверилась в том, что боги возложили на нее великую миссию — блюсти Эржбетину честь.

Миссию свою панна Арцумейко исполняла с пылом человека, не имеющего в жизни иных развлечений, помимо забот о чужой нравственности. Она являлась каждое утро с подносом чая, сухими хлебцами, поелику девам незамужним приличествует сдержанность в еде, и очередной пространной лекцией на тему душевной красоты. Лекции вызывали у Эржбеты приступы мизантропии и острое нежелание выходить замуж не только за безвестно канувшего в Лету баронета, но и в принципе. К вечеру, однако, мизантропия сменялась предвкушением очередной прогулки, пусть и не с женихом, но с человеком весьма интересным…

…случайным знакомым.

— Одна, — со вздохом ответила Эржбета, оставляя героиню наедине с душевными муками.

— А почему окно открыто? — не собиралась отступать панна Арцумейко, нынешним вечером совершенно свободная, а потому пребывающая в поиске занятия, которое отвлекло бы ее от печальных мыслей о падении нравов и цен на хлебобулочные изделия, что грозило семейному предприятию разорением.

— Душно мне.

— Милочка, — панна Арцумейко, пользуясь правом хозяйки, вошла, — вам следует понимать, что в нынешние тяжелые времена нельзя забывать о личной безопасности! А если кто-то проберется?

— Кто?

— Не знаю. — Панна Арцумейко, всем своим нутром ощутив нежелание жилички следовать премудрому совету, самолично прошла и закрыла окно.

Шторку задернула.

— Занавеси оберегут комнату от прямых солнечных лучей, — произнесла она наставительно, — а следовательно, и от перегреву.

— Спасибо.

Эржбета усвоила уже, что не следует панне Арцумейко возражать, поелику возражения она почитала вызовом собственному жизненному опыту, который полагала уникальным.

— И мне кажется, что ты, милочка, слишком уж много времени проводишь за сим инструментом. — Мизинчик панны Арцумейко указал на печатную машинку. — Это плохо сказывается на твоей осанке…

— Простите. — Эржбета с трудом поборола в себе желание взять печатную машинку и опустить на макушку панны Арцумейко, и то лишь потому, что не сомневалась: пострадает от этого столкновения именно машинка. Панну Арцумейко защитят что толстый шиньон, что собственная ее твердолобость. И, постаравшись, чтобы голос ее звучал уверенно, Эржбета повторила: — Простите, но мне нужно работать. Контракт…

Контракт был именно тем словом, значение которого панна Арцумейко понимала и принимала аргументом. Она, окинув комнату орлиным взором — от него не укрылся некоторый обычный для Эржбеты беспорядок, — прошествовала к двери.

— Не забывайте, милочка, — молчания панны Арцумейко надолго не хватило, — преступный элемент не дремлет!

Дверь она прикрыла.

Эржбета прислушалась к шагам — с панны Арцумейко станется дверь прикрыть собственным телом, защищая честь жилички от коварных помыслов преступного элемента, — и вздохнула. Нет, квартирная хозяйка свои обязанности исполняла, но вот помимо их… жизнь рядом становилась все более невыносимой. А с другой стороны, пойди отыщи в Познаньске квартирку, чтобы и недорого, и в приличном месте…

Эржбета вздохнула куда тяжелей и повернулась к машинке.

Руку занесла… застыла… былое вдохновение куда-то исчезло. И героиня с ее метаниями гляделась дура дурой, и герой не лучше. Брал бы и… на этом «и» уши Эржбеты ощутимо покраснели.

Нет, она вовсе не думает ни о чем таком… брал бы отношения в свои могучие мужские руки и строил бы, а то, понимаешь ли, только и хватает, что на пылкие признания.

Она опять вздохнула, горше прежнего, и закрыла глаза, силясь вернуть себя в романтический настрой, нужный для завершения сцены. Сколько она так сидела, Эржбета не знала, романтический настрой упорно не возвращался, сцена не писалась, а в голове только и вертелось всякое-разное…

…о прогулках…

…и о том, что не было в тех прогулках ничего предосудительного… и наверное, даже обидно, что не было… чинно все, степенно… разговоры и те исключительно на темы, которые панна Арцумейко одобрила бы…