Возвращение (СИ) - Ищенко Геннадий Владимирович. Страница 27

Я не догадался позвонить маме из учительской, это сделал директор, поэтому, когда мы подъехали к дому, отец уже был в квартире и помогал маме готовить стол к приему гостей. На этот раз я настоял, чтобы водитель пошел вместе с нами.

– Вас как зовут? – спросил я его. Сергеем Александровичем? Ну, а я Геннадий. Нечего вам гонять обогреватель, пойдемте в квартиру. Здесь вашу машину никто не угонит.

В квартиру он пошел, но перед этим закрыл дверцы. Мама редко готовила на один день, и нам всем хватило обеда, к которому Валентин добавил привезенные из Минска пирожные. После того как поели, родителей с полчаса мучили вопросами обо мне, а я все это должен был слушать. Ничего, я отыгрался потом, когда меня попросили взять гитару. Отыгрался и в прямом, и в переносном смысле. Песню «Песняров» я уже разучил полностью.

– Песни партизан, алая заря, молодость моя, Белоруссия! – допел я, и установилась мертвая тишина.

– Что это было? – минуту спустя спросил Валентин.

– Да, нам ты такого не пел, – сказала мама. – Хотя, кажется, наигрывал что-то похожее.

– Естественно, – пожал я плечами. – Это моя новая песня.

– Так ты сочинил и стихи, и музыку? – поразилась Лиса.

– А что здесь такого? – сделал я удивленное лицо. – Оно как-то само сочинялось.

– А что там было про детей? – опять спросила Лиса. – Какое-то название...

– Хатынь? Это небольшая белорусская деревня, которую фашисты сожгли вместе с жителями, – пояснил я. – Вот где я о ней вычитал, сейчас не вспомню. Кажется, в какой-то старой газете.

Гости выглядели растерянными, да и отец с матерью были не лучше, поэтому приход из школы Тани оказался как нельзя кстати. Лиса сразу же ушла с сестрой в ее комнату брать интервью, а Валентин начал допытываться, что у меня еще есть в репертуаре. Я сыграл ему «Вот так и живем» с учетом прошлого опыта, стараясь не вкладывать в пение душу. Когда Лиса оставила в покое голодную сестру, ей с Валентином показали мои фотографии, после чего они распрощались и уехали.

– Ты меня этой песней прямо поразил! – сказала мама. – Никак не подозревала в тебе таких талантов!

– А что он еще выкинул? – спросила сестра.

– Написал новую песню, – ответила мама. – И спел ее всем нам. Песня просто замечательная! А почему ты сказала «еще»?

– А об этом сейчас вся школа шумит! Знаешь, что он сделал? Корреспондентам отдали на растерзание седьмой класс, а он туда зашел, забрал свою Люсю и все время ворковал с ней в коридоре, наплевав и на нас, и на учителей. Сама видела их вдвоем, когда прозвенел звонок. Стоят рядышком и смотрят друг на друга! Был бы кто другой, ты бы уже была у директора, а с него все как с гуся вода.

– Что, правда, что ли? – не поверила мама.

– А что в этом такого? – пожал я плечами. – С Валентином я договорился, а с Люсей у меня был важный разговор. Мы не обнимались, а просто стояли в коридоре. А если некоторых завидки берут, при чем здесь мы? Шла бы ты, Танечка лучше обедать. Мы тебе и пирожные оставили.

– Я пойду, – сказала сестра. – А ты все-таки подумай. Может быть, в вашем стоянии ничего и не было, но всем это не объяснишь. И Новиков такое долго терпеть не станет. Школа для учебы, а личные дела решайте дома!

– Она права, Гена! – сказала мама. – Ты подаешь другим дурной пример, и директор не сможет на это никак не реагировать. Ну вызовут не нас, а родителей Люси, ты этого хочешь?

– Учту, – коротко сказал я. – Мне просто срочно нужно было переговорить, откладывать разговор я не мог.

– Как у вас все рано! – сказала мама. – Еще не целовались?

– Я тебе обещал думать головой? – спросил я. – С Ленкой я был пацан, поэтому вы и знали о каждом моем чихе, сейчас я отчитываться не собираюсь. Или вы мне доверяете, или нет.

– Ты опять пишешь повесть? – спросила мама, чтобы сменить тему.

– Так, наметки, – неопределенно сказал я. – Лиса сказала, что редакция хотела заключить со мной договор о сотрудничестве. Так что уже можно начинать писать, нужны только тетради.

– Купим мы тебе тетради, – сказал отец. – Только ты бы больше отдыхал, работаешь на износ. А песня получилась душевная. Думаю, тебя из-за нее в Минск повезут раньше, чем из-за повести, а ты ведь не хотел никуда ехать.

– Я передумал, папа, – ответил я отцу. – Все равно не отстанут, они мне так и сказали. У тебя, говорят, перед Родиной долг, будешь отрабатывать, работая примером для подражания!

– Что, так и сказали? – удивилась мама.

– Нет, это я вам своими словами пересказал то, что было сказано мне. Я сейчас сбегаю к Люсе, а потом займусь учебой. Я пропустил уроки, так что заодно посмотрю, чем они занимались. Да и с ее родителями нужно познакомиться, тогда они будут меньше верить всяким сплетням.

На этот раз вся семья Черзаровых была в сборе. Перед выходом я позвонил Люсе, поэтому дверь мне открыла она.

– Папа, познакомься, – сказала она своему отцу, сидевшему в комнате у телевизора. – Это мой друг, Геннадий.

– Очень приятно! – приподнялся он мне навстречу. – Иван Алексеевич.

– Мама, ты можешь выйти? – спросила Люся мать через дверь кухни. – Гена пришел.

– А, жених! – сказала славная невысокая женщина, выходя с кухни. – Надежда Игоревна.

– Очень приятно, – сказал я. – А почему жених? Не думайте, я не отказываюсь, просто интересно.

– Даже так? – она сняла передник. – Так вас с Люсей называют в классе Ольги. Жених и невеста.

– Пока мы только дружим, – успокоил я ее. – До свадьбы еще четыре года.

– А еще он всем рассказывает анекдоты! – наябедничала с кухни симпатичная девчонка лет восьми, очень похожая на Люсю.

– Правда, что ли? – спросил Иван Алексеевич, выключая телевизор. – Расскажешь?

– А в каком вы звании, Иван Алексеевич? – спросил я.

– Как и твой отец – майор, а что?

– Тогда я про майора и расскажу, – сказал я. –  Армейское подразделение окапывается. Рабинович тоже роет себе стрелковую ячейку, глубина её уже два метра. Подходит майор и спрашивает Рабиновича, зачем тот копает так глубоко, он же не увидит неприятеля.

А вы думаете, отвечает Рабинович, что мне так интересно на него смотреть?

– Смешно, – рассмеялся он. – Ты в шахматы играешь?

– Играю, но уже давно не брал их в руки, – ответил я, подумав, что это было лет пятьдесят назад.

– Папа, Гена пришел ко мне, а не играть с тобой в шахматы! – возмутилась Люся.

– Мы еще сыграем, – обнадежил я его. – Как-нибудь потом.

– Потом, так потом, – вздохнул он. – Дочь, ты поела? Закончишь с едой, иди ко мне, не мешай сестре.

Я зашел вслед за Люсей в ее комнату.

– Кто-то меня в школе обещал поцеловать, – тихо сказала она мне. – Выполняй обещанное, пока отец удерживает Ольгу. Надолго его не хватит.

– Вот так бы целовалась и целовалась! – сказала она, слегка задыхаясь, когда мы оторвались друг от друга. – Мне этого мало!

– Хорошего понемножку, – ответил я. – Покажи, чем вы без меня занимались на уроках.

– Эту поговорку придумали жадины, – сказала она, раскрывая портфель. – Смотри, здесь мы закончили по физике...

Едва мы закончили с уроками, открылась дверь, в которую просунулась голова Ольги.

– А почему вы не целуетесь? – разочарованно спросила она. – Поцелуйтесь, а то маме расскажу!

– Что ты расскажешь? – спросил я.

– Как что? Что вы целовались!

– А если поцелуемся, не расскажешь?

– Не расскажу, честное слово!

– Ну раз ты так хочешь... – улыбнулась Люся, потянувшись ко мне. – Учти, только ради тебя! Попробуй потом рассказать родителям, сама же будешь виновата! А я с тобой не буду дружить.

На этот раз она долго не разрывала поцелуй, так, что у меня даже закружилась голова. У Люси, по-видимому, тоже.

– Счастливая! – с завистью сказала сестра. – Прям как в кино!

– Ладно, – сказала Люся. – Ты играй с куклами или займись уроками, а нам нужно поговорить. Ну как все прошло?

– Нормально прошло. Сыграл я им и спел. Песня, как на заказ, патриотическая, про Белоруссию и слушать приятно. Плохо, что я еще голос не довел до нужной кондиции, хотя все равно никогда не спою так, как пели «Песняры». Будет скоро такой популярный ансамбль. Думаю, меня из-за нее пригласят в Минск. Интересно, что эта Василиса обо мне состряпает. Материала она набрала много, даже пару моих фоток забрала.