Ожерелье Дриады - Емец Дмитрий Александрович. Страница 27
Глава 7
Байдарка нибелунгов
Все человеческие страсти имеют общее свойство: они требуют постоянного увеличения доз при постоянном уменьшении степени получаемой радости. При этом на максимальном пике страсти радость прекращается вообще, что означает полную степень порабощения. На этой стадии мы можем уже не утомлять себя необходимостью скрываться.
Валькирии и оруженосцы толпились в зале ожидания Казанского вокзала, то и дело выглядывая на перрон, где на первый путь должны были подать поезд. Состав пока не подавали, хотя на табло он уже был объявлен. Рюкзаки свалили в кучу, на самом верху которой, как упадочный римский император на персидских коврах, возлежала валькирия ужасающего копья Радулга.
Дождь все продолжал лить. На небе явно забыли устранить течь и сбрасывали в дыру над Москвой лишнюю воду. Отбомбившиеся тучи отжимались, как тряпки, и уступали место следующим, подходившим с северо-востока. Не зная, куда ей деться, вода закручивала на площади водовороты, обрушиваясь на пути.
– Для похода самое подходящее время! Можно собирать байдарки и сплавляться сразу по шпалам! – шутил Вован.
Шутка была, мягко скажем, на троечку с метровым минусом, но смеялись ей долго и неискренно, после чего многим захотелось вернуться домой.
Каждая из валькирий, дожидаясь поезда, делала что-то свое, в меру сил и интересов. Хола и Ильга – обе с трубками у уха – предупреждали кого-то, что едут в такую глухомань, где может не быть связи.
– Кому вы там трезвоните? – спросила валькирия золотого копья.
– Тихо! Начальству, – закрывая динамик, пугливо прошептала Хола.
– А я тогда кто? – возмутилась Фулона.
Хола и Ильга притихли и, чтобы не попадаться ей на глаза, попятились за гору рюкзаков. Бэтла скромно примостилась на байдарках и что-то жевала. На нее орали, чтобы она не трогала раскладку.
– Это вне раскладки! – оправдывалась Бэтла.
– И вне раскладки не трогай! – велели ей. – Когда на тебя смотришь, то сразу трескать хочется, а если все сейчас начнут трескать, то в поход не с чем будет идти!
Бэтла, тоскуя, оторвала бутерброд от губ.
– Сложные вы все какие-то! Тошно с вами! – пожаловалась она.
Таамаг поймала за ухо несовершеннолетнего вокзального воришку и теперь размышляла, что ей с ним делать. Воришка плаксиво называл Таамаг тетенькой и утверждал, что перепутал ее рюкзак со своим.
– Что, правда? К твоему тоже привязаны топор и штыковая лопата? – умилялась Таамаг.
Гелата и ее оруженосец стояли в стороне и, выясняя отношения, вели таинственные разговоры. При этом Гелата для большей доходчивости откручивала здоровяку пуговицу. Таинственные же разговоры были примерно такие:
– А ну смотри на меня бесстыжим своим конъюнктивитом! Помнишь, о чем я тебе говорила, когда ты говорил, чтобы я больше тебе этого не говорила?
Рыжий мычал и пытался высвободить пуговицу. Заметно было, что он давно все забыл. Внезапно Гелата оставила оруженосца в покое и издала радостный крик.
Через зал ожидания Казанского вокзала шел Багров. Рядом шлепал ластами Антигон под мороком дошкольника.
– Вот уж кого хлебом не корми – только дай помокнуть! – завистливо произнесла Ламина.
Волчица, без особого бунта идущая у ноги Матвея, была в наморднике и в чем-то вроде синей попоны. Все это маскировало ее ровно настолько, чтобы не вызывать на вокзале нездоровой паники. Багров издали махнул валькириям и вышел под дождь. На страдающем лице его было буквально написано, что не тот ослевич, кто себя не любит, но тот, кто любит себя слишком сильно. Себя надо умеренно ненавидеть – это самый правильный градус.
– Нужно было достать ему бумажку, что это собака-поводырь! А то не пустят еще в вагон! – озабоченно заметила Фулона.
– А чего они тут вообще делают? Ну, эти двое? – спросила Хола.
– То же, что и мы. Едут! Только в другом вагоне! – веско сказала валькирия золотого копья.
Хола притихла. Она вспомнила, что это Фулона сегодня утром неожиданно разыскала Багрова и велела ему отправляться с ними. На одиночку у нее были особые надежды.
Вокзальный динамик захрипел и пугающе бодрым голосом сообщил о прибытии поезда до Сергача. Радулга встрепенулась.
– Это наш! Все! Почапали! – крикнула она.
– Какое «почапали»? Мы же до Мухтолова едем! – возмутилась Таамаг.
– Рада за тебя! Мы до Мухтолова, но поезд на Сергач! – нетерпеливо отрезала Радулга.
Таамаг такой тон не понравился, и она зашагала к валькирии ужасающего копья прямо по рюкзакам:
– Ты это мне? Ты с кем разговариваешь?
– А что я такого сказала? Что поезд до Сергача! – вознегодовала Радулга, в свою очередь выдвигаясь навстречу Таамаг.
– Мне плевать «что»! Главное – как!
– А ты себя слышала? – рассердилась Радулга. – Можно подумать, ты сама сильно вежливая!
Между ними оказалась Фулона.
– Все, девочки! Убивать друг друга будете в поезде! А теперь берем вещи – и живо в вагон! – сказала она властным тоном тренера женской волейбольной команды.
Радулга и Таамаг неохотно повиновались.
– Ничего не поделаешь! Женский коллектив!.. Помоги мне с рюкзаком, а то все запуталось! – шепнула оруженосцу Бэтла.
Тот, только что взваливший на плечи байдарку, послушно опустил ее и стал помогать.
Поезд до Сергача был одним из тех пенсионеров, что вечерами расползаются со всех московских вокзалов, останавливаясь на всяком мелком полустанке. Рядом со щегольскими фирмачами, идущими в Казань и Арзамас, он казался возмутительно дряхлым.
Раздолбанный, пахнущий старыми одеялами и хлоркой из туалетов, он верно и надежно развозил по домам жителей городков и поселков, которым иначе без пересадки было не добраться. В подавляющем большинстве это были строительные рабочие либо женщины с грудными детьми, приехавшие на денек-другой в столицу навестить мужа. В поезде они размещались быстро и со знанием дела. Приятно было смотреть. Состав только-только подали, а многие уже развернули тугие рулоны матрацев и требовали у проводников белье. Одни окна не открывались, другие, напротив, никогда не закрывались. Женщины деловито забивали их матрацами.
Из-за байдарок и кучи рюкзаков у валькирий случился перевес. Проводник, маленький и решительный, как сбривший бороду гном, попытался их не пустить. Он пер животом и кричал, что такое количество барахла не влезет в вагон и он вызовет начальника поезда. Затеялся скандал.
Радулга предлагала вручить проводнику пистолет с одним патроном. Хола впихивала взятку. Таамаг заявила, что придушит проводника на месте. От опрометчивого шага ее удерживали четыре оруженосца. Качок Гелаты пыжился и играл мускулатурой.
Ильга порывалась звонить коменданту вокзала, министру путей сообщения и мэру города. Оруженосец Фулоны искал во всех карманах красную книжечку, не нашел и вспомнил, что надел не ту куртку. Фулона извлекла справочник железных дорог, в котором байдарки значились в качестве спортивного инвентаря, обязательного к провозу вне зависимости от габаритов. Ламина устранилась от проблемы и, собрав морально-нравственные шмотки, заверяла всех, что она совершенно спокойна.
Мудрее всех поступил оруженосец Бэтлы. Он дружески притянул кипящего гнома к себе, что-то ему шепнул, улыбнулся, хлопнул по плечу. Не прошло и минуты, а проводник уже вместе с ним втаскивал байдарки, давая дельные советы, как и где их приткнуть. Три минуты назад он заявлял, что понятия не имеет, что это за тюки, может, там взрывчатка какая, а теперь и сам оказался туристом-разрядником, хотя и не байдарочником, но с опытом байдарочных походов.
Хола глазам своим не верила, как переменился человек. «А ведь даже денег не брал!» – повторила она раза четыре. Ей это казалось абсолютно противоестественным.
– Что ты с ним сделал? – спросила Ильга у Алексея.
– С людьми, понимаешь, надо по-людски. Тогда они повернутся к тебе не служебной стороной, а человеческой! – объяснил оруженосец Бэтлы.