Ожерелье Дриады - Емец Дмитрий Александрович. Страница 28
Общими усилиями байдарки кое-как растолкали по всему вагону, забрасывая их между третьими полками, чтобы проще потом было доставать.
– Считайте места! Каждый должен помнить, сколько у него мест! – с воодушевлением распоряжалась Гелата. – У нас вот два места (пауза)! Хотя нет, все-таки три (длинная пауза)! Ну самое большее, четыре… Если же и моего оболтуса посчитать, то пять.
Ильга с ужасом пробиралась по проходу, наступала на чемоданы и младенцев, пугалась падавших на нее матрацев и всем без разбору сообщала:
– Первый раз в жизни еду в плацкарте! Вы не подскажете: здесь всегда так ужасно?
– Ей кажется, что все сейчас скончаются от удивления! – шепнула Ламина Хааре.
Вокзальный динамик что-то прохрипел. Заиграла простуженная музыка, заглушаемая шумом дождя. По вагонам прошла последовательная дрожь. Поезд до Сергача дернулся. Проехал метров десять и остановился.
– Кто-то дернул стоп-кран! Пойду разберусь! – вызвалась Таамаг.
– Сиди! Без тебя разберутся! – заявила Радулга.
– Ты с кем разговариваешь? А! Со своим мордоворотом так будешь разговаривать!
– ДЕВОЧКИ! Вы идете в поход, чтобы радоваться или зачем? – строго сказала Фулона.
– Я почему-то думала: заламывать дриаду! – удивилась Радулга.
– А что, радоваться и заламывать дриаду одновременно нельзя?
Таамаг и Радулга озадаченно замолчали. Как видно, такая мысль не приходила им в голову.
Что-то заскрежетало. Поезд собрался с силами, стряхнул с себя остатки вокзальной лени, и дождливая Москва начала постепенно отползать.
Быстро смеркалось. Когда они выехали из Москвы, было уже совсем темно. Бэтла забралась коленями на столик и высунула в окно голову. Дождь здесь то ли вообще не шел, то ли успел уже закончиться. Звезд на небе было горсти две-три, и те перемежались скомканными медицинскими ватками туч, напомнившими Бэтле о прививках и сдаче анализов крови. Валькирия сонного копья поежилась. Детство у нее, как у страдающей астмой, прошло, можно сказать, в стенах поликлиники. До сих пор она вздрагивала, когда натыкалась на типичное блочное здание медицинского учреждения с цветами на окнах и кучей детских колясок у входа – здание, пахнущее стерильностью и корешками детских карт.
Поезд болтало. Бэтла повернула голову. Ползущий состав был виден весь, до первого вагона, и представлялся длинной, тускло светящейся змеей. Железнодорожно пахло пропиткой шпал. «Тыдык-тыдык!» – говорили колеса. Делали паузу и снова: «Тыдык-тыдык!»
Тянулась светлая щебенка насыпи. Выше шли строительные работы. Срывали нехудожественный холм, чтобы сделать на его месте художественную яму. Прожектор рассеянно высвечивал кучу гравия. Один экскаватор трудился, еще два дремали. Чуть в стороне стояла палатка. Язычок костра рядом с ней казался этикеткой, наклеенной на сгущенную синеву ночи. Бэтла удивилась: она и не предполагала, что экскаваторщики так ночуют.
Еще через километр потянулся лес. На длинном штабеле новых досок полыхали крошечные алые точки. Два человека – должно быть сторожа – сидели на досках и смотрели на поезд. И такой неторопливостью, таким спокойствием веяло от их неподвижных фигур, от лениво вспыхивающих сигарет, что Бэтла испытала короткое замирание духа. К чему спешка? К чему беготня?
На ярко освещенном переезде за шлагбаумом выстроилась цепочка машин. Нетерпеливая Таамаг стала дергать Бэтлу за ногу. Ей зачем-то срочно понадобился стол.
Бэтла недовольно слезла и стала требовать у оруженосца лимон. В горле чесалось, в ноздрях тоже царила какая-то неприятная задумчивость. Валькирия сонного копья ощущала первые признаки приближающейся простуды.
Хронический опоздун отличается от просто опоздуна тем, что не понимает, когда опаздывать можно, а когда нельзя. Как ни печально это признавать, но курьер света Корнелий относился к числу опоздунов хронических и неисправимых. Такие только на свои похороны успевают вовремя и, без сомнения, всякий раз до крайности удивляются этому факту.
«Вот! – говорят они тогда всем своим гробовым видом. – Успел, наконец! То-то же!»
Пока ждали Корнелия, Чимоданов выпендрился: купил тульский пряник и съел его, ни с кем не поделившись.
– Ты больной! Их едят только в поезде и только около Тулы! Во всех других местах уже не то! – попеняла ему Улита.
Чимоданов, засыпанный крошками от пряника, выслушал ее невнимательно. Он уже дергал торчавший из стены вокзала здоровенный, толще руки, болт с такой же громадной, закрашенной гайкой на нем. Ему вдруг пришло в голову, что все здание Казанского вокзала удерживается этим болтом и, если раскрутить его, можно добиться интересного результата. Увы, болт не поддался, и Петруччо приуныл.
С Чимодановым было все просто. Беспокойство ручек опережало у него работу мысли. Максимум, что успевала мысль, – удивиться тому, что натворили ручки. Собираясь в поход, он привычно обнюхал под мышками две майки, проверяя, которая из них чище. С точным ответом затруднился и облачился в ту из двух, на которой было меньше дыр от дроби. Стрелять по своей одежде было его маленьким хобби. Затем закинул в рюкзак алюминиевую кружку, нож в ножнах, шерстяные носки и компас, изредка действительно показывающий на север.
Петруччо, Ната и Мошкин напросились в поход в ту минуту, когда Эссиорх был слишком занят, чтобы сказать твердое «нет», а Дафна со своей обычной жертвенностью занималась делами Мефодия. Байдарку они нашли себе сами. Это была трешка «Вуокса» в чехле защитного цвета, новая до возмутительности.
– Ну что? Все наши в сборе. Только Арея не хватает для полного счастья! – насмешливо сказала Улита.
Мозговая деятельность ведьмы была подчинена универсальному правилу: когда Улита стояла на одном месте и никуда не шла – ее язык работал. Чем дольше стояла – тем быстрее работал.
– Улита! – предупреждающе произнес Эссиорх, касаясь пальцем губ.
Ведьма мнительно огляделась.
– Ой! Прошу прощения! Где тут выдают типуны на язык? Зарезервируйте мне, пожалуйста, парочку! – спохватилась она.
Улита вспомнила, что ее бывший – а может, и не бывший! – шеф вечно сваливается на голову, когда некстати произнесешь его имя. Но нет, Арей не появился, и Улита успокоилась. Пронесло.
– Секретарша – это от слова «секрет». Ты знаешь хоть один секрет Арея? – стала дразнить ее Ната.
Улита поежилась. Желания умереть прямо здесь и сейчас у нее не было.
– Где мне? Я и своих-то секретов не запоминаю, – отвечала она, теряясь взглядом в вокзальной толкотне.
– А вообще как-то бледненько тут представлен мрак! Не считая меня и нескольких других неудачников, тема абсолютно не раскрыта, – ляпнула она.
Даф подумала, что Улите стоило бы приглядеться внимательнее. Несколько раз в пестрой толпе мелькали любознательные рыльца пасущихся на трех вокзалах комиссионеров, но их почти сразу снимали маголодиями снайперы из прикрывавших отъезд златокрылых. Свет заботился о том, чтобы тайна сохранялась как можно дольше.
Где при этом скрывались сами златокрылые, Даф так и не вычислила. Оценила только, что маголодии, которые они применяли, были особенными, новыми, не известными ей самой. Комиссионеры не столько плавились и растекались, сколько лопались внезапно, как мыльный пузырь. Мгновение – и там, где стоял комиссионер, смыкалась толпа. Нескольких клочьев грязной пены никто не замечал. Максимум их принимали за плевок.
Минуты катились мелким горохом. Казалось, младенец-время уселся на вокзальные часы и толкает босыми пятками стрелки. Эссиорх нервничал. У Корнелия были все билеты, документы и ремкомплект для байдарок.
– Еще когда-нибудь возьмешь его с собой? – вкрадчиво спросила Улита.
В ведьме, как всегда, дремал провокатор. Эссиорх в ответ замотал головой так решительно, что едва не потерял уши.
– Кто, я?! Больше никогда в жизни! Это был самый последний из всех последних разов! – заявил он.
– Почему? Он же милый!
– Быть милым – не профессия! Мало того, что ничего не соображает, еще и самодеятельность начинает пороть! Поручи ему элементарно бросить в ящик письмо – и посмотри, что получится! Таких комбинаций нагромоздит, столько людей посторонних втянет, что за три дня не разгребешь! Соберет целую толпу, и они будут напоминать друг другу, что надо бросать и куда, встречаясь на всех станциях метро города Москвы!.. Ну все – я зол! Только сунься он сюда – растопчу!