Ожерелье Дриады - Емец Дмитрий Александрович. Страница 29

Однако когда Корнелий наконец появился у вокзальных часов, Эссиорх даже убивать его не был готов. Состояния гнева и безгневия столько раз сменили друг друга, что весь пар вышел.

– Прошу прощения! Мне депешу одну нужно было срочно завезти! – прощебетал Корнелий.

Это было чистой правдой, за исключением одной детали: депешу требовалось завезти еще позавчера, а к моменту доставки ее уже и ждать перестали.

Взгромоздив на плечи байдарку, Эссиорх выразительно посмотрел на Корнелия, прижал к животу рюкзак и, переваливаясь, побежал к поезду. За ним Мошкин и Чимоданов поволокли «Вуоксу». Ната, заранее успевшая улыбнуться носильщику, шагала налегке, потягивая через трубочку сок и жалуясь, что у нее мерзнут пальцы. Меф нес сразу два рюкзака – свой и Дафны. Байдарку он предусмотрительно закинул к самому вагону.

Улита на бегу приблизилась к Корнелию, незаметно ткнула его кулаком и сказала, задыхаясь:

– Только огрызнись у меня! Чучело глазастое, арбуз с кепкой! Еще один писк – и следующий телефончик будешь брать у санитарки реанимации!

Корнелий потер ушибленное место и, отскочив, крикнул:

– Когда я вижу человека, который на кого-то орет, я понимаю, что у него было несчастливое детство!

Улита, у которой детство, и правда, было не особенно счастливое, задумалась.

Они еще не добежали до поезда, а он уже тронулся. Чимоданов с Мошкиным стали, паникуя, заскакивать в первый попавшийся вагон.

– Лови байду! Уйдет! – орал, спотыкаясь, Мошкин.

Чимоданов пытался ловить «Вуоксу», одновременно отгавкиваясь от виснущей на нем проводницы. Остальные еще даже и к этому вагону не подбежали, как вдруг состав дернулся и остановился. Проводники, стоявшие в открытых дверях с флажками, стали выглядывать и суетиться. Возникла заминка, длившаяся ровно столько, сколько необходимо было для экстренной погрузки.

– Это ты или Корнелий? – негромко спросил Эссиорх у Дафны, когда ему удалось наконец протиснуть в вагон рюкзак и байдарку.

– Я! – вполголоса призналась Даф.

– Стоп-кран дернула?

– Закрутила маголодией… Там колесо такое, – смущенно пояснила Даф, пряча флейту.

Это был как раз тот самый момент, когда Таамаг собралась идти разбираться, но так ни с кем и не разобралась.

Уже в вагоне, отдышавшись и взгромоздив рюкзак на третью полку, на которой прячутся порой едущие зайцем студенты, Меф осознал, что они в походе, и его охватил восторг. Восторг был настолько неуемен, что он поцеловал сперва Даф, а затем Нату и Улиту. Этого ему показалось мало, и он дернул Мошкина за унылый нос.

К слову сказать, Евгеша был не столько грустен, сколько задумчив и размышлял: пожаловаться, что ему на ногу поставили байдарку, или лучше потерпеть?

– Не много ли эмоций? – вежливо спросила Даф, которой показалось, что одного поцелуя было бы вполне достаточно.

– Не мешай юноше проявлять свои чувства! Можете еще повосторгаться, молодой человек! – вступилась за Мефа Улита, задиристо поглядывая на Эссиорха.

Тот деловито пристраивал вещи, и ведьма приуныла, поняв, что ревность вызвать не удастся.

Вихрова же отнеслась к поцелую безразлично. Слегка поморщилась и потерла пальцем щеку. Она только-только успела отделаться от носильщика, который бежал за вагоном и вис на окне, делая попытки забраться внутрь.

За окном вагона ехал куда-то темнеющий березовый лес. Большая бутылка с минералкой, напротив, никуда не ехала, а стояла на месте, мелко дрожа и покачиваясь. Ее отражение призраком жило в стекле. Прыгали в кронах деревьев желтые листья – первая седина нескорой еще осени. В легкое березовое стадо порой забредали дубы. Эти были лысы и корявы. Ветви тянулись почему-то не кверху, а книзу.

Мимо с прерывистым звуком «И-и-шь! и-и-шь!» пронесся встречный поезд. «И-и-шь! и-и-шь!» – откликнулся поезд на Сергач. Казалось, составы пригрозили друг другу.

Чимоданов покачивался на нижней полке плацкарта. В пальцах у него плыла в заоконном березовом облаке селедка. Непонятно было, когда и где он успел ее достать. Доев селедку, Петруччо насмешливо посмотрел на Дафну и вытер жирные руки о свои волосы.

«Что, противно? Так и скажи, что противно! Я и хочу показаться противным!» – говорил он всем своим видом. Даф подумала, что его глупость столь безразмерна, точно он приобрел ее в магазине «Богатырь».

– Умничка, мальчик! После пряника ничего нет полезнее селедки! – сказала Чимоданову Улита.

Петруччо равнодушно отмахнулся от ведьмы, залез на верхнюю полку и тотчас уснул, подложив под голову Зудуку. Застилать постель, когда ехать предстояло всего несколько часов, он считал излишним.

Мошкину спать не хотелось. С верблюжьей запасливостью он вылил в себя бутылку минералки, икнул газом и задумался на отвлеченные темы. Затем закрутил на пустой бутылке пробку, заточив в ней воздух, и стал размышлять, что вот пройдут годы, а воздух не сможет освободиться и так и останется замурованным. И от мысли этой ему было тоскливо.

Билеты им достались разрозненные, места были раскиданы по всему вагону. В основном боковушки или верхние полки ближе к туалету. И потому у всех почти оказались попутчики.

У Мефа и Дафны это были два приятеля – парни лет двадцати – двадцати двух. Один смугло-румяный, с глазами-оливками, по имени Егор. Другой длиннорукий, с печальным задумчивым лицом – Максим. Оба работали в Москве и возвращались домой – в Сергач.

Егор страдал неостановимой болтливостью. Максим же за всю дорогу сказал фраз пять, и те пробурчал так невнятно, что они, едва оторвавшись от губ, заблудились где-то в его же ноздрях. Егору на месте не сиделось. Грудь его, казалось, содержала не сердце, а множество пламенных моторов. Видя, что Меф и Дафна заняты друг другом и в собеседники ему не годятся, он за десять минут обежал весь вагон, со всеми перезнакомился, всем надоел и даже успел раза четыре сбегать в тамбур.

Вскоре Буслаев убедился, что для одного плацкартного вагона Егора было явно много. Дважды Меф пытался задремать, и оба раза Егор непонятно откуда брался и будил его глупым вопросом: «Че, спишь?» И дальше было не лучше. Стоило на мгновение закрыть глаза, и тотчас кто-то с топотом пробегал мимо, хлопал дверями, восторженно вскрикивая и впуская туалетные запахи. И, разумеется, всякий раз это оказывался тот же самый персонаж.

Максим же сидел в углу, прижимаясь к синей шторке, и его было не слышно и не видно. Хороший, тихий, застенчивый домашний мальчик.

– Бывают же такие уродцы! – с досадой шепнул наконец Меф Дафне.

Даф быстро взглянула на него.

– Ты о ком?

– Ну об этом… о Егоре.

– Который бегает?

– Да!

– Значит, тебе не понравился Егор и понравился Максим? – уточнила Дафна.

– А кто еще! Тот нормальный парень, с таким хоть в разведку, а этот притырок какой-то!

Даф невесело улыбнулась.

– А если я тебе скажу, что у Егора умерла бабушка, которая его воспитала, потому что у его матери давно другая семья? Он едет на похороны и ужасно нервничает. А Максим твой, пока в углу сидел, изрезал ножом весь стол.

Меф не поверил, но, пересев к Максиму, незаметно убедился, что да, так и есть. За каких-то два часа этот тихоня успел вырезать на боковине стола шесть матерных слов, исплевать на коврике участок в полквадратных метра да еще и подпалить зажигалкой штору. Желание идти с этим молчуном в разведку у Мефа значительно ослабело.

– А чего этот Егор бегает, если переживает? – спросил Меф, сдаваясь.

– Люди, видишь ли, переживают по-разному. Одни начинают много есть, другие смеются, третьи заглатывают горе в себя.

– Блин, вечно я тороплюсь с выводами…

Меф вздохнул и закрыл глаза, не пытаясь даже понять, откуда Даф все известно про Егора. Может, услышала, как он кому-то говорил? Заснули они с Дафной почти одновременно. Один только Депресняк неусыпно скрежетал на коленях, но после заснул и он.

Выгружались на рассвете, в дикой спешке выбрасывая из вагона вещи. Стоянка была всего две минуты.