Первая мировая война - Гилберт Мартин. Страница 76

Британцы не смогли одержать победу ни на Галлиполи, ни в Месопотамии. Эти неудачи в дальнейшем удерживали их от проведения военных кампаний в столь отдаленных регионах, и планы арабского восстания против турок, которое могло бы стать неотъемлемой частью военной стратегии союзников, были перенесены на неопределенное будущее. Арабы в 1916 г., подобно итальянцам и болгарам в 1915 г., прежде чем ввязываться в бой, хотели иметь определенные гарантии победы и, соответственно, собственных территориальных приобретений. Британия тяжело переживала неудачи 1915 г., и Галлиполи с Месопотамией стали для нее наиболее удручающими. 20 декабря, выступая в палате общин, Ллойд Джордж так выразил эти чувства: «Слишком поздно выдвинулись туда, слишком поздно прибыли сюда. Слишком поздно приняли решение, слишком поздно предприняли какие-то действия, слишком поздно начали готовиться! В этой войне насмешливый призрак по имени «слишком поздно» буквально преследует по пятам все действия союзников, и, пока мы не начнем действовать быстрее, проклятье будет висеть над нашим святым делом, за которое уже пролито столько крови наших доблестных воинов».

1915 г. подходил к концу, и всем уже было ясно, что война, которую собирались закончить к Рождеству 1914 г., не закончится и к Рождеству 1915-го. Однако британское правительство не хотело продолжать боевые действия на Балканах. 4 декабря на конференции в Кале британская делегация во главе с Асквитом настаивала на отводе сил союзников из Салоник. Теперь, когда Сербия потерпела поражение, не было смысла держать их там. Французы согласились с этой логикой. Но через два дня, на новой конференции союзников в Шантийи, представители России, Италии и Сербии убедили французов сохранить Салоникский фронт. Ради этого царь лично прислал телеграмму Асквиту с выражением сожаления о решении, принятом в Кале. Через несколько дней, когда Китченер и Грей вернулись во Францию и согласились, что Салоникский фронт останется на своем месте, Китченер проинформировал своих коллег, что «хорошие отношения восстановлены».

В Шантийи прорабатывались планы победы союзников на Западном фронте в 1916 г. Жоффр заручился согласием британцев участвовать в совместной англо-французской наступательной операции летом 1916 г. Она должна была начаться севернее и южнее Соммы на полосе фронта шириной 65 километров. «Блестящие тактические результаты» кампаний 1915 г. в Шампани и Артуа, по словам Жоффра, должны быть повторены и превзойдены. Германия, как сообщали ему его эксперты, испытывает нехватку ресурсов. С «новыми армиями» Китченера, с достаточным количеством орудий для подавляющей артподготовки и достаточным количеством боеприпасов для стабильного наступления битва на Сомме может оказаться решающей в ходе войны.

19 декабря сэр Дуглас Хейг сменил сэра Джона Френча на посту главнокомандующего британской армией во Франции. В тот день, ставший роковым для миллионов людей, он с раздражением писал в дневнике о судьбе своей телеграммы, в полдень отправленной Военному кабинету. Хейг хотел выяснить, кто стал его преемником на посту командующего 1-й армией. «До 11 вечера никакого ответа не поступило. Потом из Англии прибыл сэр У. Робертсон и телефонировал мне из Сент-Омера, что премьер-министр и лорд К. отбыли из Лондона на уик-энд и до понедельника ничего решено не будет! И это во время войны!»

В тот день на Ипрском выступе немцы применили против британских частей газ фосген, в десять раз более ядовитый, чем хлор. Они надеялись посеять панику и спровоцировать массовое отступление. Однако британцы, впервые столкнувшиеся с новым оружием в апреле, уже прошли подготовку против химических атак и имели противогазы. Тем не менее тысяча солдат отравились и сто двадцать погибли. В тот день дул сильный ветер. Ядовитые облака пронесло над британскими позициями дальше на юг, и из-за изгиба линии фронта часть попала в немецкие траншеи на хребте Витсхете.

Паники, на которую надеялись немцы, не произошло, и британская линия обороны выстояла. В Лондоне Вера Бриттен получила написанную карандашом записку от своего жениха Роланда Лейтона, служившего на Западном фронте: «Буду дома в увольнении с 24 по 31 декабря. Высажусь на Рождество. Р.». Она с волнением строила планы о возможности за это короткое время сыграть свадьбу и даже зачать ребенка, «кровинку Роланда, его частицу, которая будет напоминать о нем, если его не станет». Она прождала его весь первый день Рождества, затем легла спать с уверенностью, что завтра он уже будет рядом. «На следующее утро я как раз заканчивала одеваться и доделывала голубенькую крепдешиновую блузку, когда принесли долгожданную записку о том, что меня зовут к телефону. Уверенная, что наконец-то услышу голос, которого ждала двадцать четыре часа, я радостно ринулась по коридору… Но это был не Роланд, и сообщили мне не о том, что утром он будет дома, а о том, что 23 декабря он скончался от ран в полевом госпитале».

Роланд Лейтон погиб не в пылу сражений. Как у очень многих в эту войну, его судьба решилась вдали от массовой бойни и столкновения армий. Его взвод занимал участок траншей, колючая проволока перед которым была в скверном состоянии и нуждалась в ремонте. Он отправился осмотреть место, куда требовалось направить ремонтную команду. Ему следовало идти по ходу сообщения, но он оказался залит водой, и он пошел по незаметному проходу через брешь в ограждениях. Занимавшее ранее этот участок подразделение не предупредило сменщиков, что ход сообщения затоплен и что немцы время от времени простреливают из пулемета проход через брешь. Как только Лейтон приблизился, немецкий пулеметчик открыл огонь и ранил его в живот. Два человека, рискуя жизнью, затащили его обратно в траншею. Операция, сделанная на следующий день, не помогла. Одна пуля попала в основание позвоночника. Как позже написала его невеста, в ту ночь «рекордсмен Аппингема по количеству завоеванных призов, вся натура которого готовила его к захватывающей драме Великой битвы, скончался на больничной койке»? [112].

На Западном фронте к концу 1915 г. условия окопной войны были ужасающими. Военный корреспондент Филип Джиббс описал их в опубликованной сразу после войны книге «Реалии войны» (Realities of War). «Наши солдаты никогда не просыхали, – писал он. – Они находились промокшими в траншеях и промокшими в блиндажах. Они спали в сырой одежде, в ботинках, полных воды, пили чай вперемешку с дождем и ели консервы пополам с глиной, но относились ко всему с философией «терпи и улыбайся» и смеялись, и я слышал их смех в этих местах, в паузах между разрывами снарядов». Едва успевали осушить траншеи после одного ливня, как другой сводил на нет всю работу, и «брустверы оползали, и вода снова заливала траншеи; пространство было уязвимо для немецкой артиллерии, и не оставалось укрытия от шрапнели, которая смешивалась с каплями дождя и грязью, падающей с неба от разрывов снарядов».

В ноябре шли столь интенсивные дожди, что во многих траншеях вода стояла по колено, а то и по пояс. Джиббс вспоминал, как на одном участке фронта «немцы, плюнув на все из-за кошмарных условий, вылезали на осклизлые брустверы своих окопов, устраивались просушить обувь и кричали: «Не стреляйте! Не стреляйте!» Наши солдаты не стали стрелять. Они тоже усаживались на брустверы сушить обувь и посмеивались над серыми муравьями напротив – до тех пор, пока об этих инцидентах не стало известно высокому начальству, которое грелось у хорошего огня под надежными крышами, и не поступил строжайший приказ прекратить эти «братания». Любого немца, который благодаря оползшим брустверам появлялся в поле зрения, следовало убить. Условия были равными для обеих сторон, как всегда в окопной войне, но Генеральный штаб посчитал оскорблением собственного достоинства такое неприличие, как нежелание британцев и немцев убивать друг друга. Кое-кто подчинился приказу, и, когда очередной немец вылезал из окопа и кричал «не стреляйте», ему пуляли в голову. Другие внезапно оказывались крайне близорукими… Немцы время от времени подползали к нашим траншеям и жалобно просили взять их в плен».