Мир вечного ливня - Янковский Дмитрий Валентинович. Страница 65

Она на секунду задумалась, потом добавила:

– Но вообще Наниматель может и женщинам не платить. Вообще никому. Никто ведь не знает, сколько у кого денег в банке. Судят по внешним проявлениям, по одежде, по машинам, по манерам. Но Нанимателю не нужны деньги, чтобы получить машину, к примеру, любой другой Наниматель, владелец автомобильного завода, даст ему машину бесплатно, в качестве рекламы. Так всегда – чем выше человек стоит, тем меньше ему нужны деньги. Каждый, кто стоит ниже, старается отдать ему плоды трудов своих рабочих взамен на частицу власти. Так и многие женщины обслужат Нанимателя бесплатно, только бы говорили, что она с ним спала. Тогда она получит вожделенные деньги с кого-то другого, более мелкого и более глупого.

– Каким образом? – не понял я.

– Да запросто! Любой, жаждущий власти, будет платить женщине, которая спала с Нанимателем, только за то, что все будут знать: теперь он спит с ней. Значит, он в чем-то равен Нанимателю! И его статус поднимется, и многие блага будут доставаться ему бесплатно. А все, кто ниже, ничего не знают об истинной ценности – власти, поэтому охотно берут деньгами – самым разрекламированным и самым бесполезным товаром. Затем, когда у населения накапливаются эти бумажки, когда кто-то может и впрямь сконцентрировать их и купить реальную ценность, Наниматели сговариваются, отменяют их указом, выпускают новые деньги, и снова все повторяется. Сами они ничего не теряют, поскольку денег у них нет – только заводы, ну, в образном смысле.

– Я понимаю, – кивнул я. – Ну а если нет завода.

– Можно взять кредит под залог дома. Отдать эти бумажки рабочим, они построят завод, сделают ботинки, ты их продашь, деньги отчасти отдашь рабочим, а остальные обратно в банк. При этом у тебя останется и завод, и дом. Рабочим же достанутся только бесполезные деньги, которые ты, в случае чего, без труда отменишь.

– Как-то я не раскладывал все это по полочкам… – признался я.

– Знаешь, чем честное государство отличается от бесчестного? – спросила Катя.

– Боюсь, что теперь не знаю, – улыбнулся я.

– Честное государство реже устраивает кризисы и отмену денег.

– То есть они все бесчестные?

– Вот именно. Помнишь, в начале девяностых поднялись бандиты и «новые русские»? Это как раз типичные жертвы пиара. Они думали, что деньги что-то значат, и начали хапать именно их. Даже убивали за них. Терпели страдания ради них. Те, что поумнее, построили какие-то заводики. Остальные почти сразу вымерли как класс – трех лет не прожили. Тех, кто что-то прикопил, добили дефолтом в девяносто восьмом. Тех, кто за деньги построил заводик, добили налогами. Потому что завод нельзя строить на собственные деньги – всегда останешься в проигрыше.

– Вот я и хочу понять! Эти бандиты почему не могли провернуть ту же аферу? Взяли бы кредит, построили бы завод. Рабочим деньги, себе средство производства, и ты в дамках!

– Вот в этом весь смысл рекламы денег! Бандитам и «новым русским» так вдолбили важность денег, что они, беря кредит, ничего на него не строили, а наслаждались самим фактом наличия денег. Брали машины, джакузи, дорогие напитки. Те же, кто строил, все равно думал, что деньги важнее всего, поэтому пускал всю мощь производства на зарабатывание денег путем получения сверхприбылей. И, понятное дело, прогорал, поскольку для получения сверхприбылей товар недо делать очень дешевым, а следовательно, плохого качества. Люди быстро разобрались и начали брать товар не у липовых, а у настоящих Нанимателей, потому что те знали иллюзорность денег и не стремились получить их больше, чем надо было отдать рабочим. Так что товар у тех был качественнее при одинаковой цене. Понял теперь, почему реклама денег выгодна именно Нанимателям?

– Да… А бороться-то с этим как? Основать движение за возвращение к золотым деньгам?

– А никак, – спокойно ответила Катя. – Просто сам живи как Наниматель. Каждый день поступай, согласуясь со знанием их главной тайны – деньги говна собачьего не стоят. Но главное спасение человечества не в этом.

– А в чем? – снова заинтересовался я.

– В том, чтобы как-то отменить каждодневную рекламу денег или хотя бы создать ей серьезный противовес. Если достаточное количество людей поймет, что стоимость денег равна нулю, многое изменится. Ну, например, за них перестанут убивать. Это уже много. Но на самом деле изменится гораздо больше. И главное – Наниматели не смогут дурить народ, подсовывая им бесполезные бумажки. Платить за работу придется чем-то настоящим, реально ликвидным.

– Водкой? – усмехнулся я, вспомнив времена, когда бутылкой можно было рассчитаться с сантехником.

– Нет, заводом. Машиной, домом. Тем, что ты все равно покупаешь за деньги. Только так никто не сможет обесценить труд, поскольку ценность дома не назначается государством, она у него есть.

– Утопия… – вздохнул я. – Без денег экономика рухнет.

– Наверное, – согласилась Катя. – Но я знаю, что деньги – фикция. Мне их теперь не впарить.

– А как же ты живешь?

– Как Наниматель. Только возьму бумажки, сразу превращаю их во что-то стоящее. Вот, компьютер купила. Подержанный, правда, но какой смогла. На нем можно статьи писать. Значит, никто ни при какой власти меня без куска хлеба теперь не оставит. Но статьи – тоже фикция. Я хочу производить что-то более нужное.

– Тогда тебе пекарня нужна.

– Я не пекарь.

– А кто ты?

– Артистка, – серьезно ответила Катя.

– И что тебе нужно для счастья?

– Возможность выступать.

– Ну и выступала бы в подземном переходе.

– За деньги? Ищи дуру!

– А за что ты хочешь?

– За всероссийскую известность. Тогда деньги мне станут совсем не нужны.

Я хотел усмехнуться, но понял, что она права. По крайней мере в это можно поверить. Не такая уж и утопия гнездилась у нее в голове.

– Только есть одно важное условие, – добавила она. – Ничего нельзя делать только ради собственной задницы. Ничего! Все, что ты делаешь, должно быть для пользы как можно большего числа людей. Это и есть самое главное, наиглавнейшее спасение человечества. В общем-то смысл жизни в том, сколько людей стало счастливыми оттого, что ты живешь.

– А человечеству, думаешь, не все равно?

– Конечно, ему без разницы. Только спасать его все равно надо. Хотя бы раз в тысячу лет. Знаешь, ты вообще первый, кому я до конца рассказала об этом.

– Почему? – осмелился спросить я.

– Ты первый стал слушать. Другие просто хотели со мной переспать или еще чего-нибудь. А тебе было интересно, я видела. Кажется, тебя можно взять в команду.

– Спасать человечество?

– А что? Вдвоем будет проще.

Меня начало ощутимо трясти. Ничего подобного я в жизни никогда не ощущал рядом с женщиной. Мало того, что она меня возбуждала запахом, и теплом, и очертанием тела, так еще прошедший разговор вызвал в голове настоящую бурю эмоций и ответных мыслительных волн, которые сталкивались под стенками черепа, вздымались, сливались в вихри и не думали утихать. Я готов был на все – на любые безумства вплоть до спасения человечества, только бы заполучить ее прямо сейчас, не медля, не откладывая ни на секунду.

Я не понимал, что же так сильно меня завело, мне хотелось в этом разобраться, но уже не было ни малейшей возможности.

– Долго ты так, в одиночку, спасаешь мир? – спросил я, чувствуя, как осип голос.

– Всегда. Но если конкретно, у меня уже больше года никого не было.

В груди гулко бухало сердце, на экране телевизора мерцали беззвучные кадры. Я дольше не мог бороться с собой, повернулся и обнял ее сначала осторожно, потом крепче и крепче, так как понял, что не оттолкнет. Она крепко зажмурилась и впилась губами мне в губы. Мы оба распалялись сильнее с каждой секундой, с каждым, все более шумным выдохом, с каждым ударом сердца. Она первая начала сдирать с меня одежду, я не ожидал такого напора. На шторм это было похоже, на бурю, на стихийное бедствие. Я заподозрил, что столь сильное возбуждение, никогда до этого мне не свойственное, наверняка подкреплено алкалоидом грибной дури. Но как бы там ни было, секс между мной и Катей был жарким и громким. Мы так неистовствовали, вскрикивая в порывах страсти, что все закончилось через пару минут. Но я еще долго не мог прийти в себя, оглушенный, распластанный, до последней степени обалдевший. Еще я представил, как Цуцык, глядя на мое тело, извивающееся на полу БТРа, задорно прицокивал языком. Наверняка так и было. Ну и черт с ним.