Жажда скорости (ЛП) - Тоул Саманта. Страница 68

И вот оно. "Но", которого я ждала.

— Я вижу в тебе то, что было в моей бывшей жене. У тебя тот же самый взгляд, который всегда был у нее — взгляд беглянки. Ее взгляд был обусловлен мыслями о том, что в жизни она может достичь гораздо большего, чем если останется со мной и с Карриком. Она всегда стремилась к большему и лучшему, бежала туда, где, ей казалось, она может этого достичь. Но у тебя... — Он качает головой, смотря на меня оценивающе. — У тебя взгляд такой, словно ты предпочитаешь бежать не к чему-то, а от чего-то.

Я почувствовала головокружение. Он может видеть меня насквозь, и на данный момент я чувствую себя беззащитнее, чем когда-либо.

— Оуэн...

Он поднимает руку, чтобы остановить меня.

— Полагаю, я знаю, что ты собираешься сказать, и тебе не нужно этого делать. Все, чего я прошу, это если ты не уверенна, что сможешь построить с Карриком длительные отношения, оставить его прямо сейчас. Разбей его сердце, пока он еще способен это пережить, а не годы спустя, когда будет слишком поздно, когда он будет не в силах что-то исправить.

Ощущение такое, словно он только что ударил меня под дых. Я борюсь за воздух.

И что мне говорить?

Что он прав. Что каждый раз, когда я смотрю гонку с участием Каррика, мой страх растет по экспоненте. Что вскоре в один из дней он возьмет надо мной верх, и я сбегу от Каррика.

Что, просыпаясь каждое утро, я смотрю в лицо Каррику и осознаю, насколько я слаба. Осознавая, что однажды я причиню ему боль и не буду способна остановить себя.

Что я знаю, что недостаточно хороша для Каррика и никогда не буду.

— Все в порядке? — Каррик стоит у столика.

Я стремительно убираю все эмоции с лица и натягиваю улыбку, прежде чем посмотреть на него. Я сочиняю на месте.

— Конечно. Твой отец рассказывает забавные истории из твоего детства.

— Ох, боже, — рычит Каррик, падая в свой стул. — Что ты рассказал ей, чтобы я быстро смог исправить нанесенный тобой ущерб?

— Ничего плохо, сынок. — Оуэн бросает на меня взгляд. — Ничего, о чем тебе пришлось бы беспокоиться.

Я поднимаю бокал вина и осушаю его.

Остаток ужина проходит для меня словно в тумане. Я присоединяюсь к беседе, когда это нужно, и смеюсь в правильных местах, но все, что занимает и грызет мой мозг, это слова Оуэна.

Мы только что закончили с десертом, и я более чем готова уйти.

— Останетесь на кофе? — спрашивает Оуэн. — Или на бренди после ужина?

— С меня хватит, — отвечаю я.

— Каррик? — спрашивает Оуэн.

Я смотрю на него, когда он не отвечает на вопрос своего отца сразу же. Он пристально смотрит на меня, и я вижу это в его глазах. Он знает, что я не на сто процентов искренняя.

— Ты устала? — спрашивает он меня.

— Немного. Но ты можешь остаться и выпить. Я не возражаю.

Он смотрит на меня несколько долгих секунд. По его голубым глазам видно, что он взвешивает что-то в уме. Он отрывает взгляд от меня и смотрит на своего отца.

— Нет, достаточно. Спасибо, па.

Обожаю, когда он так делает: опускает второй слог и называет отца просто "па". Это так мило.

— Полагаю, сейчас мы направимся в отель. — Каррик зовет официантку, чтобы попросить счет.

— Я оплачу этот, сынок. — Его отец поднимает руку, когда Каррик тянется за кошельком.

— Хорошо. Спасибо, па.

Оуэн единственный человек, которому Каррик позволяет заплатить за что-то. Наверно это фишка отца и сына.

Как только счет оплачен, я поднимаюсь со стула. Каррик помогает мне надеть пальто.

— Поедешь в отель с нами? — спрашивает Каррик Оуэна, когда мы покидаем ресторан.

— Нет, у меня есть кое-какие дела. — Он кивает в направлении ожидающей его машины. — Но увидимся завтра.

— Ладно.

— Энди, было мило провести с тобой время вне рабочей обстановки. — Оуэн целует меня в щеку.

— Да, мне тоже. — Моя улыбка натянута.

Как только мы начинаем идти, Каррик рукой обнимает меня за плечи, а я свою кладу ему на спину. Свободной рукой он держит мою руку, переплетая свои пальцы с моими, и прижимает наши руки к своему бедру.

— Уверен, что у отца в каждой стране, в которую мы отправляемся, есть пассия — либо это, либо у него проблемы с азартными играми. — Он улыбается самому себе.

— Что тебя заставляет так говорить?

— А в каждой стране, по крайней мере в одну из ночей, он просто исчезает с фразой "есть кое-какие дела" без дальнейших объяснений.

— Был ли у него кто-то всерьез... после твоей мамы?

— Пока я был ребенком, не было никого — никого, о ком бы я знал. Когда я стал немного старше, была парочка девиц, но он всегда сфокусирован на моей гоночной карьере.

— Он сильно тебя любит.

— Да, это так. Иногда даже слишком сильно. Думаю, это из-за того, что он чувствует себя обязанным отдуваться за уход матери.

— Ты не можешь винить его за это.

— Знаю.

— Моя мама такая же, — говорю я ему. — После отца... она, бывает, слишком опекает меня.

      — Как она справляется с тем, что ты далеко, путешествуешь по миру?

— Потихоньку ей становится проще. — Я мягко смеюсь.

— Как насчет того, что ты встречаешься со мной — гонщиком? Что она думает об этом?

Вообще-то раньше он никогда особенно не интересовался мнением моей матери о нем. Догадываюсь, что это в нем разжег его отец этим вечером.

— Она счастлива, если счастлива я.

Честно говоря, она не так много говорила, когда я рассказала ей обо мне и Каррике. Думаю, это по большей части связано с его репутацией. И отчасти с тем, чем он занимается в жизни.

— А ты счастлива?

Я широко улыбаюсь.

— Очень.

Он наклоняется ко мне и целует.

— И я тоже. Как никогда прежде.

Я беру ту его руку, что обнимает меня за плечи и тяну ее к своим губам, чтобы поцеловать. Я теснее прижимаюсь к его боку.

Пока мы идем, я слышу мягкие звуки начинающей играть песни Эда Ширана “Thinking Out Loud”, раздающейся из колонок в ресторане через дорогу, перед которым этим дивным вечером сидят и ужинают люди.

— Обожаю эту песню, — бормочу я.

Вынуждая меня остановиться, Каррик говорит:

— Потанцуешь со мной?

Я осматриваюсь вокруг.

— Эм, здесь?

— Да, здесь. Я хочу потанцевать с моей девочкой под звездами. — Жестом он указывает на ясное ночное небо.

Затем он закручивает меня в свих руках так, что я оказываюсь к нему лицом.

— Ты не можешь отрицать, что мусорный бак добавляет некой романтичности ситуации.

— О, да, грязный мусор... так сексуально. — Я начинаю смеяться, обожая то, как он смеется надо мной.

— Заткнись и танцуй со мной. Ты убиваешь момент.

— Ладно. — Я уступаю, давая ему двигать нас под музыку. Но я чувствую себя несколько смущенно и глупо. Я бросаю взгляд на ресторан через дорогу. - Люди пялятся, — шепчу я.

— Так позволь им пялиться. Мне плевать, потому что я не смотрю на них. Я смотрю только на тебя.

Это заставляет меня посмотреть на него. Он смотрит на меня так, как и всегда — с такой проницательностью во взгляде, что я чувствую ее отголоски глубоко в сердце, чувствую, как она проникает в те места, в которых он уже прочно обосновался.

— Что, если кто-то узнает тебя? — спрашиваю я, пытаясь приземлить себя и не потеряться в нем окончательно.

Но тогда он говорит:

— Тогда они увидят меня, танцующим с моей девочкой, по которой я схожу с ума. — Он прекращает танцевать, в его взгляде серьезность. — И я, малышка, абсолютно, чертовски, до умопомрачения без ума от тебя.

И ощущение приземленности возносится к звездам вместе с моим сердцем. Прильнув к нему, своим лбом я прижимаюсь к его, и закрываю глаза, несмотря на глубину моих чувств.

— Я тоже без ума от тебя.

И я остаюсь с ним, танцуя на улице Будапешта, пока песня не затихает, осознавая, что время, которое я провожу с ним, стремительно подходит к концу, и не понимая, как остановить то, к чему все идет.