Месть мертвеца - Харрис Шарлин. Страница 25

Я увидела Манфреда и Ксильду за столиком, рассчитанным на четверых, и, не посовещавшись с Толливером, направилась прямиком туда и спросила, можем ли мы к ним подсесть.

— О пожалуйста, — ответила Ксильда.

На ее лице было около тонны макияжа. Встреча с репортерами у амбара, похоже, возбудила ее настолько, что она превзошла саму себя. Глаза ее были просто глазами Клеопатры. Вокруг головы она повязала шарф на цыганский манер, из-под которого торчали пылающие рыжие локоны — яркий контраст с ее бледным, округлым, сморщенным лицом.

Я села рядом с ней, и на меня повеяло несвежими духами. Толливеру пришлось сесть рядом с Манфредом — ничего, это Толливеру не повредит. А Манфреду придется вдохнуть запах получше, чем тот, которым веяло от его бабушки.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил меня Манфред. Он выглядел искренне встревоженным.

— Со мной все хорошо. Голова побаливает. И рука болит.

— Я слышал, что вы выписались из мотеля, и думал, вы давно уехали.

— Уезжаем завтра или послезавтра, — сказал Толливер. — Мы просто ждем, чтобы выяснить, не хотят ли парни из Бюро расследований штата еще о чем-нибудь нас расспросить. А потом двинемся в дорогу. А вы?

— Мне нужно остаться здесь как минимум до завтрашнего дня, — прошептала Ксильда. — Появятся новые мертвецы. И близится время льда.

Последнюю фразу я поняла.

— Так говорит прогноз погоды. Надвигается ледяная буря.

— Мы надеемся выбраться из города раньше, — тихо произнес Манфред. — Бабушке больше ни к чему быть вдали от большой больницы. Я заберу ее домой как можно скорее.

Я искоса посмотрела на Манфреда и увидела на его лице неподдельное горе. Мне захотелось крепко его обнять.

Ксильда выглядела так, будто прислушивалась к далекому голосу. Она меня всерьез беспокоила. Раньше она относилась к категории милых мошенниц, хотя у нее всегда случались моменты блестящих озарений. Просто таких моментов было слишком мало, и случались они слишком редко, чтобы она могла с их помощью зарабатывать на жизнь. А теперь Ксильда как будто все время грезила наяву. Похоже, отрезки трезвой реальности, которые помогали ей — обманным путем — зарабатывать на жизнь, теперь были все короче и случались все реже.

И что будет делать Манфред, когда Ксильды не станет? Он еще очень молод, перед ним открыты все пути. Он может поступить в колледж, найти постоянную работу. Может стать учеником в цирке. А может вести плохо оплачиваемое существование милого мошенника и трюкача, которое вела Ксильда.

Сейчас было не время и не место расспрашивать его о планах на будущее, когда большой камень преткновения на пути этих планов сидел рядом со мной, капая салатным соусом на свою блузку.

— Этот мальчик станет убийцей, — заявила Ксильда.

К счастью, она говорила негромко. Конечно, она имела в виду Чака Алманда. Между прочим — о подростке, перед которым открыты пути.

— Но не наверняка. Он еще может спастись. Надеюсь, отец найдет для него хорошего психиатра и мальчик справится со своими заскоками. — Я не верила в это, но должна была, по крайней мере, говорить так, словно допускаю такую возможность.

— Не могу понять, почему они его не арестовали, — покачал головой Манфред.

— Он несовершеннолетний, — напомнил Толливер. — У них нет против него свидетельств, кроме его признания. Не думаю, что тюрьма пошла бы ему на пользу, а вы? Могло бы случиться как раз наоборот: в тюрьме он выяснил бы, как сильно наслаждается, причиняя людям боль.

— Думаю, в тюрьме причиняли бы боль ему, — ответила я. — Ему там сильно доставалось бы, и он вышел бы, готовый вернуть боль с процентами.

Мы поразмыслили над этим. Официантка торопливо подошла, чтобы принять наши с Толливером заказы и спросить Манфреда и Ксильду, не нужны ли им еще напитки. Они оба согласились, и прошло несколько минут, прежде чем мы возобновили беседу.

— Интересно, есть ли подобный ребенок в каждом городке? — поинтересовался Толливер. — Тот, кому нравится причинять боль, нравится иметь власть над созданиями меньше его.

Меня это удивило.

— А в нашей школе в Тексаркане был кто-нибудь подобный? — спросила я.

— Да. Леон Страйпс. Помнишь его?

Леон был шести футов ростом, когда учился в шестом классе. Чернокожий, член футбольной команды, он путал до смерти другие команды, с которыми мы играли. Я подозревала, что игроки его собственной команды тоже боятся его до смерти.

Я объяснила Манфреду и Ксильде, кто такой Леон.

— Ему нравилось причинять боль?

— О да, — мрачно произнес Толливер. — Еще как нравилось. Подвернись ему случай, он приколотил бы людей гвоздями, просто чтобы услышать, как они визжат.

Содрогнувшись от отвращения, я одной рукой открыла сумочку и вытащила баночку с витаминами. Потом подтолкнула ее Толливеру, чтобы тот открыл ее. Сняв крышку, брат вытряхнул одну таблетку, и я ее приняла.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Манфред. — Рука болит?

— Болеутоляющее отлично действует, — пожала плечами я. — Вообще-то я думаю, не засну ли я на заупокойной службе.

— Тебе скоро станет намного лучше, — вступила в разговор Ксильда, и я не поняла, основано ли ее утверждение на провидении или на оптимизме.

— А как вы, Ксильда? — полюбопытствовала я. — Разве вы не были в больнице в прошлом месяце?

Есть интернет-группа для тех из нас, чье поле деятельности связано со сверхъестественным. Время от времени я ее проверяю.

— Да, — ответила Ксильда, — но больница плохо влияет на мой дух. Там слишком много негативного. Слишком много отчаявшихся людей. Я больше туда не лягу.

Я начала было протестовать, но, поймав брошенный на меня взгляд Манфреда, заткнулась.

— Не обращайте внимания, — бросил Толливер. — За Харпер просто тянется след негативных мыслей, а ведь она пробыла в больнице всего пару дней.

Я могла бы пнуть его, если бы у меня хватило энергии. Вместо этого я показала ему язык.

Мужчины за едой говорили об автомобильном пробеге, а мы с Ксильдой погрузились в собственные мысли. Когда Толливер ушел в туалет, а Манфред оплачивал счет, Ксильда сказала:

— Я скоро умру.

Болеутоляющие подействовали на меня достаточно сильно, чтобы я восприняла это спокойно.

— Жаль, что вы так думаете, — отозвалась я. Это казалось мне достаточно осторожным ответом. — Вы боитесь?

— Нет, — ответила она после секундного раздумья. — Не думаю, что боюсь. Я наслаждалась жизнью и пыталась творить добро. Я никогда не брала денег у того, кто не мог позволить себе заплатить, и я любила сына и внука. Я верю, что моя душа войдет в другое тело. Это очень утешает — знать, что важная часть меня не умрет.

— Да, такое может быть, — согласилась я.

Я была в замешательстве: как поддерживать подобную беседу?

— На твои вопросы придут ответы, — произнесла Ксильда. — Мое видение тем яснее, чем ближе я подхожу к концу.

Тогда я сказала то, что удивило меня саму:

— Найду ли я сестру, Ксильда? Найду ли Камерон? Она мертва, правильно?

— Ты найдешь Камерон, — ответила Ксильда.

Я наклонила голову.

— Я не знаю, — проговорила Ксильда после долгой паузы.

Я подняла голову и уставилась на нее, пытаясь угадать, что она имеет в виду.

Манфред возвращался к столу, чтобы оставить чаевые.

Толливер стоял в очереди в кассу. Мы с Ксильдой оказались вместе в конусе странности.

— Но сперва ты должна побеспокоиться о более важных вещах, — продолжала Ксильда.

Я с трудом понимала, как что-то может быть более важным, чем найти тело моей сестры.

Выскользнув из кабинки, я начала с трудом натягивать пальто, а Ксильда поспешно двинулась к выходу. Манфред помог мне всунуть правую руку в рукав и набросил пальто на мое левое плечо. Он слегка нагнулся и, нагибаясь, поцеловал меня в шею. Он сделал это так небрежно, что казалось грубым поднимать из-за этого шум. Мне так казалось, пока я не увидела лицо Толливера. Тогда я поняла, что поцелуй не остался незамеченным. Толливер явно собирался поднять из-за этого шум, я схватила его здоровой рукой и потащила за собой к дверям.