Скульпторша - Уолтерс Майнет. Страница 49

— Но у меня была на то веская причина.

— Я в этом не сомневаюсь. — Ее мягкий и добрый взгляд остановился на синяках. — Дело даже не в том, поверила вам Олив или нет. Неделя обиды не проходит так быстро. Возможно, она хотела позлить вас единственным способом, каким только умела: сделать вам больно. Ей это удалось. Вам теперь действительно очень больно.

— Да, — вынуждена была признать Роз. — Больно. Я так верила в нее. Но теперь я чувствую себя отвергнутой, а не Олив.

— Конечно. Именно этого она и хотела достичь.

— Даже если это будет означать, что я больше никогда не приду к ней, и она будет забыта?

— Злоба редко бывает логичной, Роз. — Монахиня печально покачала головой. — Бедняжка Олив. Наверное, она была в полном отчаянии, раз ей пришлось обратиться к глиняным куклам и изливать на них свой гнев. Интересно, что же вызвало в ней такую бурю эмоций. Мне она тоже в последние месяцы казалась чересчур раздраженной.

— На нее, наверняка, повлияла смерть отца, — высказала предположение Роз. — Больше причин я не нахожу.

Сестра Бриджит вздохнула.

— Какая у него сложилась трагическая жизнь! Интересно, что же он натворил, чтобы заслужить подобное. — Она помолчала несколько секунд, а затем продолжила: — Однако мне не верится в то, что мужчина, который посылал письма Олив, на самом деле был любовником Эмбер. Я, кажется, вам говорила, что как раз перед убийствами случайно столкнулась с Олив на улице. Я была удивлена, увидев ее такой похорошевшей. Конечно, она оставалась такой же крупной, как и прежде, но она стала обращать внимание на свою внешность и выглядела весьма привлекательно. Это была не та девочка, к которой я привыкла в школе. Такое преображение не происходит само по себе: тут нужно присутствие мужчины. Еще надо принять во внимание характер Эмбер. Она никогда не отличалась большим умом, как, например, сестра, и не обладала зрелостью и независимостью, столь свойственным Олив. Я бы очень удивилась, узнав, что в возрасте двадцати одного года она тайно встречалась с мужчиной в течение такого длительного промежутка времени, как полгода.

— Но вы только что сами сказали, что благодаря мужчинам с женщинами могут происходить самые невероятные перемены. Может быть, и Эмбер сильно изменилась под влиянием своего любовника.

— Этого я отрицать не стану, но если это был любовник Эмбер, тогда я могу указать на ложь, которую вам преподнесла Олив. В любом случае, она должна была точно знать о содержании писем, потому что или Эмбер сама бы рассказывала ей о них, или она нашла бы способ незаметно распечатывать и снова запечатывать их. Она всегда лезла в чужие дела и совала свой нос туда, куда ее совсем не просили. Конечно, сейчас будет весьма неучтиво с моей стороны говорить так про нее, но я помню и то, что всем сотрудникам школы приходилось быть очень внимательными по отношению к личным вещам, пока там училась Олив. Особенно ее интересовали чужие дневники и записные книжки. Они ее притягивали к себе, как магниты.

— Марни, та самая, которая работает в «Уэллс-Фарго», почему-то решила, что Гэри был неравнодушен к Олив. Может быть, это именно для него она так наряжалась и следила за собой?

— Возможно.

Некоторое время женщины сидели молча, наблюдая в окно, как на город опускались сумерки. Полосатая кошка сестры Бриджит, старая и облезлая, свернулась в клубок на коленях у Роз, и та по привычке время от времени поглаживала мурлыкающее существо с той же беспечной нежностью, которую проявляла к Миссис Антробус.

— Как жаль, — пробормотала Роз, — что у меня нет возможности найти какой-нибудь независимый источник и через него проверить, делала ли Олив тот аборт, о котором говорила, или нет. Но никто, конечно, не подпустит меня к ее медицинской карте и на пушечный выстрел. Может быть, только с ее разрешения, да и то вряд ли.

— Предположим, вам удастся доказать, что никакого аборта не было. Что изменится тогда? Отсюда вовсе не будет следовать, что в ее жизни не было близкого мужчины.

— Это верно, — согласилась Роз. — Но если так рассуждать, то наличие аборта обязательно говорило бы о том, что такой мужчина, несомненно, был. С какой энергией я бы продолжила свое расследование, если была бы уверена в том, что он существует!..

Сестра Бриджит слишком долго рассматривала Роз.

— И, раз уж на то пошло, с уверенностью бросила бы вообще заниматься этим делом, если смогла бы убедиться в отсутствии такого мужчины? Мне кажется, дорогая, вы должны больше верить в свое умение понимать людей и давать им оценку. Иногда инстинкт подсказывает нам ответы ничуть не худшие, чем письменное заявление.

— Но пока моя интуиция говорит о том, что Олив виновна, как сто чертей.

— Не думаю, что вы правы. — Веселый заливистый смех монахини разнесся по комнате. — Если бы вы действительно так считали, то не стали бы ехать столько миль и беседовать со мной. Вы могли просто разыскать своего приятеля полицейского и поделиться с ним своими заключениями и выводами. Уж он-то, наверняка, с радостью принял бы вашу новую точку зрения. — В глазах сестры Бриджит плясали озорные огоньки. — А на меня, как вы знаете, можно положиться только в том случае, если вы боретесь на стороне Олив.

Роз улыбнулась.

— Неужели это означает, что сейчас вы уже не верите, что это она совершила убийства?

Сестра Бриджит вгляделась в пространство за окном.

— Нет, — честно призналась она. — Я по-прежнему нахожусь на перепутье.

— Ну, спасибо и на этом, — усмехнулась Роз. — А от меня вы требуете глубокой веры. Немного лицемерное заявление, вы так не считаете?

— Похоже на то. Но она выбрала вас, Роз, а не меня.

Роз приехала на свою квартиру около полуночи. Зазвонил телефон, и она хотела снять трубку, но после третьего звонка включился автоответчик. «Айрис, — пронеслось в голове Роз. — Никому больше не взбредет в голову звонить мне в такой неурочный час, даже Руперту». У журналистки сейчас не было никакого настроения беседовать с подругой, и только из любопытства она нажала на кнопку, чтобы все-таки прослушать сообщение Айрис.

«Интересно, где ты сейчас бродишь, — донесся до нее невнятный голос Хэла, утомленного дневными заботами и выпивкой. — Я звоню тебе в течение нескольких часов. Нажрался, как свинья, и в этом есть твоя вина, женщина. Уж слишком ты худощава, хотя, какая разница. Черт возьми! — Он басовито рассмеялся. — Я увязаю в дерьме, Роз. И я, и Олив. Сумасшедший, злой и очень опасный для знакомства. — Он вздохнул. — Отсюда и до самого до Инда нет женщины прекрасней Розалинды. Кто ты такая? Немезида? А ведь ты мне врала, ты об этом знаешь? Ты обещала оставить меня в покое. — Раздался звон бьющегося стекла. — О Господи! — взревел Хоксли. — Я уронил эту проклятую бутылку!» — На этом послание заканчивалось.

Роз подумала о том, насколько идиотски она сейчас, должно быть, выглядит со стороны со своей дурацкой улыбкой. Она перемотала пленку на автоответчике к началу, поставила его в положение «автомат» и отправилась в спальню, где почти сразу и заснула.

Телефон зазвонил на следующее утро в девять часов.

— Роз? — послышался в трубке уже трезвый и взволнованный голос.

— Слушаю.

— Это Хэл Хоксли.

— Привет! — бодро ответила журналистка. — А я и не знала, что у тебя есть номер моего телефона.

— Ты же сама дала мне свою карточку. Забыла?

— Ах, да. Чем могу помочь?

— Я пытался дозвониться до тебя еще вчера и оставил свое сообщение на автоответчике.

Роз улыбнулась прямо в трубку.

— Прости, — тут же нашлась она. — У меня пленка была на последнем издыхании, и все, что я услышала, это невыносимое потрескивание, от которого я чуть не оглохла. Что-нибудь случилось?

— Нет. — Было слышно, как Хэл облегченно вздохнул. — Я просто хотел узнать, как у тебя прошла встреча с О'Брайенами.

— Я виделась с Матушкой. Мне это интервью обошлось в пятьдесят фунтов. Но дело того стоило. Если ты сегодня не слишком занят, я могу приехать и все лично доложить в подробностях. И еще попрошу тебя об одолжении: мне нужна фотография отца Олив и доступ к ее медицинской карте.